Селеш, Моника

Моника Селеш
Гражданство	СФРЮ США США Венгрия Венгрия
Место проживания	Сарасота, Флорида, США
Рост	178 см
Вес	70 кг
Начало карьеры	1989
Завершение карьеры	2008
Рабочая рука	Левая
Удар слева	двумя руками
Призовые, долл.	14 891 762
Одиночный разряд
Матчей в/п	595 — 122
Титулов	53
Наивысшая позиция	1 (11 марта 1991)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	Победа (1991, '92, '93, '96)
Франция	Победа (1990, '91, '92)
Уимблдон	Финал (1992)
США	Победа (1991, '92)
Парный разряд
Матчей в/п	89 — 45
Титулов	6
Наивысшая позиция	16 (22 апреля 1991)
Международные медали Олимпийские игры Бронза Сидней 2000 одиночный разряд
Завершила выступления

Мо́ника Се́леш (серб. Моника Селеш, Monika Seleš, венг. Szeles Mónika, англ. Monica Seles; род. 2 декабря 1973, Нови-Сад, Югославия) — знаменитая югославско-американская профессиональная теннисистка, выступавшая за обе эти страны; бывшая первая ракетка мира. В 1986 году она переехала из Югославии в США, и в 1994 году получила гражданство этой страны. В 2007 году Селеш получила и гражданство Венгрии, так как её родители являются этническими венграми. На её счету 9 персональных побед в турнирах Большого шлема, 4 из которых относятся к Открытому чемпионату Австралии. В 1990 году она стала самой молодой победительницей Открытого чемпионата Франции. В 1991—1992 гг первая ракетка мира.

В октябре 2007 года Межправительственная институционная программа по спирулине (IIMSAM) при ООН, выступающая за борьбу с недоеданием, назначила Монику Селеш своим Послом доброй воли и пресс-секретарём этой организации.

Биография

Путь к вершинам

Моника Селеш родилась в югославском городе Нови-Сад (в настоящее время Сербия) 2 декабря 1973 года, в венгерской семье. Отец — Карой Селеш (венг. Szeles Károly), художник-мультипликатор, мать — Эстер Селеш (венг. Szeles Eszter), программист. В возрасте 6-ти лет по настоянию и под руководством отца начала брать уроки тенниса. Первоначальным местом для тренировок стала автомобильная стоянка за домом, где в качестве сетки использовалась обычная верёвка, натянутая между двумя машинами. Семья не могла позволить себе профессионального тренера, и в качестве учебного пособия выступал журнал «Мировой теннис». Отец рисовал на мячах героя-мышонка из мультфильма «Том и Джерри», и предлагал дочери представить себя котом, ловящим назойливого персонажа.

Моника быстро научилась хорошо играть, и уже в 9 лет сумела взять первенство в юношеском чемпионате Югославии по теннису среди девочек до 12 лет. В 10 лет она победила в аналогичном юношеском чемпионате Европы, а в 12 получила звание Югославской спортсменки года. В возрасте 13 лет Моника отправилась с семьёй во Флориду, США, где приняла участие в местном юношеском турнире. По окончании соревнований семья планировала вернуться домой, однако здесь на неё обратил внимание знаменитый тренер Ник Боллетьери, воспитавший таких теннисистов, как Андре Агасси, Джеймса Курье, Мари Пьерс и других звёзд первой величины. Позднее Ник так описал свою первую встречу с Моникой:

Я никогда не забуду свою первую встречу с ней, поскольку вначале даже её не заметил: в первый момент я услышал ворчание, затем обратил внимание на великолепную ракетку размером больше Моники, потом увидел ноги, двигающиеся как часы, и после увидел саму девушку, атакующую каждый мяч, принимающую его на лету и просто играющую со своим оппонентом. Оригинальный текст (англ.)   I'll never forget the first time I saw her, because at first I didn't see her at all: I heard the grunt, and then I saw the Prince racquet, which was bigger than her, and I saw her feet moving like clockwork, and then I saw her just attack every ball, taking it on the rise, just using her opponent.

Он предложил Монике место в своей Академии (англ. Nick Bollettieri Tennis Academy), однако условием был переезд на постоянное жительство в США. В результате родители решили оставить прежнее место работы и вместе с дочерью перебраться во Флориду.

