Секвойя (вождь)

Секвойя
Дата рождения:	1760 или 1770 годы
Место рождения:	с. Таскиджи (предположительно)
Дата смерти:	между 1843 и 1845
Место смерти:	неизвестно
Научная сфера:	лингвист
Известен как:	создатель алфавита чероки

Секво́йя (англ. Sequoyah, чероки ᏍᏏᏆᏱ Ssiquayi, чероки ᎭᏫᎾᏗᏢ Hawinaditlv), он же Джордж Гесс, Гест или Гист (George Guess, Guest или Gist), (ок. 1760 или 1770 — между 1843 и 1845 годами) — вождь индейского племени чероки, изобретатель слоговой азбуки чероки (1826 год), основатель газеты «Чероки Феникс» на языке чероки (1828 год).

Краткая биография

Секвойя родился около 1760 или в 1770 году от женщины из племени чероки и неизвестного отца, вероятно, белого или метиса. Место его рождения неизвестно; это может быть деревня Таскеги в Теннесси. С детства хромал, что не помешало ему служить в армии. В 1809 году он переехал в Виллстаун, штат Алабама, где стал кузнецом и мастером серебряных дел.

Тогда же он, не знавший английского языка, но имевший возможность видеть, как американцы пользуются письменностью, после 1810 года приступил к разработке системы письма для языка чероки. Сначала он пытался разработать иероглифическое письмо, но затем решил создать слоговую азбуку. Сперва он придумал 200 силлабических знаков, но затем сократил их количество.

В разработанной им к 1821 году азбуке было 86 (ныне 85) символов, частично заимствованных из латинского (одним из источников для копирования знаков Секвойи был справочник по английскому правописанию, полученный им от школьного учителя — не умея читать по-английски, он сам придумывал новые фонетические значения для латинских букв) и, возможно, из кириллического алфавитов. Первой письму и чтению на родном языке была обучена его дочь Аёка. Изобретение было сперва встречено его соотечественниками с недоверием (знахари приняли его за одержимого), но на собрании воинов он сумел продемонстрировать его полезность. К 1823 году письменность чероки стала общеупотребительной, и в 1825 году Нация Чероки дала ей официальный статус. Уже через год после появления письменности, в 1820 году, тысячи чероки научились писать и читать с помощью этого письма, а к 1830 году грамотны были 90 % индейцев этого племени.

В 1825 году Секвойя переехал на новую территорию чероки в Арканзас, где завёл кузницу. В 1828 году он участвовал в переговорах в Вашингтоне.

В 1830-х чероки и ещё четыре так называемых цивилизованных племени (чокто, чикасо, маскоги и семинолы) были принудительно выселены (Дорога слёз) западнее Миссисипи на Индейскую территорию (современная Оклахома). Поэтому Секвойя остаток жизни посвятил попыткам политического объединения чероки и выработки общей письменности для североамериканских индейцев, для чего посетил будущие Аризону, Нью-Мексико, а также Мексику, где и умер между 1843 и 1845 годами в возрасте порядка 80 лет. Точное место его захоронения неизвестно.

Австрийский ботаник Штефан Эндлихер назвал в его честь род Секвойя (Sequoia): хвойные деревья с Тихоокеанского побережья Северной Америки, достигающие высоты более 110 м — самые высокие растения на Земле (наряду с эвкалиптом).

См. также

• Теневиль
• Список создателей письменности

Ссылки

• [lenta.ru/articles/2009/06/24/cherokee/ Lenta.ru: Пятнадцать странных знаков]

Отрывок, характеризующий Секвойя (вождь)

– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.