Семнадцать мгновений весны (телефильм)
Поделись знанием:
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.
В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.
Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.
Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
| Семнадцать мгновений весны | |
 Обложка DVD с фильмом | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях |
Вячеслав Тихонов |
| Композитор | |
| Страна | |
| Количество серий |
12 |
| Производство | |
| Продюсер | |
| Режиссёр | |
| Оператор | |
| Сценарист |
Юлиан Семёнов |
| Место съёмок |
Москва, Берлин, Рига, Майсен, Тбилиси (часть 12-й серии) |
| Хронометраж |
840 мин |
| Студия | |
| Трансляция | |
| Телеканал | |
| На экранах |
с 11 августа |
| Формат видео |
4:3 |
| Формат звука |
моно |
«Семнадцать мгновений весны» — двенадцатисерийный советский художественный телефильм Татьяны Лиозновой. Снят по одноимённому роману Юлиана Семёнова.
Военная драма о советском разведчике, внедрённом в высшие эшелоны власти гитлеровской Германии, снималась с 1971 по 1973 год. Показ фильма должен был начаться ко Дню Победы в мае 1973 года, но был отложен по политическим соображениям, из-за визита в эти дни советского лидера Л. И. Брежнева в ФРГ. Первую серию картины зрители увидели 11 августа 1973 года. Фильм приобрёл широкую популярность в Советском Союзе уже во время премьерного показа, в связи с чем повторный показ состоялся уже через три месяца[1].
В 1976 году удостоен Государственной премии РСФСР.
Содержание
- 1 Сюжет
- 2 Историческая основа
- 3 В ролях
- 4 Съёмочная группа
- 5 Музыка
- 6 Технические данные
- 7 Призы и награды
- 8 Цветная версия
- 9 Съёмки
- 10 Продолжение
- 11 Образ героев в фольклоре
- 12 Выбор актёров на роли
- 13 Историческая точность
- 14 Цитаты
- 15 Авторские права
- 16 См. также
- 17 Примечания
- 18 Литература
- 19 Ссылки
Сюжет
Действие фильма разворачивается с 12 февраля по 24 марта 1945 года, незадолго до капитуляции Германии во Второй мировой войне. Герой фильма, штандартенфюрер Макс Отто фон Штирлиц, советский разведчик, работающий в центральном аппарате СД, получает задание выяснить, кто из высших руководителей Рейха ведёт сепаратные переговоры о перемирии с США и Великобританией.
Работа Штирлица в СД вызывает подозрения у Кальтенбруннера. Начальнику РСХА кажется, что Штирлиц имеет какое-то отношение к крупным неудачам в создании «оружия возмездия». Кальтенбруннер поручает гестапо провести в отношении Штирлица негласную проверку.
При бомбёжке Берлина разрушен дом, где живут радисты Штирлица — муж и жена Эрвин и Кэтрин Кин. Эрвин гибнет, беременная Кэтрин без сознания попадает в клинику Шарите, где во время родов кричит по-русски. Работницы клиники незамедлительно сообщают об этом в гестапо. Задача Штирлица осложняется: он остался без связи с московским руководством.
Что переговоры действительно идут в Швейцарии, и их инициатором является глава СС Генрих Гиммлер, Штирлиц выясняет довольно быстро. Он сам по поручению своего прямого начальника Шелленберга участвует в их обеспечении. Передать сведения в Москву Штирлиц поручает порознь двум антинацистски настроенным немцам: опальному пастору Шлагу и профессору Плейшнеру, брату одного из руководителей антинацистского подполья. С этой целью, пользуясь своим служебным положением, Штирлиц переправляет обоих в Швейцарию. Шлаг, кроме того, должен попытаться через свои связи в церковных и эмигрантских кругах добыть дополнительную информацию о контактах Гиммлера с англо-американским командованием, и, возможно, даже помешать им.
Рассудительный и осторожный Шлаг успешно выполняет свою часть задания. Плейшнер же сразу попадает в ловушку: бернская явка, куда он принёс шифровку Штирлица, раскрыта гестапо, а профессор по рассеянности забывает это проверить и едва не раскрывает в разговоре имя своего «шефа». Осознав происшедшее, Плейшнер совершает самоубийство.
Чтобы воспрепятствовать переговорам, Штирлиц решает использовать соперничество в высших эшелонах власти Рейха. Он идёт на прямой контакт с рейхсляйтером Мартином Борманом и сообщает ему о «предательском заговоре против фюрера».
Тем временем в руки начальника гестапо Мюллера попадают серьёзные улики, указывающие на Штирлица как на советского резидента. Штирлиц вступает в психологическую дуэль с Мюллером, стремясь избежать провала. Объяснения, которые он может представить в своё оправдание, достаточно шатки, но Мюллер удовлетворяется ими. Штирлиц для Мюллера теперь — человек Бормана, а именно Борман ведёт тайные финансовые дела Рейха. Шеф гестапо даёт понять Штирлицу, что заинтересован в нём и сейчас, и особенно после войны, когда нужно будет налаживать отношения с победителями и не опоздать к дележке «золота партии».
Ещё одна задача, которую приходится решать Штирлицу — спасение Кэт. Штирлиц добивается права курировать эту операцию со стороны СД, сам арестовывает Кэт и проводит первый допрос. Радистка, по указанию Штирлица, даёт согласие на участие в радиоигре. Благодаря неожиданному повороту событий Кэт бежит с конспиративной квартиры, где её разместило гестапо. Штирлиц находит способ выехать вместе с ней в нейтральную Швейцарию.
Обращение к Борману даёт результат. Обергруппенфюрера Вольфа, представителя Гиммлера на переговорах с делегацией спецслужб США, отзывают в Берлин. Переговоры сорваны, задание Штирлица выполнено. От ареста и обвинения в измене Вольфа спасает Шелленберг: он заранее заготовил версию, что переговоры затеяны СД, чтобы поссорить Сталина с союзниками.
В Берне Штирлиц отправляет Кэт на родину, получает от Шлага ценные сведения о контактах Вольфа с американцами, восстанавливает связь с Центром, узнаёт о том, что он представлен к присвоению звания Героя Советского Союза, узнает о гибели Плейшнера и о том, что он не был предателем, и 24 марта 1945 года возвращается в Берлин, чтобы продолжить работу.
Историческая основа
Тайные контакты политических, военных и деловых кругов Третьего рейха с англичанами и американцами, имевшие целью заключить сепаратное перемирие со странами Запада, действительно имели место, по крайней мере, с 1942 года. С 1943 года, когда Аллен Даллес возглавил европейский центр Управления стратегических служб США в Швейцарии, такие контакты значительно активизировались. С американской стороны им придавалось большое значение: от того, каким образом завершится мировая война в Европе на Западном и на Восточном фронте, во многом зависело послевоенное соотношение сил между СССР и его западными союзниками. Даллес последовательно придерживался той точки зрения, что ради ослабления позиций СССР как будущего противника США допустимо и целесообразно заключить сепаратный мир с Германией, не дожидаясь её полного разгрома. Мира с Западом на разных направлениях активно искали и с германской стороны — и министр иностранных дел Риббентроп, и глава СС Гиммлер, и начальник РСХА Кальтенбруннер.
В марте 1945 года в Швейцарии произошли две встречи Даллеса и генерала Вольфа главного уполномоченного СС при группе армий «Ц». На них обсуждались вопросы, прежде всего капитуляции немецкой группировки в Италии, где Вольф по своей должности имел большое влияние. Эти встречи стали известны советскому руководству, но требование НКИД СССР пригласить на них советских представителей было отвергнуто. Сталин прямо обвинил союзников в тайном сговоре с противником за спиной СССР, который нёс основные тяготы войны. Конфликт удалось потушить в апреле, после обмена резкими письмами между Сталиным и Рузвельтом[2][К 1]: Даллесу было приказано прекратить контакты с Вольфом. Переговоры в итоге продолжились и закончились капитуляцией немцев, подписанной 29 апреля в присутствии советского представителя, но формально их уже вели военные с военными, а не разведка с представителем СС.