Профессиональная карьера

Осенью 1988 года, когда Монике было 14, она добилась своей первой победы на профессиональном турнире, а в 1989 году полностью перешла в большой спорт. В этот период на кортах доминировала выдающаяся немецкая теннисистка Штеффи Граф, и приход Селеш во многом изменил расклад сил в мировом теннисе. В мае 1989 года она сумела победить Крис Эверт в финале турнира в Хьюстоне, и хотя последняя взяла реванш в том же году на Открытом чемпионате США, начало карьеры было положено. В том же году она сумела дойти до полуфинала во Франции, однако уступила более опытной Штеффи Граф. По результатам года Моника заняла шестую строчку в мировом рейтинге. Этот же год, однако, был отмечен расставанием с Боллетьери: несмотря на очевидные успехи Селеш, её тренер почти всё время проводил с другим своим воспитанником — Андре Агасси, и в итоге раздосадованный Карой Селеш стал делать публичные заявления о том, что только он сам был единственным настоящим тренером Моники. Боллетьери столь же публично отвергал обвинения в недостаточном внимании, уделяемом Селеш. В итоге вмешалось спортивное агентство IMG, обладавшее значительным влиянием в профессиональном теннисе, и в организованном им интервью Моника Селеш в примирительных выражениях признала заслуги Боллетьери, но подчеркнула, что теперь предпочитает работать с отцом, который знает её лучше, чем кто бы то ни было.

Следующий, 1990 год, оказался ещё более успешным для теннисистки. Пропустив Открытый чемпионат Австралии, она затем проиграла две из своих первых трёх встреч в Чикаго и Вашингтоне, но затем начала новую серию побед. Моника выиграла у Мартины Навратиловой в Италии, затем у Штеффи Граф в Германии и, наконец, одержала свою первую победу на турнирах Большого шлема, в двух сетах обыграв ту же Граф во Франции. Последняя победа, одержанная в 16 лет, сделала её самой молодой в истории победительницей игр Большого шлема, опередив по этому показателю испанку Аранчу Санчес-Викарио.

В 1991 и 1992 годах Моника уже доминировала на чемпионатах, обогнав по результативности Штеффи Граф и получив звание первой ракетки мира. В этот короткий период она только в турнирах Большого шлема сумела завоевать 6 побед, оставляя своей основной сопернице лишь Уимблдон. При этом в первый год на Уимблдоне Моника участия не принимала, а во второй дошла до его финала. За период с января 1991 по февраль 1993 было завоёвано 22 титула; в 33 из 34 турниров теннисистка выступала в финале; общий счёт составил 159-12 (92,9 % выигранных встреч).

Удар в спину

Начало 1993 года было не менее удачным — в финале чемпионата Австралии Селеш выиграла у Граф 4-6, 6-3, 6-2. Однако затем произошло трагическое событие, из-за которого теннисистка была вынуждена на время уйти из большого спорта. 30 апреля 1993 года в Гамбурге на корте Роттенбаумского теннисного клуба проходил четвертьфинал турнира Citizen Cup, в котором Моника вела в счёте против болгарской теннисистки Магдалены Малеевой 6-4 4-3. Обычно спокойные немецкие болельщики на этот раз вели себя очень вызывающе — кричали, свистели и улюлюкали, недовольные тем, что Селеш в рейтинге опережала некогда доминировавшую Штеффи Граф. В перерыве между геймами один из фанатов немецкой теннисистки, некий Гюнтер Пархе (нем.), подбежал к Монике и воткнул ей в спину на полтора сантиметра разделочный нож. Напавшего схватили телохранители и брат теннисистки, девушка была немедленно госпитализирована. И хотя рана оказалась не опасной, Монике была нанесена тяжёлая психологическая травма, в результате которой она перестала выступать в турнирах и стала сторониться людей. Она закрылась в своём доме в Сарасоте (штат Флорида), который был оборудован высокими стенами, сигнализацией и камерами слежения. Как заявил на суде её лечащий врач Джерри Мэй (Jerry May), «…она очень боится, плачет и чувствует себя очень нервозно. Спит плохо и во сне видит кошмары. Она опасается, что Пархе нападёт на неё снова».

Впоследствии на суде арестованный заявил, что хотел помочь Штеффи Граф вернуть звание первой ракетки мира. К тюремному сроку он приговорен не был — суд счёл его психически ненормальным, присудил 2 года условно и обязал к принудительному лечению. Семья Селеш осталась недовольной приговором, однако апелляцию подавать не стала.

