Семпроний Азеллион

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Семпроний Азеллион
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

(Публий) Семпроний Азеллион (лат. (Publius) Sempronius Asellio; ок. 160 до н. э. — после 91 до н. э.) — древнеримский историк и военный деятель.





Биография

Азеллион происходил из известного плебейского рода Семпрониев. Он участвовал в Нумантийской войне военным трибуном под командованием Публия Корнелия Сципиона Эмилиана Африканского[1]. Предполагается, что он был близок к литературному кружку Сципионов[2].

Литературная деятельность

Азеллион написал историческое произведение на латинском языке, в котором описал события, современником которых он был. Точное название сочинения неизвестно — Historiae (История[3]) или Res Gestae (Деяния)[4]. Оно состояло как минимум из 14 книг[2], хотя есть более поздние свидетельства, будто книг было 40[5]. Азеллион начал повествование либо с 134 года до н. э.[4], либо со 146 года до н. э.[2] и завершил его концом 90-х годов до н. э.[4]

Азеллион далёк от анналистической традиции и близок к жанру исторической монографии[6] (некоторые исследователи ясно видят в его сочинении именно историческую монографию[5]). В своём сочинении он попытался проанализировать причины исторических событий[6]. Так, в сохранившемся предисловии Азеллион выступает за анализ фактов, а не только за их сбор[7] (впрочем, неясно, следовал ли он этим заявлениям во всём сочинении[5]). Его сочинение написано просто, без особых изысков[8]. Однако он активно применял приёмы параллелизма и антитезы[2], а также использовал различные средства для драматизации изложения. Марк Туллий Цицерон, впрочем, неодобрительно отзывался о стиле Азеллиона[9]. В наибольшей степени на Азеллиона повлияли Полибий и Исократ[6][7]. От первого он перенял прагматическое понимание истории и методику объяснения исторических событий, от второго — морализаторский подход к истории[8]. Сочинение Азеллиона было не очень распространено: за исключением Цицерона, некоторых грамматиков и антикваров он практически никому не известен[7]. Однако существует предположение, что Луций Корнелий Сизенна начал свою «Историю» с того времени, когда закончилось повествование в сочинении Азеллиона[10].

Всего сохранилось лишь 14 фрагментов сочинений Азеллиона; большая часть из них — это выписки, сделанные Авлом Геллием[5].

Цитаты

«Нам, как я вижу, недостаточно изложить только то, что было сделано, но ещё следует показать, с какой целью и по какой причине оно было совершено... Описывать, при каком консуле начата война, при каком окончена, кто вступил с триумфом в Рим, что произошло на войне, но не говорить, что в это время постановил сенат, какой был внесён законопроект, с какими целями это делалось, это — рассказывать сказки детям, а не писать историю».

— Авл Геллий. Аттические ночи V, 18, 8 — 9[11].

Напишите отзыв о статье "Семпроний Азеллион"

Примечания

  1. Авл Геллий. Аттические ночи II, 13, 3.
  2. 1 2 3 4 фон Альбрехт М. История римской литературы. Т. 1. — М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2003. — С. 425
  3. В латинском языке этим словом могли обозначались историческое произведение из нескольких книг, хотя дословный перевод — «Истории» (множественное число, именительный падеж).
  4. 1 2 3 Бокщанин А. Г. Источниковедение Древнего Рима. — М.: МГУ, 1981. — С. 50
  5. 1 2 3 4 История римской литературы. Т. 1. Под ред. С. И. Соболевского, М. Е. Грабарь-Пассек, Ф. А. Петровского. — М.: Изд-во АН СССР, 1959. — С. 129
  6. 1 2 3 фон Альбрехт М. История римской литературы. Т. 1. — М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2003. — С. 405
  7. 1 2 3 фон Альбрехт М. История римской литературы. Т. 1. — М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2003. — С. 426
  8. 1 2 фон Альбрехт М. История римской литературы. Т. 1. — М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2003. — С. 410
  9. Марк Туллий Цицерон. О законах I, 6.
  10. История римской литературы. Т. 1. Под ред. С. И. Соболевского, М. Е. Грабарь-Пассек, Ф. А. Петровского. — М.: Изд-во АН СССР, 1959. — С. 252
  11. Цит. по: Авл Геллий V, 18, 8 — 9.

Литература

Отрывок, характеризующий Семпроний Азеллион

– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.