Семигородняя Успенская пустынь
Поделись знанием:
Координаты: 59°46′49″ с. ш. 40°11′51″ в. д. / 59.7803500° с. ш. 40.19750° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.7803500&mlon=40.19750&zoom=14 (O)] (Я)
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
| Монастырь | |
Семигородняя Успенская пустынь
| |
| |
| Страна | Россия |
| Местоположение | пос. Возрождение, Харовский район, Вологодская область. |
| Конфессия | православие |
| Епархия | Вологодская |
| Тип | мужской |
| Дата основания | XV |
| Дата упразднения | 1926 |
| Реликвии и святыни |
|
| Состояние | Заброшен, руины |
Семигоро́дняя Успе́нская пу́стынь — пустынный монастырь, основанный в XV веке. В 1926 году закрыт, ныне его постройки находятся в руинах. Расположен на территории посёлка Возрождение Харовского района Вологодской области.
Содержание
История
Пустынь была основана в начале XV века, когда иноки Дионисия Глушицкого построили в этом месте Церковь Успения Пресвятыя Богородицы [1]. Волость вокруг обители именовалась Семигородней (Семигородской), она же и дала название пустыни — Семигородняя Успенская.
Название волости, по одной из версий, произошло от семи селений, располагавшихся на семи небольших холмах («горах»)[2].
Однако в том же XV столетии на эти места обрушилась моровая язва, в результате чего Семигородская волость практически полностью вымерла, а обитель — запустела[1].
В XVI веке монастырь, видимо, был возрождён, а волость фигурирует в письменных источниках. Так 12 апреля 1562 года «Семигородово» упоминается в одной из церковных грамот[3].
Однако в Смутное время волость подверглась польско-литовскому нашествию, в результате которого монастырь и Успенская церковь снова запустели.
Возрождение пустыни произошло лишь в середине XVII века. Около 1632 года старица Новодевичьего монастыря Иулиания возобновила в заброшенной Успенской церкви монашескую жизнь. По легенде, Иулиания пришла по указанию явившейся во сне Богородицы, которая обещала исцеление от тяжёлой болезни, если она пойдёт в Семигороднюю пустынь и восстановит её[4]. В заброшенной церкви Иулиания нашла написанную Дионисием Глушицким икону Успения Пресвятой Богородицы, которая впоследствии была признана чудотворной. Иулиания прожила в Семигородней пустыни до своей смерти в 1643 году.
В 1651 году пустынь была подчинена вологодскому епископу и обращена в мужской монастырь. Однако Семигородняя икона Успения Божией Матери, начиная с этих времён, привлекала в эти места многочисленных паломников и богомольцев, поскольку считалось, что она избавляет от различных тяжёлых болезней и недугов[5]. Поскольку число желавших увидеть икону с каждым годом росло, в 1810 году на 13 вёрст была прочищена лесом широкая дорога для проезжающих к чудотворной Семигородной иконе Богоматери, а в 1816 году из пустыни в уездный центр Кадников постоянно организовывались крестные ходы.
В 1831 году из Семигородней пустыни был организован крупный крестный ход в Вологду с иконой Успения Божией Матери. Проведение крестного хода было вызвано эпидемией холеры, бушевавшей в Вологде. После этого эпидемия сразу значительно ослабела, а вскоре и совсем прекратилась[5].
В 1871 году Вологду вновь охватила эпидемия холеры и вновь был устроен крестный ход с иконой Успения из Семигородней пустыни. После этого у вологжан сложилась традиция подобных крестных ходов не только в случае эпидемий, но и при угрозе их появления и в годовщины избавления от холеры в 1831 году. Последний крестный ход с иконой состоялся в 1911 году[5].
1 августа 1896 года в 4 км от пустыни была проложена железная дорога и основана станция Семигородняя, которая впоследствии стала лесопромышленным посёлком[6].
После установления советской власти в 1918 году Успенскую Семигороднюю пустынь упразднили, организовав на её месте северную трудовую артель-коммуну «Возрождение», в основном состоявшую из монахов, по-прежнему проводивших богослужения. Таким образом, пустынь, как и многие другие монастыри, продолжала полулегальное существование со всеми монастырскими традициями и атрибутами[5].
5 января 1919 года все монастырские здания и документация Семигородней пустыни, а также процентные бумаги и росписи вологодского банка на сумму 14.714 рублей были отобраны Пустораменским волостным исполнительным комитетом. Монахам было оставлено 6 келий в двух полукаменных корпусах. Все земли были национализированы, за исключением части земель внутри монастыря[7].
К 1922 году в обители были изъяты все золотые и серебряные ценности в помощь голодающим Поволжья. 27 января 1926 года был закрыт храм Успения Божией Матери, а 9 февраля 1926 года решением Кадниковского уездного исполкома монастырь был закрыт[5][7]. На сегодняшний момент постройки Семигородней Успенской пустыни находятся в руинах.