Основные события швейцарских переговоров Вольфа отражены в романе и фильме довольно близко к исторической реальности, но их подоплёка существенно изменена. По Ю. Семенову, Вольфа в Швейцарию посылает Гиммлер втайне от Гитлера. В реальности Вольф предпринял контакты с Даллесом без ведома Гиммлера, но заручившись принципиальным согласием Гитлера. Соответственно, не было необходимости в «операции прикрытия», которую в фильме готовит Шелленберг на случай, если о миссии Вольфа узнает фюрер. Вообще ключевая роль, которую играет Шелленберг в романе и фильме, не подтверждается. В мемуарах Шелленберга, изданных на русском языке под названием «Лабиринт»[3] и «В паутине СД»[4], нет даже упоминания об операции «Санрайз», хотя много говорится о контактах Гиммлера со швейцарским политиком Ж.-М. Мюзи и графом Бернадотом. Главная опасность для Вольфа исходила как раз от Гиммлера и Кальтенбруннера, которые в те же дни сами пытались разыграть свои комбинации с Западом.
Имеются и расхождения в деталях событий. Встречи Даллеса и Вольфа происходили не в Берне, а в Цюрихе и в Асконе, в имении Геверница. Ю. Семенов назвал переговоры с Вольфом «операцией „Санрайз Кроссворд“», объединив в одно два названия — американское («Санрайз») и английское («Кроссворд»).
Основным источником советской разведки в Швейцарии, информировавшим о ходе переговоров, был Рудольф Рёсслер («Люци»).
По утверждению бывшего сотрудника СД Хайнца Фельфе, в ближайшем окружении Даллеса с 1943 года работал немецкий агент.
В ролях
См. также: Второстепенные персонажи романов о Штирлице.
| Актёр | Персонаж | Озвучание |
|---|---|---|
| Ирина Ананьева | горничная Штирлица | |
| Б. Андреев | Альфред Йодль | |
| Юрий Багинян | адъютант Геринга | |
| Семён Бардин | посетитель ресторана (нет в титрах) | |
| Валентин Белоногов | немецкий солдат | |
| Михаил Бочаров | шуцман | |
| Алексей Бояршинов | Альберт Шпеер | |
| Леонид Броневой | группенфюрер СС Генрих Мюллер | |
| Вильгельм Бурмайер | рейхсмаршал Герман Геринг (серии 1, 3), лейтенант, начальник КПП на швейцарской границе (серии 11, 12) |
Николай Граббе |
| Паул Буткевич | советский связной в отеле «Горные лыжники» | Олег Мокшанцев |
| Юрий Визбор | рейхсляйтер Мартин Борман | Анатолий Соловьёв |
| Владимир Возженников | начальник тюрьмы (в титрах не указан) | |
| Николай Волков-младший | Эрвин Кин, радист Штирлица | |
| Зинаида Воркуль | медсестра в приюте (серия 10) | |
| Валентин Гафт | Геверниц, сотрудник Даллеса (прототип — Геро фон Шульце-Геверниц) | |
| Николай Горлов | портье в пансионе «Вирджиния» | |
| Сергей Голованов | посол Великобритании в СССР Арчибальд Кларк Керр | |
| Екатерина Градова | Кэтрин Кин (Катя Козлова), радистка Штирлица, жена Эрвина | |
| Николай Гриценко | генерал в вагоне поезда | |
| Евгений Гуров | хозяин птичьего магазина на Блюменштрассе в Берне | |
| Владлен Давыдов | сотрудник Даллеса | Артём Карапетян |
| Тигран Давыдов | заключённый-уголовник | |
| Нина Делекторская | библиотекарь | |
| Фриц Диц | Адольф Гитлер | Евгений Весник |
| Алексей Добронравов | сторож коттеджа Штирлица | |
| Лев Дуров | агент Клаус | |
| Евгений Евстигнеев | профессор Вернер Плейшнер | |
| Владимир Емельянов | генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель | |
| Михаил Жарковский | обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер | |
| Константин Желдин | оберштурмбаннфюрер СС Вильгельм Холтофф | |
| Юрий Заев | Биттнер, офицер гестапо | |
| Наталья Зорина | горничная в особняке Управления стратегических служб США | |
| Павел Иванов | Владимир Николаевич Павлов, сотрудник Наркомата иностранных дел (зачитывает ноту британскому послу) | |
| Эдуард Изотов | адъютант Гитлера | |
| Юрий Катин-Ярцев | астроном | |
| Владимир Кенигсон | германский экс-министр в изгнании Краузе | |
| Андро Кобаладзе | Иосиф Сталин | |
| Владимир Козел | кюре, представитель Ватикана в Швейцарии | |
| Станислав Коренев | адъютант Кальтенбруннера | |
| Людмила Крашенинникова | акушерка | |
| Александр Крюков | Питер, сыщик крипо | |
| Евгений Кузнецов | группенфюрер СС Фридрих Крюгер | |
| Леонид Куравлёв | оберштурмбаннфюрер СС Курт Айсман | |
| Евгений Лазарев | сотрудник советской разведки Емельянов | |
| Василий Лановой | обергруппенфюрер СС Карл Вольф | |
| Григорий Лямпе | физик Рунге | |
| Антонина Маркова | акушерка | |
| Лаврентий Масоха | Шольц, секретарь Мюллера | |
| Отто Меллис (в титрах — «Отто Мелиес») | Хельмут Кальдер, охранник конспиративной квартиры гестапо | Евгений Жариков |
| Эмилия Мильтон | фрау Заурих | |
| Рудольф Панков | «Одноглазый», сотрудник СД | |
| Владлен Паулус | советник по НСДАП в немецком посольстве в Берне | |
| Евгений Перов | хозяин кабачка «У грубого Готтлиба» | |
| Геннадий Петров | Васильев | |
| Ростислав Плятт | пастор Фриц Шлаг | |
| Андрей Порошин | сотрудник архива (4 серия), сотрудник в приёмной Гиммлера (5 серия) |
|
| Николай Прокопович | рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер | |
| Клеон Протасов | стенографист Сталина | |
| Виктор Рождественский | адъютант Гиммлера | |
| Владимир Рудый | Коваленко | |
| Е. Рыжов | наблюдающий за парадом (нет в титрах) | |
| Алексей Сафонов | штурмбаннфюрер СС Юрген Рольф | |
| Светлана Светличная | Габи Набель | |
| Владимир Сез | солдат с чемоданом | |
| Владимир Смирнов | сотрудник гестапо, «хозяин» явочной квартиры в Берне | |
| Манефа Соболевская | сестра в детском приюте в Панкове | |
| Юрий Соковнин | водитель Бормана | |
| Ольга Сошникова | унтершарфюрер СС Барбара Крайн | |
| Олег Табаков | бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг | |
| Вячеслав Тихонов | штандартенфюрер СС Штирлиц | |
| В. Тюрин | офицер (в титрах не указан) | |
| Владимир Удалов | адъютант Гитлера | |
| Инна Ульянова | подвыпившая дама с лисой в отеле «Горные лыжники» | |
| Пётр Чернов | Громов, офицер советской разведки | |
| Вячеслав Шалевич | руководитель разведцентра Управления стратегических служб США Аллен Даллес | |
| Элеонора Шашкова | жена полковника Исаева | |
| Георгий Шевцов | гестаповец, избивающий Рунге | |
| Виктор Щеглов | следователь районного отделения гестапо, работавший по делу Кэт («страховой агент») | |
| Алексей Эйбоженко | Гюсман (прототип — Макс Гусман)[5] | |
| Сергей Юдин | Гюнтер, сыщик крипо | |
| Александр Яковлев | охранник посольства (нет в титрах) | |
| Ян Янакиев | Дольман, помощник Вольфа |
Съёмочная группа
- Автор сценария: Юлиан Семёнов
- Режиссёр: Татьяна Лиознова
- Операторы: Пётр Катаев; Анатолий Буравчиков
- Художник по костюмам: Мариам Быховская
- Художник-постановщик: Борис Дуленков
- Звукорежиссёр: Леонард Бухов
- Текст за кадром: Ефим Копелян
Музыка
Музыка Микаэла Таривердиева
Музыка к фильму написана композитором Микаэлом Таривердиевым, слова песен — поэтом Робертом Рождественским. Таривердиев и Рождественский написали для фильма цикл из 12 песен — по одной на каждую серию. Но такое обилие песен показалось режиссёру излишним и в фильм в итоге вошли только две из них — героическая «Мгновения» и лирическая «Песня о далёкой Родине». (В своём интервью Татьяна Лиознова это отрицает.) Подобрать подходящего исполнителя для них оказалось сложно. Были сделаны пробные записи Ободзинским, Мулерманом (боясь того, что из-за находившегося тогда в опале Мулермана фильм положат на «полку», Лиознова его не приняла), Никитским, Барашковым, Толкуновой; Муслиму Магомаеву перед пятым дублем пришла телеграмма с приглашением в Италию. Лиознова пообещала, что вставит песни с его исполнением в кадр, но — забраковала. Иосифа Кобзона режиссёр попросила спеть так, чтобы его не узнали. Кобзон сначала обиделся на Лиознову, но потом спел[6]. В первоначальных титрах исполнитель песен указан не был, так как титры изготавливались заранее, ещё до того, как Кобзона утвердили.