Возвращение

Моника Селеш вернулась на корт лишь в 1995 году, спустя 28 месяцев после совершённого на неё нападения. В этом ей неоценимую помощь оказали известный лечащий врач, забота отца и встреча со знаменитым боксёром Мохаммедом Али, который сам боролся с тяжёлой болезнью. Первым поединком после долгого отсутствия оказался показательный матч с Мартиной Навратиловой в июле 1995 года — мотивацией возвращения оказалось страстное желание участвовать в Олимпиаде 1996 года.

Монику Селеш сразу классифицировали под первым номером вместе со Штеффи Граф. Такое исключительное в истории тенниса решение ассоциация WTA приняла ввиду того, что до трагедии Селеш была лидером. Лишь в конце 1996 года рейтинговая система вернулась к классическому виду и Граф стала 1 ракеткой мира единолично.

Официальное возвращение в профессиональный теннис состоялось месяц спустя — в августе Моника приняла участие в чемпионате Canada Masters, обыграв в финале теннисистку из ЮАР Аманду Кётцер (Amanda Coetzer). В тот момент многие полагали, что Моника снова начнёт одерживать победы в турнире за турниром, как она это делала в начале 1990-х, однако этого не случилось. Месяц спустя она встретилась со Штеффи Граф в финале открытого чемпионата США по теннису, но в этот раз взять верх не смогла. Последним успешным выступлением в турнирах Большого шлема оказался открытый чемпионат Австралии в начале следующего, 1996 года, где Моника взяла верх над Анке Хубер. Тяжёлая болезнь отца сказалась на дальнейшей карьере теннисистки. В 1998 году, спустя несколько месяцев после его смерти, она в последний раз сумела дойти до финала Ролан-Гарроса, однако уступила Санчес-Викарио. В 2000 году Селеш завоевала бронзу на Олимпиаде в Сиднее. С 2003 года Моника Селеш на крупных соревнованиях не выступает, и 14 февраля 2008 года официально объявила о завершении карьеры.

11 июля 2009 года включена в Международный зал теннисной славы.

Достижения в теннисе

История выступлений на турнирах Большого шлема в одиночном разряде

Турнир	1989	1990	1991	1992	1993	1994	1995	1996	1997	1998	1999	2000	2001	2002	2003	Число побед
Australian Open	-	-	W	W	W	-	-	W	-	-	1/2	-	1/4	1/2	2r	4
Ролан Гаррос	1/2	W	W	W	-	-	-	1/4	1/2	F	1/2	1/4	-	1/4	1r	3
Уимблдон	1/8	1/4	-	F	-	-	-	2r	3r	1/4	3r	1/4	-	1/4	-	0
US Open	1/8	3r	W	W	-	-	F	F	1/4	1/4	1/4	1/4	4r	1/4	-	2

Турниры Большого шлема

Победы (9)

Год	Турнир	Соперница в финале	Счёт финала
1990	Ролан Гаррос	Штеффи Граф	7-6(6), 6-4
1991	Открытый чемпионат Австралии	Яна Новотна	5-7, 6-3, 6-1
1991	Ролан Гаррос (2)	Аранча Санчес-Викарио	6-3, 6-4
1991	Открытый чемпионат США	Мартина Навратилова	7-6(1), 6-1
1992	Открытый чемпионат Австралии (2)	Мэри-Джо Фернандес	6-2, 6-3
1992	Ролан Гаррос (3)	Штеффи Граф	6-2, 3-6, 10-8
1992	Открытый чемпионат США (2)	Аранча Санчес-Викарио	6-3, 6-3
1993	Открытый чемпионат Австралии (3)	Штеффи Граф	4-6, 6-3, 6-2
1996	Открытый чемпионат Австралии (4)	Анке Хубер	6-4, 6-1

Поражения в финале (4)

Год	Чемпионат	Соперница в финале	Счёт финала
1992	Уимблдон	Штеффи Граф	6-2, 6-1
1995	Открытый чемпионат США	Штеффи Граф	7-6(6), 0-6, 6-3
1996	Открытый чемпионат США	Штеффи Граф	7-5, 6-4
1998	Ролан Гаррос	Аранча Санчес-Викарио	7-6(5), 0-6, 6-2

Победы в общем зачёте (59)

Одиночный разряд (53)

Legend (Одиночный разряд) Tier I (9) Tier II (22) Tier III (9) Tier IV (1) Большой шлем (9) Чемпионат WTA (3)