Настоятели
- Иулиания (1643). Возобновила службу в заброшенной деревянной церкви Успения и основала при ней женскую обитель. Жила в возрождённой ею пустыни до своей смерти в 1643 году.
- Мариамна (1643—1651). Обновила иконами старую церковь и построила новую. Приобрела много церковных книг, колоколов, одежды и прочей церковной утвари. Как следует из грамоты царя Алексея Михайловича от 18 марта 1948 года, при ней Семигородняя икона Божией матери объявляется чудотворной. В 1651 году по доносу попадает в немилость царя, после чего была сослана в Успенский Горний монастырь. Сестры разбрелись по миру, а монастырь, подчинившись вологодскому епископу, был обращён в мужской[5][7].
- Арсений (1652—1658)
- Митрофан (1658)
- Дионисий (1659—1664)
- Герасим (1664—1668)
- Кирилл (1668—1671)
- Дионисий II (1671—1681)
- Иоасаф (1681—1685)
- Макарий I (1685—1б9О)
- Сергий (1690—1692)
- Филарет (1692—1695)
- Сильвестр (1695—1714)
- Варлаам I (1714—1717)
- Павел I (1717—1718)
- Арсений II (1719—1726)
- Дионисий III (1727—1730)
- Павел II (1731—1740)
- Рафаил (1741—1743)
- Макарий II (1744—1745)
- Исайя (1745—1746)
- Варлаам II (1747—1752)
- Феофилакт I (1752—1755). Распорядился воздвигнуть первую каменную церковь, которая была построена в 1755 году.
- Иаков (1755—1756)
- Ефрем (1756-1757)
- Феофилакт II (1757-1764)
- Моисей (1764—1767)
- Варлаам III (1770—1772)
- Алексий (1775—1777)
- Арсений III (1777—1781)
- Товия (1782—1785)
- Антоний (1785—1791)
- Израиль (1791—1794)
- Иерофей (1795—1802)
- Варфоломей (1803—1809). Ввёл устав монашеского общежития. При нём построена каменная ограда с кельями.
- Геннадий (1809—1827). Добился от вологодского епископа в 1816 году учреждения крестного хода с чудотворною иконою Успения Божией Матери из пустыни к Николаевской Пустораменской церкви (ежегодно 1 июля) и в город Кадников (ежегодно 16 августа) для спасения от невзгод. Распорядился устроить новую колокольню и построить настоятельские кельи на южной стороне монастыря и над святыми воротами[7].
- Мельхиседек (1827—1831)
- Макарий III Андронов (1831—1836). При нём были перекрашены храмы, сделан новый иконостас, многие иконы украшены серебряными ризами, пол выстлан чугунными плитами и улучшена ризница.
- Пафнутий Куликовский (1836—1837)
- Иринарх Добротин (1837—1839)
- Сафония Якубов (1840)
- Вениамин I (1841—1842)
- Вениамин II (1842—1843)
- Виктор (1843—1846)
- Нектарий Глушицкий (1846—1868). Восстановил монастырь после опустошительного пожара 1846 года. Запретил в монастыре употреблять крепкие напитки, учредил в каждый воскресный день после литургии отправлять молебен с акафистом Успению Божией Матери, а с 1856 года ввёл постоянные чтения псалтыря с поминовением братии и благотворителей Семигородней пустыни. Праправнучка Нектария Екатерина Соколова была замужем за известным реставратором Иваном Федышиным. От них родился сын, также известный реставратор — Николай Федышин[7].
- Александр I Попов (1870—1886)
- Серафим (1886—1887)
- Александр II Левитский (1887—1892)
- Антонин Яблонский (1892—1915). При нём был увеличен монастырский неприкосновенный монастырский капитал на 7 тыс. рублей, построены полукаменный двухэтажный корпус, телячий двор, два новых погреба, баня, водогрейка, кирпичный завод, а также все мосты по дороге к Кадникову, в связи с чем монастырь стал доступен для проезда к нему в любое время года[7]. Выступил резко против строительства железнодорожного пути через территорию монастырских угодий. В результате, был утверждён другой вариант прокладки железной дороги, в 2 км от монастыря, который был реализован в 1896 году. Если бы не позиция настоятеля Антонина, то такие населённые пункты как Семигородняя и Харовск, не появились бы на карте Вологодской области[8].
- Семион (1915—9 февраля 1926). Приложил значительные усилия для поддержания экономического положения монастыря в годы Первой мировой войны и после Октябрьской революции 1917 года[7]. Руководил обителью вплоть до её упразднения.
