Семитизмы

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Семитизм»)
Перейти к: навигация, поиск

Семитизмы — заимствованные из семитских языков в другие языки слова и обороты речи, типичные для семитских языков. Аналогичными примерами являются англицизмы, германизмы, латинизмы и т. д. Ввиду того что к группе семитских языков относятся различные языки, для уточнения типа заимствования используются также термины арабизм (для заимствования из арабского языка), арамеизм (для заимствования из арамейского языка) и гебраизм (для заимствования из древнееврейского языка).





История

Широкое использование семитизмов имело место в античное время. Наиболее распространенным примером является обширное влияние арамейского языка на некоторые тексты Септуагинты, переведенные с древнееврейского языка на древнегреческий койне. Семитизмы, обусловленные влиянием языка Ветхого Завета («библицизмы» или «септуагинтизмы»), появляются в тех случаях, когда речь идет об иудейской религии, или текст написан в каком-то особо торжественном стиле. Имеются различные мнения о степени соответствия греческого языка Библии преобладавшему в тот момент разговорному койне и о том, до какой степени он содержал в себе семитские черты. Но одно можно сказать с уверенностью, что койне было своеобразной «лингва франка» того времени на территории восточного Средиземноморья, со значительным включением семитизмов. С появлением и быстрым распространением ислама, арабский язык, также принадлежащий к группе семитских языков, становится региональным языком мусульманского мира и много арабских слов попадают в языки народов, принявших ислам.

Семитизмы в русском языке

Большинство семитизмов попали в русский язык через тексты Священного писания или при посредстве тюркских языков. Также большое количество семитизмов пришло из английского, немецкого, французского и других языков[1].

Известные семитизмы:


См. также

Напишите отзыв о статье "Семитизмы"

Примечания

  1. [planetadisser.com/see/dis_45622.html Лексика арабского происхождения в русском и татарском языках: сопоставительный аспект]


Отрывок, характеризующий Семитизмы

– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.