Музыкальные темы фильма:
- На Цветочной улице
- Где-то далеко
- Эхо войны
- В черно-белом ритме
- Мгновения
- Прелюдия для Кэт
- Вокзал прощания
- Дороги
- Ночной патруль
- Весеннее утро
- Двое в кафе
- Сумерки в Берлине
- Встреча с женой
В этот список не вошёл вальс, под который танцуют Габи и Штирлиц 8 марта.
Музыкальные произведения других авторов
- 1-я серия
- Американский марш «National Emblem» — в американской кинохронике, которую смотрят Гиммлер и Шелленберг.
- Марш ВМФ США «Anchors Aweigh» («Поднять якоря»)[7] — там же.
- Марш «Erika»[8] звучит по радио в доме Штирлица в первой серии перед тем, как Штирлиц настраивается на Москву.
- Ноктюрн М. И. Глинки «Разлука»[9] передают по радио перед шифровкой для Штирлица.
- 2-я серия
- Песню Дино Оливьери «J’attendrai» («Я буду ждать»)[10] играет пианист в кафе «Элефант».
- Композиции «In The Mood» («В настроении»)[11] и «Moonlight Serenade» («Серенада лунного света»)[12] из фильма «Серенада Солнечной долины» в исполнении оркестра Гленна Миллера Штирлиц слушает по радио, ожидая Клауса.
- Марш «Schlesierlied» («Песнь силезца») без аккомпанемента слышит Клаус, включив приёмник в доме Бользена[13].
- 3-я серия
- 4-я серия
- Немецкая народная песня «Es wollt’ ein Mädel früh aufsteh’n» («Захотелось девушке встать рано поутру»)[14][15] звучит по радио в кабинете Гиммлера.
- Русскую народную песню «Ой ты, степь широкая»[16] Штирлиц мысленно поет, когда в одиночестве отмечает день Красной Армии 23 февраля, затем вступает хор.
- В том же эпизоде на кадрах советской кинохроники звучит оркестровая вариация на тему песни «Священная война».
- 5-я серия
- Арию Керубино «Non so più cosa son, cosa faccio» («Рассказать, объяснить не могу я») из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро»[17] слушают Вольф и Дольман в особняке УСС США в Берне.
- 6-я серия
- «Я не сержусь» и «Посвящение» Р. Шумана[18] пытается играть на пианино фрау Заурих в гостях у Штирлица 8 марта.
- «In der Nacht ist der Mensch nicht gern alleine» («По ночам одиноких не бывает») — песня из фильма «Девушка моей мечты», исполняют Марика Рёкк и хор. Штирлиц смотрит этот фильм в кинотеатре.[19]
- «Ich warte auf Dich» («Я жду тебя») — песня из фильма «Девушка моей мечты», исполняют Марика Рёкк и Вольфганг Люкши (в том же эпизоде).[20]
- 7-я серия
- «Landserlied» («Песня солдата») или «Wovon kann der Landser denn schon träumen» («Что солдату снится на привале») — исполняет Хельга Вилле[21]. Песня Вилли Рихартца на слова Вернера Плюкера 1942 года звучит с пластинки в эпизоде дня рождения Барбары[22].
- 8-я серия
- «Milord» («Милорд») — исполняет Эдит Пиаф, Штирлиц и Шлаг слушают её по радио в машине по пути к границе[23]. Песня написана в 1959 году.
- «Non, je ne regrette rien » («Я ни о чём не жалею») — исполняет Эдит Пиаф, звучит на кадрах воспоминаний Штирлица о Франции[24].
- 9-я серия
- «All of Me» («Весь я») Джеральда Маркса и Сеймура Симонса (1931) в исполнении Луи Армстронга[25] — в эпизоде разговора Шлага c «итальянцем».
- Инструментальная пьеса «Tierpark-Bummel» («Забавы в зоопарке») сопровождает прогулку Плейшнера по бернскому зоопарку. Исполняет оркестр Юргена Германа (ГДР).[26]
- Вальс «Morgenblätter» («Утренние газеты») op. 279 Иоганна Штрауса-сына — в эпизоде, когда Штирлиц и Шелленберг беседуют во время приёма в ведомстве Гиммлера.
- 10-я серия
- 11-я серия
- 12-я серия
- «Tea for Two» («Чай вдвоём») — исполняет оркестр в бернском ресторане.
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Технические данные
Фильм снят на чёрно-белую киноплёнку в обычном формате. Состоит из 12 серий средней продолжительностью 65 — 70 минут. В фильме использовано большое количество военной документальной хроники.
| Серия | Длительность в исходном фильме 1972 г. | Длительность в колоризированной версии 2009 г. (примерно)[К 2] |
Утрата материала, % |
|---|---|---|---|
| 01 | 68:42 | 51:21 | ~25 % |
| 02 | 69:01 | 51:37 | ~26 % |
| 03 | 66:10 | 51:20 | ~22 % |
| 04 | 75:20 | 51:50 | ~32 % |
| 05 | 65:32 | 51:58 | ~21 % |
| 06 | 72:15 | 52:22 | ~27 % |
| 07 | 70:29 | 51:13 | ~27 % |
| 08 | 65:13 | 51:24 | ~21 % |
| 09 | 78:49 | 52:32 | ~33 % |
| 10 | 67:38 | 51:39 | ~24 % |
| 11 | 64:50 | 51:12 | ~21 % |
| 12 | 66:11 | 51:56 | ~22 % |
Фильм впервые демонстрировался с 11 по 24 августа 1973 года по Первой программе Центрального телевидения. Аудитория первого показа оценивается в 50—80 млн зрителей[27].
Призы и награды
|
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Государственная премия РСФСР в 1976 году.
Цветная версия
 |
Этот раздел представляет собой неупорядоченный список разнообразных фактов о предмете статьи. Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.
|
 |
Данный раздел имеет чрезмерный объём или содержит маловажные подробности. Если вы не согласны с этим, пожалуйста, покажите в тексте существенность излагаемого материала. В противном случае раздел может быть удалён. Подробности могут быть на странице обсуждения.
|
В 2008 году перед 9 мая на канале НТВ были показаны первые рекламные ролики телесериала в цвете[28].
К 2009 году сериал был полностью колоризирован. Первоначально была отсканирована оригинальная чёрно-белая плёнка на сканере DigiSpirit с разрешением 2048х1556, что составило 40 терабайт дискового пространства, выходное качество Full High Definition — 1920x1080. Работы по приданию цвета длились три года. Художниками выбирались ключевые кадры каждой сцены (всего около 1500 штук), после чего они колористами разрисовывались вручную и служили образцами. В работе участвовали 600 специалистов из разных стран (Россия, США, Республика Корея, Китай, Индия). Параллельно был переработан звук, добавлены звуковые эффекты (немецкие голоса, звук ветра, шум мотора)[29] [30].
Колоризация каждой минуты фильма обошлась в 3000 долл. США[31].
Начиная с 4 мая 2009 года на телеканале «Россия» были показаны цветные серии фильма (по две серии в день) «„Семнадцать мгновений весны“. Возвращение легенды!».