Покрытие Хард (28) Грунт (14) Трава (1) Ковёр (10)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Соперник в финале	Счёт
1.	30 апреля, 1989	Хьюстон, США	Грунт	Крис Эверт	3-6, 6-1, 6-4
2.	25 марта, 1990	Miami Masters, США	Хард	Юдит Визнер	6-1, 6-2
3.	1 апреля, 1990	Сан-Антонио, США	Хард	Мануэла Малеева	6-4, 6-3
4.	22 апреля, 1990	Тампа, США	Грунт	Катерина Малеева	6-1, 6-0
5.	13 мая, 1990	Рим, Италия	Грунт	Мартина Навратилова	6-1, 6-1
6.	20 мая, 1990	Lufthansa Cup, Германия	Грунт	Штеффи Граф	6-4, 6-3
7.	10 июня, 1990	Ролан Гаррос	Грунт	Штеффи Граф	7-6(6), 6-4
8.	19 августа, 1990	Лос-Анджелес, США	Хард	Мартина Навратилова	6-4, 3-6, 7-6(6)
9.	4 ноября, 1990	Окленд, Калифорния, США	Искусственное (I)	Мартина Навратилова	6-3, 7-6(5)
10.	18 ноября, 1990	Чемпионат WTA, Нью-Йорк, США	Ковёр (I)	Габриэла Сабатини	6-4, 5-7, 3-6, 6-4, 6-2
11.	27 января, 1991	Открытый чемпионат Австралии	Хард	Яна Новотна	5-7, 6-3, 6-1
12.	24 марта, 1991	Майами, США	Хард	Габриэла Сабатини	6-3, 7-5
13.	21 апреля, 1991	Хьюстон, США	Грунт	Мэри-Джо Фернандес	6-4, 6-3
14.	9 июня, 1991	Ролан Гаррос	Грунт	Аранта Санчес-Викарио	6-3, 6-4
15.	18 августа, 1991	Лос-Анджелес, США	Хард	Кимико Дате	6-3, 6-1
16.	8 сентября, 1991	Открытый чемпионат США	Хард	Мартина Навратилова	7-6(1), 6-1
17.	22 сентября, 1991	Nichirei International Championships, Токио, Япония	Хард	Мэри-Джо Фернандес	6-1, 6-1
18.	6 октября, 1991	Милан, Италия	Ковёр(I)	Мартина Навратилова	6-3, 3-6, 6-4
19.	17 ноября, 1991	Филадельфия, США	Ковёр(I)	Дженнифер Каприати	7-5, 6-1
20.	24 ноября, 1991	Чемпионат WTA, Нью-Йорк, США	Ковёр(I)	Мартина Навратилова	6-4, 3-6, 7-5, 6-0
21.	26 января, 1992	Открытый чемпионат США	Хард	Мэри-Джо Фернандес	6-2, 6-3
22.	9 февраля, 1992	Эссен, Германия	Ковёр(I)	Мэри-Джо Фернандес	6-0, 6-3
23.	1 марта, 1992	Индиан-Уэллс, США	Хард	Кончита Мартинес	6-3, 6-1
24.	19 апреля, 1992	Хьюстон, США	Грунт	Зина Гаррисон	6-1, 6-1
25.	26 апреля, 1992	Барселона, Испания	Грунт	Аранта Санчес-Викарио	3-6, 6-2, 6-3
26.	7 июня, 1992	Ролан Гаррос	Грунт	Штеффи Граф	6-2, 3-6, 10-8
27.	13 сентября, 1992	Открытый чемпионат США	Хард	Аранта Санчес-Викарио	6-3, 6-3
28.	27 сентября, 1992	Nichirei International Championships, Токио, Япония	Ковёр(I)	Габриэла Сабатини	6-2, 6-0
29.	8 ноября, 1992	Окленд, США	Ковёр(I)	Мартина Навратилова	6-3 6-4
30.	22 ноября, 1992	Чемпионат WTA, Нью-Йорк, США	Ковёр(I)	Мартина Навратилова	7-5, 6-3, 6-1
31.	31 января, 1993	Открытый чемпионат Австралии	Хард	Штеффи Граф	4-6, 6-3, 6-2
32.	14 февраля, 1993	Чикаго, США	Ковёр(I)	Мартина Навратилова	3-6, 6-2, 6-1
33.	20 августа, 1995	Canada Masters, Канада	Хард	Аманда Кётцер	6-0, 6-1
34.	14 января, 1996	Сидней, Австралия	Хард	Линдсей Дэвенпорт	4-6 7-6(7) 6-3
35.	28 января, 1996	Открытый чемпионат Австралии	Хард	Анке Хубер	6-4, 6-1
36.	23 июня, 1996	Direct Line Insurance Championships, Истборн, Великобритания	Трава	Мэри-Джо Фернандес	6-0, 6-2
37.	11 августа, 1996	Монреаль, Канада	Хард	Аранта Санчес-Викарио	6-1, 7-6(2)
38.	22 сентября, 1996	Nichirei International Open, Токио, Япония	Хард	Аранта Санчес-Викарио	6-1, 6-4
39.	10 августа, 1997	Лос-Анджелес, США	Хард	Линдсей Дэвенпорт	5-7, 7-5, 6-4
40.	17 августа, 1997	Торонто, Канада	Хард	Анке Хубер	6-2, 6-4
41.	21 сентября, 1997	Toyota Princess Cup, Токио, Япония	Хард	Аранта Санчес-Викарио	6-1, 3-6, 7-6(5)
42.	23 августа, 1998	Монреаль, Канада	Хард	Аранта Санчес-Викарио	6-3 ,6-2
43.	27 сентября, 1998	Toyota Princess Cup, Токио, Япония	Хард	Аранта Санчес-Викарио	4-6, 6-3, 6-4
44.	11 апреля, 1999	Bausch & Lomb Championships, Амелия-Айленд, США	Грунт	Руксандра Драгомир	6-2, 6-3
45.	27 февраля, 2000	Оклахома-Сити, США	Хард (I)	Натали Деши	6-1, 7-6(3)
46.	16 апреля, 2000	Bausch & Lomb Championships, Амелия-Айленд, США	Грунт	Кончита Мартинес	6-3, 6-2
47.	21 мая, 2000	Рим, Италия	Грунт	Амели Моресмо	6-2, 7-6(4)
48.	25 февраля, 2001	Оклахома-Сити, США	Хард (I)	Дженнифер Каприати	6-3, 5-7, 6-2
49.	16 сентября, 2001	Баия, Бразилия	Хард	Елена Докич	6-3, 6-3
50.	7 октября, 2001	Japan Open	Хард	Тамарин Танасугарн	6-3, 6-2
51.	14 октября, 2001	Шанхай, Китай	Хард	Николь Пратт	6-2, 6-3
52.	17 февраля, 2002	Qatar TotalFinaElf, Доха	Хард	Тамарин Танасугарн	7-6(6), 6-3
53.	25 мая, 2002	Мадрид, Испания	Грунт	Чанда Рубин	6-4, 6-2

