Семантическая память

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Семанти́ческая па́мять (от греч. σημαντικός — «обозначающий») — система декларативной памяти для фиксации, хранения и актуализации обобщённых знаний о мире.

Согласно Энделю Тульвингу, семантическая память необходима для использования языковых средств и представляет собой систему, состоящую из элементов — знаний, представленных словами и иными вербальными символами, их значениями, отношениями между ними, а также правилами применения этих символов, понятий и их связей. Семантическая память не запечатлевает эмоциональные реакции на внешние факторы, но способна хранить их в виде нейтрального знания[1].





История

Термин «семантическая память» был введен в науку в конце 1960-х годов Майклом Россом Квиллианом, предложившим концепцию семантических сетей[2].

Семантическая и эпизодическая память

В 1972 году Эндель Тульвинг выделил в декларативной памяти два независимых вида памяти — семантическую (для хранения знаний) и эпизодическую (хранение воспоминаний о событиях)[1]. Семантическая память отличается от эпизодической тем, что она оперирует знаниями, отражающими социальный и культурный опыт общества, но относительно нейтральными по отношению к личности конкретного человека. Ещё одной отличительной чертой является то, что информация хранится в семантической памяти независимо от временной последовательности её запечатления, а также может претерпевать корректировку в связи с поступлением новой уточняющей информации[1][2]. Также семантическая система, по сравнению с эпизодической, гораздо менее подвержена утрате информации со временем[1]. Эпизодическая память тесно связана в своем функционировании с семантической памятью[2] Семантическая же система, при условии наличия большого объёма внешней стимуляции, может быть вполне независимой от функционирования эпизодической в аспектах записи и хранения информации[1].

Организация информации в семантической памяти

В разработках М. Р. Квиллиана, впервые предложившего концепцию семантических сетей, приводится описание ряда экспериментальных проб, результатом которых стала идея устройства семантической памяти. Согласно Квиллиану, семантическая память представляет собой совокупность структурно организованных семантических сетей, состоящих из понятий (узлов) разного уровня и связей между ними[2]. Взаимосвязь понятий является иерархической — от конкретных понятий к более абстрактным[3] (например, «яблоко» в сети понятий будет находиться ниже более обобщенной категории «фрукт»). Каждый из узлов сети является носителем некоторого количества качественных характеристик, специфичных как для своего уровня, так и для элементов, расположенных ниже в иерархической структуре[4].

Системе семантической памяти присущ принцип экономии своих ресурсов[2], то есть более конкретные узлы содержат только свои специфичные характеристики, но не содержат в себе характеристик более обобщенных, вышележащих узлов сети[3]. Для того чтобы совершить умозаключение о наличии свойств вышележащего узла у более конкретного узла, необходимо по логической цепочке перейти от более конкретного понятия к более обобщенному понятию и его свойствам[3] (например, «воробей» — это «птица», а, значит, у него есть крылья). Поэтому для вынесения таких, требующих перехода между категориями, суждений необходимо больше времени, чем для умозаключений, не выходящих за пределы одного узла («воробей» — маленький), что было показано в экспериментах М. Р. Квиллиана и Алана Коллинса[3].

Элементы в семантической сети организованы не только по формальным признакам тех или иных объектов, но и по степени их эмпирической значимости для человека, как показал в своих экспериментах Р. Конрад, а также по степени своей типичности для вышележащей категории (например, «яблоко», скорее всего, в сознании европейского человека будет являться более типичным представителем категории «фрукты», чем «манго»), что было выявлено экспериментами Э. Рош в 1973 году[4]. Такая организация также оказывает влияние на скорость извлечения информации из семантической памяти (более значимое и типичное понятие будет извлекаться быстрее)[4].

Интегрируя все перечисленные особенности построения семантических сетей, Дж. Лофтус и А. Коллинс заключили[5], что расстояния между разными категориями семантической сети зависят от степени их семантической близости, которая строится по формальным и эмпирическим характеристикам. Так они создали модель «распространяющейся активации», согласно которой обращение к какому-либо понятию увеличивает доступность актуализации тех узлов, которые с ним связаны, причем доступность становится тем меньше, чем больше расстояние между актуализированным понятием и связанным с ним узлом.