В процессе колоризации и последующего перемонтажа фильм был существенно урезан за счёт сокращения начальных и финальных титров, а также отдельных сцен, пауз и диалогов, (примерно 25 % хронометража: серии, длящиеся в оригинале около 70 минут, в новой версии длятся по 51 минуте каждая). Также было замечено, что Ефим Копелян читает текст «от автора» несколько быстрее и без своих знаменитых пауз[32]. Радистка на допросе падает в обморок практически мгновенно с последней фразой. Были отреставрированы кадры кинохроники и сама художественная лента фильма, которая за 35 лет проката существенно «состарилась». Кроме того, были заменены вставки «Информация к размышлению», начальные и финальные титры, «личные дела» на сотрудников РСХА были пересняты заново. Всё звуковое сопровождение было понижено на полтона.
В фильме использованы фрагменты из кинокартины «Девушка моей мечты». В колоризованной версии они остались чёрно-белыми, хотя на самом деле фильм был цветным.
Купюры в версии 2009 года
Исходный текст чёрно-белой версии 1973 года подвергнут купированию в колоризованной версии (если серия в разделе не упоминается, она не сравнивалась с оригиналом). Далее в этом разделе выделенные полужирным фрагменты были вырезаны.
- В 1-й серии, из советской части хроники Ялтинской конференции убраны фразы о ключевых решениях и координации действий СССР и союзников, например: «В Ливадии в течение 8 дней продолжались беседы руководителей антигитлеровской коалиции Сталина, Рузвельта и Черчилля», убран текст о решении создания ООН СССР и союзниками, о тесной координации военных усилий в согласованные сроки, о завершении подготовки совещания министров иностранных дел СССР и союзников. При этом тексты немецкой и американской хроник, представленные в фильме, остались без изменения.
- Текст сериала также активно подвергнут «антилирическим» купюрам, задающим важную атмосферу вне политико-исторической составляющей. Наиболее характерным примером может быть следующее место в 1-й серии:
00:56:07
Штирлиц приехал домой, когда только начало темнеть.
Здесь, в Бабельсберге, недалеко от Потсдама, в своём коттедже он жил один.
Он любил это время года.
Снега почти не было.
По утрам верхушки сосен освещались солнцем и казалось, что уже лето.
- Во 2-й серии убраны антиклерикальные пассажи, затрагивающие церковь. Например (начиная с времени от начала серии 32:48), диалог пастора Шлага с Клаусом:
— Хмм, прекрасно… Вы знаете, пастор, вам бы в Рим, трибуном. Но и здесь я вас ловлю за руку. Да! Значит, по-вашему, обличать в человеке низменное, ужасное, возможно?
— Безусловно. Но не врождённое, а привнесённое.
— Ну, договаривайте, договаривайте. Раз уж я спас вас от погони, я же помогу вам найти ваших товарищей. Но вы ещё слишком слабы, вы ещё не готовы к вашей борьбе. Такого я вас не могу отпустить. Наберитесь сил…
— Прекрасно. Так вот, до ареста я был журналистом, я вам об этом рассказывал. И вот мои корреспонденции запрещали нацисты и ортодоксальная церковь одновременно.
— Что касается ортодоксальной церкви, она, очевидно, была против вас, потому что вы неверно трактовали человека. Слишком жестоко, что ли…
— А я не трактовал человека! Я показывал миру воров и проституток, живущих в катакомбах Бремена и Гамбурга. Так вот, гитлеровцы считали это клеветой на высшую расу, а церковь — клеветой на человека.
— Я не боюсь правды….
— Боитесь. Ну хорошо, не вы. Так ваши коллеги. Я показывал несчастных, падших, которые стремились попасть в церковь. Но церковь их отталкивала. Потому что паства не хотела принимать в храмах падших. А пастырь никогда не шёл против паствы.
— О, пастырю трудно идти против паствы. Но и идти за паствой тоже ему не следует. Я ведь не осуждаю вас за правду, я расхожусь с вами в прогнозе на будущее человека.
— Вы в своих рассуждениях больше не пастор, а политик.
— А вы видите во мне политика, потому что вы в каждом человеке видите только политика. (Клаус смеётся) Серьёзно. Это так же, как, скажем, в логарифмической линейке вы видите только предмет для забивания гвоздей. (Клаус смеётся) И потом вы очень, вы очень волнуетесь, когда вы спорите. А вот не надо, вы же у друга.
— Да нет. Я волнуюсь не из-за спора. Видите ли, я хотел бы наладить связь с товарищами, но вот только я не знаю, вы…? вы…
- Полностью исчез конец монолога Кальтенбрунера относительно судьбы Крюгера (назначение его заместителем начальника пражского гестапо) после операции Штирлица и «майора Вихря» по блокированию работ Крюгера по уничтожению Кракова[К 3].
- В 6-й серии наиболее заметны две купюры из десятка купированных мест, серьёзно меняющие смысл и интонацию эпизодов — ключевой разговор фрау Заурих со Штирлицем о будущем Германии и конце войны, и эпизод разговора агента гестапо с Кэтрин Кин в больнице:
00:18:47
— А что вы хотели бы узнать?
— Ну, скажем, когда кончится война?
— Она уже кончилась.
— Да?
— В известном смысле — да. Если б мы это поняли раньше, это было бы лучше для нас всех. А вы разве думаете по-другому?
— Во всяком случае, я вам этого не говорил.<…>
<…>
00:27:50
— Попробуйте поговорить с генералом в отставке Фрицем Нушем. Это давнишний знакомый мужа. Я молю Бога, чтобы он остался к нам по-прежнему добр.
— Улицу не помните? В адресном столе могут не дать адрес генерала.
— Он старенький, ему за 80.
— Голова у него варит?
— Что?
— Я боюсь, может, у него склероз. От стариков всё зло в этом мире.
- Главный эпизод 7-й серии — длинная беседа Штирлица с генералом (Николай Гриценко) в вагоне международного поезда, утратил более половины объёма и все наиболее значимое его содержание, вложенное в него Юлианом Семёновым. В частности, в купюры попала характеристика генералом американского характера и общества, советских как «диких, нищих людей», обоснование необходимости ведения войн Германией, характеристика действий Гитлера высшим военным командованием, размышления генерала о ближайшем и последующем будущем Германии[33].
- В 9-й серии практически полностью купирован длинный эпизод, подробно раскрывающий как в романе, так и в оригинальном фильме 1972 года, работу политической разведки Ватикана, игравшей большую роль в военной и послевоенной Европе[34], эпизод сокращён, оставшийся текст переставлен местами, частично наложен на конец предыдущего эпизода. Текст католического священника начинается за кадром, пока он ещё поднимается по лестнице, и, перемежаясь с кадрами уходящего по улице пастора Шлага, заканчивается им уже в кресле. Начальная фраза: «Джованни, я продиктую вам депешу, немедленно зашифруйте и отправьте её в Ватикан», — вырезана.
- В 10-й серии сильно смягчена характеристика Мюллера, и так показанного в экранизации как весьма привлекательного интеллигентного человека без вредных привычек — так, исчезли указания Мюллера Биттнеру о поиске женщины с ребёнком на всех станциях метро:
00:20:52
— Дайте описание и скажите, что она воровка и убийца.
— Главное, чтобы не пропустили ту, которую я жду.
— Пусть берут. Если схватят больше, я их извиню.
- Удалены некоторые фразы из диалога сыщиков об оружии убийства на месте убийства Рольфа и Барбары, удалено важное место из рассказа Хельмута Кальдера Кэт о своей жене, показывающее, что Хельмут стеснялся этого эпизода в своей жизни и несколько приукрашивал описание того лица, к которому ушла его жена: «Сдала ребёнка в приют и ушла. С офицером из люфтваффе. (фраза вырезана)», а через некоторое время Биттнер докладывает Мюллеру, что она ушла с «каким-то торговцем». Удалено место, вошедшее в цитаты и анекдоты:
00:53:32
Переодетый нелегал-гестаповец: У Вас надёжная «крыша»?
Плейшнер: А я живу на втором этаже.
- Значительно урезан эпизод метаний Плейшнера после осознания провала (попытка выйти через парадный вход, охраняемый агентами Гестапо; попытка открыть закрытую дверь во двор; взгляд с площадки второго этажа на агентов в подъезде; настойчивое повторение агентом-нелегалом фразы: «Вы ошиблись!»), из-за чего решение покончить с собой будто бы принимается Плейшнером молниеносно.
