Семичастный, Михаил Васильевич

Михаил Семичастный
Общая информация
Полное имя	Михаил Васильевич Семичастный
Родился	22 ноября (5 декабря) 1910(1910-12-05) ст. Перловская, Московская губерния, Российская империя
Умер	28 августа 1978(1978-08-28) (67 лет) Москва, РСФСР, СССР
Гражданство	СССР
Рост	174 см
Вес	70 кг
Позиция	нападающий и защитник
Карьера
Клубная карьера*
1932—1935	ЦДКА
1936—1950	Динамо (Москва)	210 (52)
Тренерская карьера
1951—1953	Динамо (Москва)
Государственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Михаил Васильевич Семичастный (5 декабря 1910, ст. Перловская, Московская губерния, Российская империя — 30 августа 1978, Москва, РСФСР, СССР) — советский футболист и футбольный тренер. Заслуженный мастер спорта.

Биография

Воспитанник команды станции Перловская (1924—1925), впоследствии выступал в клубных командах Северной железной дороги (1926—1927). С 1928 по 1935 выступал за ЦДКА, в первой клубной команде (1932—1935). В составе ЦДКА стал чемпионом Москвы в 1935 году. В 1936 году перешел в московское «Динамо», в котором добился наибольших успехов, став рекордсменом команды (наряду с Львом Яшином) по числу выигранных чемпионатов страны, лучшим бомбардиром первого чемпионата, обладателем кубка страны. Так отмечал его качества нападающего многолетний партнер на поле Михаил Якушин.

Семичастный был быстрым и очень настырным нападающим. Ему только дай мяч, а он уж прорвется к воротам. И головой, надо сказать, играл хорошо, особенно на опережение соперника.

Не менее лестно отзывается о способностях футболиста спартаковец Николай Старостин.

В двадцать лет он бежал как олень, бил как снайпер и жонглировал головой как первоклассный цирковой артист

И также отмечает его отличную игру головой. Впоследствии став тренером Динамо Якушин переводит Семичастного из нападения в защиту, одна из главных причин такого решения была, именно, превосходная игра головой.

Участвовал в 1937 году в матчах со сборной Басконии во втором матче забил гол. Участвовал в легендарном турне по Великобритании. Был многолетним капитаном команды. Играл на позиции правого крайнего нападающего, впоследствии был переведен в защиту, где также проявил себя с наилучшей стороны.

Кроме футбола увлекался также другими видами спорта. В составе сборной Москвы по баскетболу был чемпионом страны 1935 года. Как гандболист выступал за сборную Москвы и был неоднократным чемпионом страны. Также играл в волейбол, был лыжником и легкоатлетом.

По окончании карьеры игрока в 1950 году работал тренером. С 1952 по 1953 тренировал «Динамо» (Москва). Позднее стал спортивным функционером занимая следующие ответственные посты: ответственный секретарь и заместитель председателя МГС «Динамо» (1954—1965), старший тренер отдела футбола и хоккея ЦС «Динамо» (1966—1978), член президиума Федерации футбола СССР (1959—1978), заместитель председателя тренерского совета Федерации футбола СССР (1965—1978).

Был страстным охотником и рассказчиком многочисленных охотничьих баек.

Похоронен на 21-м участке Ваганьковского кладбища в Москве.

Достижения

• Чемпион СССР сборных городов и республик 1935
• Пятикратный чемпион СССР 1936 (весна), 1937, 1940, 1945, 1949
• Обладатель кубка СССР 1937
• Чемпион Москвы 1935 (осень) ,1942 (весна).
• Обладатель Кубка Москвы 1941
• Обладатель юбилейного Кубка ЦС «Динамо» 1948

• Лучший бомбардир чемпионата 1936 (весна)
• В списке «55-и лучших футболистов страны» 1938 (№ 2 среди крайних нападающих).
• В 1945 году присвоено звание Заслуженный мастер спорта.
• В 1957 году награждён орденом «Знак Почета».

Фильмография

• 1951 — Спортивная честь

Отрывок, характеризующий Семичастный, Михаил Васильевич

– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.