Парный разряд (6)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперники в финале	Счёт
1.	13 мая, 1990	Rome Masters, Рим, Италия	Грунт	Хелен Келеси	Лаура Гарроне Лаура Голарса	6-3, 6-4
2.	31 марта, 1991	Сан-Антонио, США	Хард	Патти Фендик	Джилл Хетерингтон Ринальди Стюнкель	7-6(2), 6-2
3.	12 мая, 1991	Чемпионат Италии, Рим, Италия	Грунт	Дженнифер Каприати	Николь Братке Элна Рейнах	7-5, 6-2
4.	10 мая, 1992	Чемпионат Италии, Рим, Италия	Грунт	Хелена Сукова	Катерина Малеева Барбара Риттнер	6-1, 6-2
5.	21 сентября, 1997	Toyota Princess Cup, Токио, Япония	Хард	Ай Сугияма	Жюли Алар Чанда Рубин	6-1, 6-0
6.	27 сентября, 1998	Toyota Princess Cup, Токио, Япония	Хард	Анна Курникова	Мэри-Джо Фернандес Аранта Санчес-Викарио	6-4, 6-4

Ссылки

• [www.wtatennis.com/players/player/7354 Профиль на сайте WTA]  (англ.)
• [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
• [www.fedcup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Федерации] (англ.)

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/inductees/monica-seles/ Моника Селеш] на сайте Международного зала теннисной славы (англ.)
• [www.grandslamhistory.ru/index.php?menu=players&act=GetPlayerByIDU&id=296 Моника Селеш. Все финалы на турнирах серии Большого Шлема] (рус.)
• [news.bbc.co.uk/sport2/hi/tennis/1621632.stm Моника Селеш] на сайте BBC (англ.)

Отрывок, характеризующий Селеш, Моника

– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…