- В 11-й серии вырезан один из самых ироничных моментов фильма. Начало эпизода оставили: Штирлиц перематывает плёнку на диктофоне, и Мюллер уже ждёт, что Штирлиц сейчас даст плёнку ему, а Штирлиц спокойно кладёт плёнку себе в карман. И тут же, как ни в чём не бывало, говорит: «Ещё кофе?» — «Нет, спасибо», — очень выразительным тоном отвечает Мюллер. В версии 2009 года вырезано окончание эпизода, то есть вырезаны эти слова Штирлица и Мюллера.
В то же время, ряд серий (как, например, 5-я, 8-я[К 4], 12-я[К 5]) не подвергся практически никаким сокращениям исходного текста. По-видимому, это связано с тем, что эти серии в оригинальной версии 1973 года наиболее короткие по сравнению с другими сериями.
Другие особенности версии 2009 года
Наиболее серьёзным недостатком колоризованного сериала, не считая купюр фрагментов текста из ключевых диалогов, является примерно 18—20-процентная обрезка исходной полезной площади кадра по высоте для получения современного формата 16:9. При этом заявленное создателями колоризованной версии одновременное 20-процентное увеличение ширины кадра в действительности не превышает 0—2 % в сравнении с эталонным изданием реставрированной чёрно-белой версии на шести дисках формата DVD-9, подготовленным киновидеообъединением «Крупный План». Таким образом, сериал сокращён примерно на 25 % (некоторые серии — на 30—33 %) по длительности (причём подвергнут купюрам текст оригинала) и одновременно урезан на 18—20 % по размеру оригинального кадра[К 6]. В одной из копий сериала в титрах первой серии неправильно указана фамилия Визбор — «Визборг».
Критика версии
Мнение Вячеслава Тихонова о цветной версии:Режиссёр Татьяна Лиознова заявила, что была поражена достоверностью цветов:То, что сделали с картиной, — преступление. Это не та картина, в которой я участвовал. Это не та картина, которую снимали оператор Пётр Катаев и художник-постановщик Борис Дуленков, это не та картина, для которой работали Таривердиев и Рождественский. И это ко всем нам не имеет почти никакого отношения.— [www.lgz.ru/article/13631/ Вячеслав Тихонов: «То, что сделали с „Мгновениями“, — преступление»]. «Литературная газета» № 32, 11 августа 2010
Я сегодня посмотрела одну серию нового фильма «Семнадцать мгновений весны». Я ошеломлена, не скрою. Мне показалось, что я на съёмочной площадке вновь! До такой степени достоверно переданы цвета. Поразительно… Я не понимаю: как это сделано?! Как можно было добиться таких результатов?! Наверное, это — чудовищный труд. Но будем надеяться, что зрители это оценят.— [kp.by/daily/24287.5/482610/ «Семнадцать мгновений весны» раскрашивали вручную]. «Комсомольская правда», 4 мая 2009
Реакция создателей версии
К примеру, бытует мнение о том, что голос Копеляна был ускорен. На самом деле это не так, никто ничего не ускорял и не вырезал. Скорее всего, изменилось восприятие зрителя, возможно, цветная версия добавила динамики. Ещё одна тема, которую активно педалируют противники новой версии фильма — обрезанный сверху и снизу экран. Понятно, что никто ничего не обрезал. Наоборот, благодаря сканированию 16-мм в Full HD открылось 20 % кадра, ранее невидимого, поскольку предыдущее сканирование в аналоговый Бетакам производилось, когда просто обрезали 16х9 под 4х3.
Данное мнение[35][36][37], высказанное несколькими участниками создания колоризованной версии фильма, указывает на факт незнания директорами проекта существования двух независимых реставраций фильма до его начала, произведённых компаниями RUSCICO и «Крупный План»[38][39][40].
Также данное мнение позволяет предположить, что монтаж колоризованной версии делался другой компанией на основе полной версии.
Съёмки
- Сцены тюрьмы в помещениях здания РСХА снимались в Бутырской тюрьме[41].
- Распространённая легенда о конфликте между Лиозновой и директором картины, который якобы пригласил на роли часовых в здании РСХА статистов с ярко выраженной неарийской внешностью, неверна. Исполнители этих эпизодических ролей были изначально отобраны консультантом Г. В. Пипия в одном из училищ пограничных войск[42].
- Эпизод, в котором к Штирлицу, пришедшему в ресторан на встречу со связным, приставала пьяная дама с лисой (сыграна Инной Ульяновой), снимался в московском кафе «Лира», расположенном в дальнем конце Новопушкинского сквера, в конце Большой Бронной (сейчас в этом помещении размещается первый в СССР и крупнейший в Европе «Макдоналдс»).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3271 день]
- Сцены в трактире «Грубый Готтлиб» снимались в известном берлинском ресторане «У последней инстанции». Это заведение под своим подлинным именем упоминается в «Майоре Вихре».
- Сцена, где профессор Плейшнер, приехав в Берн по поручению Штирлица установить связь, идёт на конспиративную квартиру, затем, закуривает сигарету у парапета с видом на черепичные крыши, снимались в саксонском городе Майсене. Съёмки проходили на улице Шлоссбрюкке (нем. Schloßbrücke) — 51°09′54″ с. ш. 13°28′10″ в. д. / 51.165101° с. ш. 13.469421° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=51.165101&mlon=13.469421&zoom=14 (O)] (Я). В начале 11-й серии Берн представлен ратушей (городской совет) Майсена на Торговой площади (Markt). По этим же местам проходит и Штирлиц, когда приезжает в пансионат «Вирджиния» к Плейшнеру, но уже не застает его в живых[43].
- В Берне нет Блюменштрассе (Цветочной улицы). Табличка с названием улицы Blümenstraße (7-я серия, 36:20) написана некорректно: в швейцарском варианте написания не используется буква ß (эсцет), то есть улица должна быть написана как Blümenstrasse. Съёмки происходили в Старой Риге, на Яуниела («Новая улица»), нечетную сторону Татьяна Лиознова выдала за Цветочную улицу Берна. Некорректность в написании «Blumenstrasse» продолжается в использовании умлаута «ü», вместо обычной гласной «u».
- 8 серия время 51:00 — 51:21 (конец 8-й серии) — снято на спуске со стороны Риги у Мурьянского моста в Латвии (трасс Рига — Валмиера, южная граница Национального парка «Гауя». Мост уже перестроен), а на 51:16 видна табличка с названием реки Гауя (Gauja).
- Здание, в котором находилась конспиративная радиоквартира, где работала Кэт, — известный своей архитектурой в стиле «модерн» дом в Москве, на углу Хлебного и Малого Ржевского переулков (Малый Ржевский пер., 6).
- Так как маленькие дети быстро растут, в качестве младенцев Кэтрин Кин и Хельмута Кальдера в съёмках принимали участие шестеро разных детей.
- Как минимум в трёх эпизодах 7-й и 8-й серии использованы кадры из немецкого художественного фильма 1959 года «Мост».
- В качестве главного консультанта фильма в титрах оригинальной чёрно-белой версии указан генерал-полковник С. К. Мишин. На самом деле под этим псевдонимом скрывался первый заместитель председателя КГБ СССР, генерал-полковник Семён Кузьмич Цвигун[44] (в цветной версии уже указан именно он). Упомянутая в титрах фамилия другого консультанта — Колх — псевдоним Георгия Пипии.
- После того как фильм был впервые показан на советском телевидении, режиссёр Татьяна Лиознова получила от зрителей 12 мешков писем и прочитала все письма[45].
- Фильм стал настолько популярен, что первый повтор состоялся уже через три месяца после премьеры.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3271 день]
- Украинский телеканал ТВi в период с 9 по 11 мая 2008 года транслировал дублированную на украинский язык версию телесериала. Дубляж был сделан на киевской студии «З ранку до ночi» (директор студии — артист Александр Пономарёв), разрешение на него было получено в Москве. Режиссёром дубляжа выступил Евгений Малуха, а перевод к фильму сделала писательница Леся Мовчун. Штирлица дублировал Михаил Жонин, радистку Кэт — Наталья Валевская, хозяина пивной — Леонид Марченко, гестаповцев — Евгений Малуха, а Сталина и Гитлера озвучил актёр-имитатор Юрий Коваленко. Стоимость дубляжа всех двенадцати серий составила 216 тысяч гривен. Песня «Мгновения, мгновения» не была переведена на украинский язык.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3271 день]
- Сюжет советского фильма «Секретная миссия» (1950, режиссёр М. Ромм) построен на тех же событиях — разоблачение советской разведкой сепаратных переговоров Гиммлера с англичанами и американцами. Советским резидентом в этом фильме была женщина, в финале она погибает. Фамилия сценариста фильма «Секретная миссия» — Исаев.