Важно, что категории не имеют равного статуса в системе семантической сети. Согласно Л. С. Выготскому, они могут различаться по уровню сложности, обобщенности и специфике функционирования[6].

  • Первый уровень — синкретическое обобщение — сделанное на основе случайно возникших признаков.
  • Второй уровень — комплексное обобщение — сделанное на основе неустойчивых характеристик.
  • Третий уровень — псевдопонятие (переходная форма от комплексного обобщения к понятию) — обобщение сделано на основе устойчивых и существенных характеристик, но это знание применяется не во всех случаях. В некоторых аспектах человек намеренно остается на этом уровне (к примеру, в определениях критериев принадлежности к тому или иному архитектурному стилю)
  • Четвертый уровень — истинное понятие — обобщение, сделанное на основе значимых и присутствующих у всех объектов категории признаков. Также иначе называется научным (Л. С. Выготский) или теоретическим (Давыдов В. В.) понятием[2][6].

Стоит отметить, что в семантической памяти хранятся не только отдельные вербальные понятия, но и пространственные представления (например, знания об определенной местности), образы, схемы и сценарии ситуаций (то есть представления о контексте ситуации, а также вся знаемая нами информация об определенных жизненных ситуациях (например, о принятом в обществе поведении в ресторане), которая влияет на наше восприятие и интерпретацию происходящих с нами событий и способствует взаимопониманию между людьми за счет общего понимания контекста события)[3].

Забывание в системе семантической памяти

Забывание в семантической памяти обычно связывают не со стиранием её следов, а с возникновением трудностей доступа к нужному фрагменту информации[2]. Этот механизм хорошо иллюстрирует экспериментально открытый Роджером Брауном (Roger Brown) и Дэвидом МакНейллом (David McNeill) эффект, называемый «верчением на кончике языка». Он является распространенным феноменом в повседневной жизни и проявляется в трудностях воспроизведения нужного слова при полной уверенности человека в том, что он знает это слово[3]. О том, что этот феномен связан именно с проблемами доступа к информации, а не с её утратой, свидетельствует быстрое вспоминание необходимого слова при подсказке его первой буквы, а также тот факт, что зачастую человек может вспоминать некоторую информацию об искомом слове, например, правильно называть количество его слогов, при невозможности вспомнить и назвать слово целиком[3].

Мозговая организация семантической памяти

Согласно данным современных исследований, в обеспечении семантической памяти участвует большое количество зон головного мозга, а именно префронтальная кора, а также височная и теменная области мозга[7]. Отмечается также, что более весомый вклад в обеспечение процессов семантической памяти вносит левое полушарие головного мозга[8], что может быть объяснено теснейшей связью семантической памяти с речевыми процессами, для которых левое полушарие является доминантным[9].

Напишите отзыв о статье "Семантическая память"

Литература

  1. 1 2 3 4 5 Tulving, E. Episodic and semantic memory. In E. Tulving and W. Donaldson (Eds.), Organization of Memory (pp. 381—402). New York: Academic Press, 1972.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Нуркова В. В. Общая психология. Память. Под редакцией Б. С. Братуся. Т. 3. М.: Академия, 2006, — 320 с.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Бэддели А. Ваша память. Руководство по тренировке и развитию / Пер. с англ. Л. Могилевского. — М.: Изд-во ЭКСМО-ПРЕСС, 2001. — 320 с.
  4. 1 2 3 Нуркова В. В., Березанская Н. Б. Психология. Учебник. М.: Юрайт, 2004, — 484 с.
  5. Collins, A. M.; Loftus, E. F. (1975). «A spreading-activation theory of semantic processing». Psychological Review 82 (6): 407—428. doi:10.1037/0033-295x.82.6.407
  6. 1 2 Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 2. Проблемы общей психологии. Под редакцией В. В. Давыдова. М.: Педагогика, 1982. — 504 с.
  7. Martin A., Chao LL. Semantic memory and the brain: structure and processes. Current Opinion in Neurobiology, 11:194-201, 2001.
  8. Habib R., Nyberg L., Tulving E. Hemispheric asymmetries of memory: the HERA model revisited. TRENDS in Cognitive Sciences Vol.7 No.6 June, 2003.
  9. Лурия А. Р. Основы нейропсихологии. Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. — 384 с.

Отрывок, характеризующий Семантическая память

– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.