Реликвии
- Семигородняя икона Успения Божией матери (чудотворная), написанная Дионисием Глушицким. По сторонам иконы изображены архангелы Михаил и Гавриил. Вокруг, на особенной деке вверху - Пресвятая Троица, и несколько пониже - Божия Матерь в славе; с левой стороны - святители: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст; с правой - Петр, Алексий и Иона; внизу - Зачатие, Рождество, Введение во храм и Покров Пресвятыя Богородицы. После избавления Вологды от холеры в 1831 году, вологжане украсили икону серебряно-позолоченной ризой, а ризы на Спасителе и Божией Матери были вынизаны сплошным крупным жемчугом, между которым сияет несколько мелких бриллиантов и других драгоценных камней[1].
- Семигородняя икона Святого Иоанна Предтечи, также написанная Дионисием Глушицким. В левой руке Предтеча держит свиток, надпись на котором не сохранилась (обычно это слова из его проповеди «Покайтеся, приближибося...»), а правая его рука в жесте моления обращена к небу, символически изображенному в виде голубой сферы с благословляющей рукой Божией. За спиной Иоанн изображено полузасохшее дерево, символизирующее грешный род человеческий, с топором у его корня (предрекая Судный день предупреждал: «И секира бо уже при корени древа»). В качестве указания на его жертвенную миссию изображены возносящиеся ввысь горки и усекновенная глава Иоанна на блюде Саломеи[9].
Напишите отзыв о статье "Семигородняя Успенская пустынь"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.booksite.ru/fulltext/ste/pan/ovs/kyv/olo/gda/54.htm Семигородняя Успенская пустыня и упраздненный Катромский Николаевский монастырь // Степановский И.К. Вологодская старина: Историко-археологический сборник / Сост. И.К. Степановский. — Вологда: Типография Вологодского Губернского Правления, Вологда, 1890.]
- ↑ [www.booksite.ru/fulltext/cha/iki/na/5.htm Семигородняя, ж.-д. ст., центр Семигороднего с/с Харовского р-на // Ю. И. Чайкина «Географические названия Вологодской области» Топонимический словарь. - Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1988.]
- ↑ [www.booksite.ru/fulltext/kha/rov/sk/3.htm Черкасова М.С. Кубено-Заозерский край в XIV-XVI вв. // Харовск: Краеведческий альманах. — Вологда: ВГПУ, изд-во «Русь», 2004.]
- ↑ [www.myrusland.ru/places_231.htm Ипорт: Семигородняя Успенская пустынь]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.booksite.ru/fulltext/3vo/log/da/8.htm Мясникова Л.Н. О почитании вологжанами Семигородней иконы Божией матери // Вологда: Краведческий альманах. Выпуск 3. — Вологда: Легия, 2000.]
- ↑ [www.pereyezd.ru/readarticle.php?article_id=137 Костыгов С. Семигорка // Сайт "Переезд.РУ"]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.gorodharovsk.narod.ru/monastiri.html Смирнов К. Н. Судьба монастырей Харовского района. — Вологда, 2003.]
- ↑ [archive.is/20120728210102/www.cultinfo.ru/harovsk/history.htm Культура в Вологодской области: Харовский район. История.]
- ↑ [www.booksite.ru/fulltext/kha/rov/sk/13.htm Рыбаков А.А. Успенская Семигородняя пустынь и её святыни // Харовск: Краеведческий альманах. — Вологда: ВГПУ, изд-во «Русь», 2004.]
Литература
- Савваитов П. И. Описание Семигородной Успенской пустыни и упраздненного Катромского Николаевского монастыря. Вологда, 1881.
- [www.booksite.ru/fulltext/ste/pan/ovs/kyv/olo/gda/54.htm Степановский И.К. Вологодская старина: Историко-археологический сборник / Сост. И.К. Степановский. Вологда, 1890.]
- Лебедев В. Семигородная Успенская пустынь и приписной к ней Николаевский Катромский монастырь. Вологда, 1901.
- [www.booksite.ru/fulltext/3vo/log/da/8.htm Мясникова Л.Н. О почитании вологжанами Семигородней иконы Божией матери // Вологда: Краведческий альманах. Выпуск 3. — Вологда: Легия, 2000.]
- [www.gorodharovsk.narod.ru/monastiri.html Смирнов К. Н. Судьба монастырей Харовского района. Вологда, 2003.]
- [www.booksite.ru/fulltext/kha/rov/sk/13.htm Рыбаков А.А. Успенская Семигородняя пустынь и её святыни // Харовск: Краеведческий альманах. Вологда, 2004.]
- Сойкин П. П. Семигородная пустынь в Кадниковском уезде // Православные русские обители: Полное иллюстрированное описание православных русских монастырей в Российской Империи и на Афоне. — СПб.: Воскресение, 1994. — С. 87-88. — 712 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-88335-001-1.
Отрывок, характеризующий Семигородняя Успенская пустынь
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