- Эпизод с переговорами Вольфа и Даллеса запечатлён также в киноэпопее «Освобождение». Однако здесь обергруппенфюрер отправляется в Берн по приказу Гитлера. Встреча происходит на открытом воздухе, где её и фотографирует советский агент.
- Некоторые персонажи фильма и книги (Исаев, Холтофф, Айсман, Рунге) перекочевали в другой фильм об Исаеве-Штирлице — «Жизнь и смерть Фердинанда Люса» (по роману Юлиана Семёнова «Бомба для председателя»), снятый А. Бобровским в 1976 году. При этом в обеих экранизациях два актёра играли одинаковых персонажей: Григорий Лямпе — роль физика Рунге, Михаил Жарковский — роль Эрнста Кальтенбрунера. Евгений Кузнецов, исполняющий роль группенфюрера СС Крюгера, играл ту же роль в фильме «Майор Вихрь».
- Песня Эдит Пиаф «Non, je ne regrette rien», звучащая при воспоминаниях Штирлица о довоенном Париже, была написана в 1956 году и впервые была записана в исполнении Пиаф лишь в 1960 году, таким образом, в хронологии фильма песня звучит за 11 лет до её реального создания. Песня «Milord», которую Штирлиц и Шлаг слушают в машине, записана в 1959 году.
Продолжение
В 1984 году на радио «Маяк» была создана многосерийная радиопостановка «Приказано выжить» по одноимённому роману. Режиссёр — Эмиль Верник; автор инсценировки — Сергей Карлов. Постановка была задумана как радиопродолжение знаменитого телефильма «17 мгновений весны»: в ней звучала та же, что и в фильме, музыка Микаэла Таривердиева, а главные роли исполняли те же актёры: Вячеслав Тихонов (Штирлиц), Леонид Броневой (Мюллер), Олег Табаков (Шелленберг). Текст от автора читал Михаил Глузский. Спектакль состоял из 12 частей[46].
Образ героев в фольклоре
После выхода фильма появилось множество анекдотов с участием героев фильма «Семнадцать мгновений весны».
Выбор актёров на роли
«Мне, человеку, у которого отец воевал от звонка до звонка, многое было известно о Второй мировой войне. Но я хорошо знаю, как к этой картине отнеслись в Германии. Из немецких уст было высказано уважение к маленькой черноглазой женщине, которая сумела рассказать честную, суровую правду о войне, выставив врагов не в привычном, водевильном духе, а показав их достойными противниками. Она увидела и отразила на экране сильных, умных завоевателей, замахнувшихся покорить весь мир. И в этом объективном взгляде неоспоримая заслуга Татьяны Лиозновой - выдающегося мастера российского экрана».
Олег Табаков, народный артист СССР[47]
- Режиссёру Татьяне Лиозновой удалось привлечь к съёмкам целый ряд ведущих советских актёров. По количеству актёров, удостоенных звания народного артиста СССР (до или после выхода картины), этот фильм является одним из лидеров в истории советского кино. Из тех, кто снимался в фильме, этого звания были удостоены: Леонид Броневой (1987), Николай Гриценко (1964), Лев Дуров (1990), Евгений Евстигнеев (1983), Владимир Кенигсон (1982), Василий Лановой (1985), Ростислав Плятт (1961), Вячеслав Тихонов (1974), Олег Табаков (1988), Ефим Копелян (1973, голос за кадром).
- Леонид Куравлёв и Леонид Броневой первоначально пробовались на роль Гитлера[48].
- Мюллер — первая кинороль Леонида Броневого, которая принесла ему всесоюзную известность. У режиссёрской группы не было фотографий реального Генриха Мюллера. В результате образ шефа гестапо, созданный в фильме Леонидом Броневым, весьма далёк от оригинала. В фильме (как и в романе) Мюллер лет на десять старше Штирлица. В действительности же, как актёры Тихонов и Броневой, так и их герои Штирлиц и Мюллер — ровесники (первые — 1928 года рождения, вторые — 1900 года). Актёрам на момент выхода фильма на экраны (1973 год), как и их персонажам в 1945 году, было по 45 лет. Реальный Мюллер был высоким худощавым горбоносым брюнетом. Сам Броневой утверждал, что если бы тогда знал внешность исторического Мюллера, то, скорее всего, отказался бы от роли. Характерное движение головой, которое появляется у Мюллера в минуты раздражения, придумали прямо на съемочной площадке: у рубашки Броневого оказался слишком тесный воротник.
- Олег Табаков, напротив, оказался так похож на реального Вальтера Шелленберга, что, по воспоминаниям Юрия Визбора, после выхода фильма на экраны Табакову пришло письмо из Германии от племянницы Шелленберга, в котором актёра благодарили и говорили, что неоднократно пересматривали фильм, чтобы ещё раз взглянуть на «дядю Вальтера»[49].
- Николай Гриценко, игравший роль беседующего со Штирлицем генерала в вагоне, на момент съёмок имел проблемы с памятью и не мог полностью запомнить текст своей роли. Сцена диалога в вагоне была снята как поочерёдная съёмка крупных планов Штирлица и генерала. Когда Гриценко снимали крупным планом, он произносил текст, читая его с размещённых позади съёмочной камеры транспарантов — «шпаргалок». Поэтому в эпизоде Штирлиц и генерал редко запечатлены в кадре одновременно, и в эти моменты генерал почти ничего не произносит.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3061 день]
- В романе нет фрау Заурих. Её придумала Татьяна Лиознова, чтобы «очеловечить» образ Штирлица. Лиознова сначала приглашала на эту роль Фаину Раневскую, но та, просмотрев наброски сочинённых для неё Ю. Семеновым сцен, наотрез отказалась. В итоге фрау Заурих сыграла Э. Мильтон, а эпизоды с ней пришлось сочинять режиссёру, порой импровизируя перед камерой. Лиознова вспоминала об этой работе с Эмилией Мильтон: «…мне так жалко было её отпускать, что я тут же садилась за сценарий и писала продолжение их встреч»[50].
- В дублированном на немецкий язык варианте фильма Штирлица озвучивал актёр из ГДР Отто Меллис — исполнитель роли Гельмута. Самого Гельмута дублировал другой немецкий актёр.[51]
- Прототипом радистки Кэт стала разведчик Анна Филоненко (в девичестве Камаева), с которой Татьяну Лиознову познакомили специально. Вместе с мужем Михаилом Анна много лет проработала в Латинской Америке, в том числе и в странах с фашистским режимом. Трое детей Филоненко, из которых двое родилось во время командировки супругов, лишь по возвращении семьи в Москву узнали, что они советские и русские. Анне, когда она рожала в командировке, удалось кричать не по-русски[52].
- Айсман стал одноглазым по воле Татьяны Лиозновой. Леониду Куравлёву не давался характер персонажа. Чтобы помочь ему, Лиознова придумала эту яркую деталь: «сразу появилась биография»[53].
Историческая точность
Фильм содержит различные ошибки, несогласованности и анахронизмы в изображении Третьего рейха. В том числе в тех моментах, которые являются экскурсами в историю.
Журналист-историк Константин Залесский полагает, что тот образ нацистской Германии, который создан в сериале, скорее больше похож на СССР сталинского времени. По его мнению, «это миф, такого Третьего рейха, который показан в этом фильме, его не существовало… То есть весь дух, все взаимоотношения между персонажами, они ничего не имеют общего с реальностью. Третий рейх был другой. Он был, скажем так, не хуже, не лучше, он был просто другой. А здесь, ещё раз повторюсь, больше это похоже на нас»[54]. Написанная им книга, посвящённая разбору всевозможных ляпов в фильме, называется «Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха» (М.: Вече, 2006).
