Селиванов, Дмитрий Алексеевич

Дмитрий Селиванов
Основная информация
Полное имя	Дмитрий Алексеевич Селиванов
Дата рождения	25 марта 1964(1964-03-25)
Место рождения	Новосибирск, СССР
Дата смерти	22 апреля 1989(1989-04-22) (25 лет)
Место смерти	Новосибирск, СССР
Годы активности	1983 — 1989
Страна	СССР СССР
Профессии	музыкант, гитарист
Инструменты	Электрогитара, электроскрипка, саксофон, труба
Жанры	Панк-рок, Пост-панк, New wave
Коллективы	«Промышленная архитектура», «Гражданская оборона», «Калинов мост»
Сотрудничество	Егор Летов, Вадим Кузьмин, Дмитрий Ревякин, Николай «Кока» Катков
Лейблы	UR-REALIST
[selivanov.lenin.ru/ selivanov.lenin.ru]

Дми́трий Aлексе́евич Селива́нов (25 марта 1964 года, Новосибирск — 22 апреля 1989 года, там же) — советский рок-музыкант, гитарист-импровизатор из Новосибирска. Участник групп «Калинов Мост», «Путти», «Гражданская Оборона». Основатель и лидер группы «Промышленная архитектура», существовавшей с июня 1988 до его смерти.

Творчество

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Проявил интерес к гитаре с одиннадцати лет. Начал свою творческую деятельность в 1979 году. В начале 1980-х играл в группе «Присутствие». Вместе с Дмитрием Ревякиным в 1984 в Новосибирске основал группу «Здоровье», просуществовавшую около года. После этого Ревякин создал группу «Равноденствие», в 1986 году переименованную в «Калинов мост». Гитаристом группы снова стал Дмитрий Селиванов, однако из-за разногласий с Ревякиным он вскоре покинул «Калинов мост». Примерно в то же время в качестве лидер-гитариста участвовал в группе «Путти». В середине 1980-х вместе с Николаем Катковым (Кока) играл в проекте «Димакок», который представлял собой авангардную и экспериментальную музыку. Селиванов играл на трубе (в песне «Районный депутат»), на скрипке (в неопубликованной композиции «На красном утесе»), накладывал вокал на мелодию из фильма «Кабаре» («Дается план») и пел несколько блюзов на английском языке. Сотрудничая с Катковым, Селиванов пытался взять «ортодоксальное мышление среднего советского человека и довести все эти заплесневелые идеи до некой степени абсурда — то есть играть совершенно страшную, монотонную музыку». Реализация подобных планов просматривалась в композиции «Конституция», в которой Селиванов ровным голосом читал отдельные положения из Конституции СССР (право на свободу вероисповедания, неприкосновенность жилища, тайну переписки).

Селиванов участвовал в группе «Шифер», образовавшейся в Новосибирском Академгородке. Сотрудничал с Дмитрием Радкевичем в 1985-86 годах. В апреле 1988 года знакомится с проектом «Коммунизм» Егора Летова, Олега Судакова и Константина Рябинова. Песня Flying Home (The Birds of Paradise), исполненная Селивановым, вошла в альбом «Хроника пикирующего бомбардировщика» (1990). Весной 1988 года Селиванов играл в «Гражданской обороне» с Егором Летовым и Янкой Дягилевой, затем в июне создал собственный проект «Промышленная архитектура», который, по его замыслу, должен был играть музыку, представляющую собой смесь индастриала и пост-панка. Состав группы на момент участия в ней Селиванова был таким: Олег Чеховский — бас, Ринат Вахидов — ударные, Евгений Скуковский — клавишные. В «Промышленной архитектуре» Селиванов писал музыку и тексты, пел и играл на гитаре. Единственный альбом группы получил название «Любовь и Технология» (был издан только в 2001 году, до того имел неофициальное хождение на аудиокассетах). После смерти Дмитрия Селиванова «Промышленная архитектура» продолжила своё существование под именем «Мужского танца».

Самоубийство

Вечером 22 апреля 1989 года Дмитрий Селиванов пришёл в здание НЭТИ в гости к группе «А’МБЕ», которая репетировала в одной из комнат, где-то около семи вечера он поднялся, сказал странные слова: «Ну ладно, у меня тут ещё делo в конце коридора» и вышел, прихватив с собой шарф. Повесился на трубе. 3 июня 1989 года в ДК Чкалова состоялся концерт, посвященный его памяти, на котором выступали «Гражданская Оборона» и Янка Дягилева.

Я приехал в Новосибирск, остановился у Димки Лукича, и каким-то совершенно мистическим для меня образом — в то же самое утро, 22 апреля, позвонил Селиванов Кузьме, передал привет, естественно, наметили стрелку, где можно встретиться, договорились на вечер, поприветствовали друг друга и, естественно, расстались. А днём поехали по делам, часа в три ехали в Академгородок, покупали пластинки, был хороший знакомый Слава Исаев — у него была хорошая коллекция, ехал я, Кузя, добирались туда, гуляли по лесу, а вечером добрались обратно — и тут вдруг узнаём, что Селиванов умер, позвонил Чеховский. Дальнейшая история носит ещё более мистический характер, мы попытались с Димой узнать и узнали, что никаких ярких особенных предпосылок для того, что произошло, в общем-то, не было. То есть он справился в этот момент с какой-то лёгкой депрессией, мечтал съездить в Омск, имел большие замыслы в отношении и литературы, и музыки, и собственно говоря, очень радостно попрощался с матерью, и пошёл на ту самую точку в НЭТИ, где всё это произошло. Впоследствии мы попытались узнать, может, какой-то человек попался, может, какая-то ссора, конфликт, но ничего мы так и не узнали…

Смерть Селиванова упоминается в песне «Вершки и корешки» Егора Летова того же года: «Музыкант Селиванов удавился шарфом». Также упоминается в песне «Харакири». Похоронен на Клещихинском кладбище города Новосибирска.

Ссылки

• [selivanov.lenin.ru/ Мемориальный сайт]

Отрывок, характеризующий Селиванов, Дмитрий Алексеевич

Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.