Одно из наиболее очевидных несоответствий в фильме — постоянное использование нацистами черной формы с красной повязкой. Действия фильма происходят в феврале-марте 1945 года, однако черная форма была выведена из использования в 1938—1939 годах[55].
Некоторые несоответствия не являются ошибками, а представляют собой намеренное отступления от исторических данных. Самый очевидный пример такого отклонения от истории — неправильное указание образования лидеров Третьего рейха. В фильме утверждается, что большинство из них имели среднее образование, а не высшее, как было в действительности. Исключение составляет Мартин Борман, который имел среднее образование, но в фильме его образование называется неоконченным средним[55]. Такие изменения объясняются стремлением избежать нежелательного контраста лидеров рейха с теми лидерами СССР времен ВОВ, которые не получили высшего образования. Кроме того, лидеры нацистской Германии, показанные в фильме, несколько старше своих лет. Генрих Мюллер говорит в фильме, что к 1965 году ему будет под восемьдесят, хотя он родился в 1900 году. Мюллер добавляет, что «70 лет — возраст расцвета политика». Это гармонировало с положением дел в СССР на момент выхода фильма на экраны — советские руководители имели преклонный возраст и уходить в отставку не планировали[55].
В ряде случаев особенности советской системы неправильно переносились на Третий рейх. В первой серии начальник тюрьмы говорит, что следователь предписал посадить пастора Шлага в одну камеру с уголовниками. Такая форма давления на политических заключенных практиковалась в СССР, но не в Германии, где уголовники и политические заключенные помещались в разные тюрьмы[55].
В «Семнадцати мгновениях» спецслужбы рейха имеют больше полномочий, чем они имели в действительности. Гестапо не имело полномочий, чтобы арестовать шофера Мартина Бормана, который должен был принадлежать к Имперской службе безопасности. Также Мартин Борман не мог санкционировать гестапо уничтожение своих коллег в Партийной канцелярии, поскольку вмешательство гестапо в дела партийных органов было запрещено. Сам Борман строго следил, чтобы никто не вмешивался в работу возглавляемой им Партийной канцелярии. Недостоверным является и эпизод из 4 серии, в котором Вальтер Шелленберг приказывает расстрелять троих адъютантов. Шелленберг не имел на это полномочий и сама практика не характерна для Третьего рейха. Подобное использование репрессивных методов в отношении работников спецслужб в большей мере типично для советской системы[55].
В 7 и 11 сериях можно видеть, что германскую границу охраняют солдаты вермахта, то есть регулярной армии. Это соответствует реалиям железного занавеса СССР, но не рейха. В нацистской Германии охрану границы осуществляла пограничная полиция[55].
Одна из героинь фильма — Барбара Крайн — имеет звание унтершарфюрера СС. В действительности женщины в рейхе не могли быть офицерами или членами СС, поскольку СС являлся элитным подразделением расово идеальных мужчин[55].
Звание Штирлица — штандартенфюрер — слишком высокое для офицера, который не занимает руководящей должности. Подобные звания в Третьем рейхе присваивались строго тем, кто в центральном аппарате имел руководящий пост[55].
Цитаты
Ким Филби о Штирлице в исполнении В. В. Тихонова:
|
С таким сосредоточенным лицом он бы и дня не продержался![56] | 
|
Авторские права
Исключительные авторские права на фильм «17 мгновений весны», как и на другие произведения созданные по заказу Гостелерадио СССР, принадлежат Российской Федерации в лице Федерального государственного бюджетного учреждения «Государственный фонд телевизионных и радиопрограмм» (Гостелерадиофонд).[57]
См. также
- д/ф Новейшая история. Семнадцать мгновений весны 25 лет спустя
- Исаев (телесериал)
- ТАСС уполномочен заявить… (телесериал)
- Операция «Санрайз»
- Электрон-52Д
Напишите отзыв о статье "Семнадцать мгновений весны (телефильм)"
Примечания
Комментарии
- ↑ Фраза Сталина в фильме «Что касается моих информаторов, то это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле» — цитата из письма Сталина Рузвельту от 7 апреля 1945 г.
- ↑ Длительность серии указана по фактическому времени эфира первой трансляции, без учёта рекламы
- ↑ В данном случае исправлена фактическая ошибка: в феврале 1945 обергруппенфюрер СС и генерал полиции Ф. В. Крюгер был назначен высшим руководителем СС и полиции в Вене. (см. К. А. Залесский. «Охранные отряды нацизма. Полная энциклопедия СС» М., 2009. С. 141)
- ↑ В 8-й серии удален эпизод, являющийся цитатой из фильма Мост, конкретно, как Мюллер смотрит в окно и видит уезжающие машины с ранеными.
- ↑ В 12-й серии небольшие сокращения текста коснулись диалога на погранзаставе, вопроса Даллеса к Вольфу о необходимости предварительно получить согласие Витенхофа на капитуляцию в Италии, и нескольких реплик начальника службы внешней разведки СССР, адресованных шифровальщикам.
- ↑ См. образец кадрирования, представленный на иллюстрации в разделе Колоризация
Источники
- ↑ Корнеева Н. Одинокая звезда // Gala Биография : журнал. — 2013. — № 7-8. — С. 25—39.
- ↑ Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. В 2 т. Изд. 2-е. Т. 2. Переписка с Ф. Рузвельтом и Г. Трумэном. (Авг. 1941 г. — дек. 1945 г.). — М.: Политиздат, 1976. С. 211—214, 218—224, 228—229
- ↑ Шелленберг В. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. — СП «Дом Бируни», 1991 г. ISBN 5-02-017575-7
- ↑ Шелленберг В. В паутине СД. — Минск: Родиола-Плюс, 1999б ISBN 985-448-034-8
- ↑ [www.maxhusmann.ch/index.php?option=com_content&view=article&id=49&Itemid=56 Max Husmann]
- ↑ Новейшая история. Семнадцать мгновений весны 25 лет спустя
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=YkVVVFGZkyY AMERICAN MILITARY MARCH Anchors Aweigh]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=C_bIoGfLrhM&feature=related Erika (march)]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=Gy_Qps_Hngs M. Glinka Nocturne «Separation» / М. Глинка Ноктюрн «Разлука»]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=vVpYGMSXfB8 Je attendrai — un belle francais chanson. — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=bR3K5uB-wMA In The Mood]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=AQseFAcWvtE Glenn Miller Orchestra — Moonlight Serenade]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=InWridJ5pZE Schlesierlied — YouTube]
- ↑ [www.musicanet.org/robokopp/Lieder/eswollte.html Текст песни] «Es wollt’ ein Mädel früh aufsteh’n»
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=X1V5N6D_Hzk Es wollt' ein Mädchen früh aufstehn']
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=dUUDznc-H38 Ой ты степь широкая.wmv]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=U9rwndHBYB8 Cherubino «Non so piu cosa son, cosa faccio»]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=7G8giOE3EfI Т. Урманчеев — Р. Шуман. Посвящение]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=xdVikOsB1zw Девушка моей мечты (1944) /Die Frau meiner Träume (1/7) — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=UkgCHd2Tekg&feature=related Marika RÖKK «Ich warte auf Dich», short — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=Oqu_OQ1HJwg Helga Wille und chor Waffen SS — Wovon kann die Landser traumen….avi]
- ↑ [www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=377421&fullscreen=1 Песня солдата. Landserlied]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=Zq_xVZVKDkc Milord by Edith Piaf — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=8YGXsw3XK9I Edith Piaf — Non Je Ne Regrette Rien (Live) — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=5kyfyZJkzL0 Louis Armstrong — All Of Me]
- ↑ [youtube.com/watch?v=Ny1EEe2og9Y Jurgen Hermann — Tierpark-Bummel] на YouTube
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=AgXhAAAAMAAJ&q=seventeen+moments+of+spring+between+50+and+80&dq=seventeen+moments+of+spring+between+50+and+80&hl=en&ei=Crq-ToGAGaiK4gTsuqTABA&sa=X&oi=book_result&ct=result&redir_esc=y Klaus Mehnert. The Russians & their favorite books. — Hoover Institution Press, Stanford University, 1983. P. 47.]
- ↑ Оксана Кальнина. [www.kp.ru/daily/24093/322686/ Штирлиц стал цветным] (рус.). Комсомольская правда. ЗАО «ИД «Комсомольская правда» (6 мая 2008). Проверено 22 августа 2010. [www.webcitation.org/65QmQLcq4 Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- ↑ Мария Колыванова. [www.vladimir.kp.ru/daily/24287.5/482610/ «Семнадцать мгновений весны» раскрашивали вручную] (рус.). Комсомольская правда. ЗАО «ИД «Комсомольская правда» (4 мая 2009). Проверено 22 августа 2010. [www.webcitation.org/65QmT596G Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=281271&cid=1 «Цветная» премьера «Семнадцати мгновений весны» — на телеканале «Россия»] (рус.). vesti.ru. Государственный интернет-канал "Россия" (4 мая 2009 г.). Проверено 22 августа 2010. [www.webcitation.org/65QmZeTXd Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- ↑ [www.russianelectronics.ru/developer-r/news/russianmarket/doc43526.phtml Как раскрашивали «Семнадцать мгновений весны»]
- ↑ [ria.ru/columns/20130809/955271010.html#13827791358714&message=resize&relto=login&action=removeClass&value=registration 12 лет из телевизионной жизни Штирлица] РИА Новости, 9 августа 2013
- ↑ [taki-net.livejournal.com/623748.html?thread=14112900#t14112900 Полный текст вырезанного из диалога генерала со Штирлицем]
- ↑ См. Christopher Simpson. Blowback. America’s Recruitment of Nazis and Its Effects on Cold War. Weindfeld & Nicolson, N-.Y, 1988, ISBN 1-55584-106-6, Ch.13 etc.
- ↑ [feeling-of-void.livejournal.com/404574.html Блог создателей колоризованного фильма (МАРИЯ СИРОШ, Константин Скачинский)]
- ↑ [feeling-of-void.livejournal.com/403709.html?thread=4155389#t4155389 Блог создателей колоризованного фильма (Константин Скачинский)]
- ↑ [feeling-of-void.livejournal.com/403709.html?thread=4189181#t4189181 Ответы Константина Скачинского]
- ↑ [vobzor.com/page.php?id=549 Обзор DVD и Информация о фильме на vObzor.com]
- ↑ [www.ruscico.com/dvd.php?lang=ru&dvd=398 RUSCICO, NTSC, реставрация изображения, 6:DVD9]
- ↑ [www.ozon.ru/context/detail/id/2641049/ Крупный План, PAL, Полная реставрация изображения и звука, 6DVD9 + 1DVD5]
- ↑ [www.rg.ru/2005/09/06/butyrka.html В. Куликов. СИЗО пять звёзд. «Бутырка» перешла на евростандарт]
- ↑ Максим Депутатов. [www.close-up.ru/articles/detail.php?AID=7859 Татьяна Лиознова: «Популярность была для нас совершенно неожиданной»] (рус.). Киновидеообъединение «Крупный план». Проверено 7 января 2013. [www.webcitation.org/6Da3rnrcA Архивировано из первоисточника 11 января 2013].
- ↑ Фильм Леонида Парфёнова. Семнадцать мгновений весны. 25 лет спустя. НТВ, 1998
- ↑ Млечин Л. М. Юрий Андропов. Последняя надежда режима. — М.: Центрполиграф, 2008. — С. 144. — 512 с. — 6000 экз. — ISBN 978-5-9524-3860-6.
- ↑ [www.close-up.ru/articles/detail.php?AID=7859 Татьяна Лиознова: «Популярность была для нас совершенно неожиданной»]
- ↑ [www.semenov-foundation.org/audio.html Приказано выжить]
- ↑ [www.newsru.com/cinema/01oct2011/lioznova.html Прощание с кинорежиссёром]. NEWSru.com (1 октября 2011). Проверено 12 марта 2016.
- ↑ [grani.ru/Culture/Cinema/m.40183.html Грани. Ру // Культура / Кино / Радистка Кэт была мужчиной]
- ↑ Об этом вспоминает Олег Табаков в документальном фильме «„Семнадцать мгновений весны“ — 25 лет спустя»
- ↑ [www.utro.ru/articles/2007/05/15/647778.shtml Капков С. Фрау Заурих, которую любил Штирлиц]
- ↑ «Новейшая история. Семнадцать мгновений весны 25 лет спустя»
- ↑ Гладков Т. К. Святая святых // [books.google.com/books?id=ximaat3ZRd0C&pg=PA506&q=филоненко Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков]. — М.: ОЛМА-Пресс, 2002. — С. 506. — ISBN 5-224-03415-9.
- ↑ По словам Т. Лиозновой в документальном фильме «„Семнадцать мгновений весны“ — 25 лет спустя»
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/victory/58060/ «17 мгновений весны: где правда и где вымысел» Интервью с историком К. Залесским]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Залесский К. А. Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха. М., Вече, 2006.
- ↑ [www.mk.ru/politics/russia/interview/2011/03/29/576642-shpion-kotoryiy-vyibral-holod.html Воспоминания Руфины Пуховой о муже - разведчике Киме Филби: “MKRU]
- ↑ [gtrf.ru/product/show/id/2093 Семнадцать мгновений весны. Серия 01 :: Каталог телепрограмм :: Гостелерадиофонд]. gtrf.ru. Проверено 3 апреля 2016.
Литература
- Даллес А. Тайная капитуляция. — М.: Центрполиграф, 2004. — 350 с. ISBN 5-9524-1410-9
- Север А. Исаев. — М.: Яуза, Эксмо, 2009. — С. 192-310. — 320 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-36896-9.
- Сергеев Ф. М. Тайные операции нацистской разведки 1933—1945 гг. — М.: Политиздат, 1991. — 414 с. ISBN 5-250-00797-X
- [www.nlobooks.ru/node/3975 Стивен Ловелл «Семнадцать мгновений весны» и семидесятые]
Ссылки
- Актёры фильма «[ktoakter.ru/sovetskie-filmy/semnadcat-mgnoveniy-vesny/ Семнадцать мгновений весны]» (Полный список)
- [vobzor.com/page.php?id=549 Обзор DVD и Информация о фильме на vObzor.com]
- [www.ruscico.com/dvd.php?lang=ru&dvd=398 RUSCICO, NTSC, реставрация изображения, 6:DVD9]
- [mgnoveniya.ru Сайт, посвящённый телесериалу «Семнадцать мгновений весны»]
- [grani.ru/Culture/Cinema/p.40183.html Статья о фильме на Грани. Ру]
- [www.echo.msk.ru/programs/victory/58060/ «17 мгновений весны: где правда и где вымысел» Интервью с историком К. Залесским]
- [www.lomakovka.ru/autos.html Та самая машина Хорьх 853 которую снимали на пробах фильма о Штирлице]
- [wikimapia.org/#lat=52.57214&lon=13.396157&z=17&l=1&m=h&v=2 «Дом Штирлица» из фильма на карте «Викимэпии»].
- [www.imdb.com/title/tt0069628/ О фильме «Семнадцать мгновений весны» на сайте IMDB]
- [www.close-up.ru/articles/detail.php?AID=7859 Интервью режиссёра Т. Лиозновой]
- [www.kpravda.ru/news.php?article=4404 Разведчики, скрывающиеся за образом М. М. Исаева"]
- [progulkino.livejournal.com/4598.html Где снимали «Семнадцать мгновений весны» в Москве "]
- [www.e-reading.link/book.php?book=1015776 Клим Дегтярёв «Штирлиц без грима. Семнадцать мгновений вранья» Анализ ошибок в фильме и книге.]
| ||||||
| ||||||||||||||||||
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Seventeen Moments of Spring (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Семнадцать мгновений весны (телефильм)
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.
В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.
Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.
Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
Категории:
- Телесериалы по алфавиту
- Фильмы Татьяны Лиозновой
- Телесериалы СССР 1973 года
- Экранизации произведений Юлиана Семёнова
- Телесериалы Киностудии имени М. Горького
- Телесериалы о Второй мировой войне
- Чёрно-белые телесериалы
- Колоризированные фильмы
- Штирлиц
- Фильмы:Персонаж:Сталин
- Телесериалы, сюжет которых разворачивается в Берлине
- Фильмы о шпионах
