Семья Гамбино

Преступная семья Гамбино
Место базирования	Нью-Йорк
Основана	Винсент Мангано
Годы активности	1931 — по настоящее время
Территория	Различные районы Нью-Йорка и другие города США
Этнический состав	Италоамериканцы
Членство	200 — 250 членов, +2000 сторонников
Криминальная деятельность	Рэкет, вымогательство, ростовщичество, отмывание денег, заказные убийства, азартные игры, мошенничество, сутенерство и угоны автомобилей.
Союзники	Семья Коломбо, Семья Бонанно, Семья Луккезе и Семья Дженовезе
Противники	Различные этнические банды города (главным образом из числа чернокожих, латиноамериканцев и азиатов)

Преступная семья Гамбино (Gambino) является одной из «пяти семей», контролирующих организованную преступную деятельность в Нью-Йорке (США) в рамках такого общенационального уголовного явления, как мафия (или Коза Ностра). Название семьи пошло от фамилии тогдашнего босса Карло Гамбино, озвученной во время проходивших в 1963 году слушаний Валачи (по имени основного свидетеля — раскаявшегося мафиози Джозефа Валачи) или слушаний МакКлеллана (по имени инициировавшего их сенатора Джона МакКлеллана), когда структура организованной преступности впервые была освещена общественности. Базируясь в Нью-Йорке, семья Гамбино активно действует по всему Восточному побережью США, а также в других штатах страны (вплоть до Калифорнии). На некоторых этапах истории семья Гамбино считалась самой могущественной преступной организацией Нью-Йорка. Её незаконная деятельность включает рэкет и вымогательство, азартные игры, ростовщичество, выбивание долгов, заказные убийства, незаконный сброс и захоронение высокотоксичного мусора, махинации со строительными подрядами, мошенничество в сфере интернета и телекоммуникаций, ограбления и разбой, угоны автомобилей, проституцию, торговлю краденным, отмывание денег и другие преступления. Кроме того, некоторые лидеры семьи Гамбино (прежде всего Альберт Анастазия, Карло Гамбино и Джон Готти) оказали большое влияние на формирование образа мафиози в американской и мировой культуре.

История Семьи Гамбино

Истоки

Корни семьи Гамбино можно проследить вплоть до «Неаполитанской банды», возглавляемой Пеллегрино «Дон Грино» Морано, который после своего ареста в 1916 году передал контроль над группировкой Сальваторе «Тото» Д’Аквилло. В 1927 году главарь сицилийской мафии Вито Кашио Ферро направил в Америку своего эмиссара Сальваторе Маранцано с заданием привести к повиновению нью-йоркские банды итальянцев. Д’Аквилло был убит в 1928 году в результате криминальной борьбы с Джо «Боссом» Массерией, после чего банду возглавили Альфред Манфреди и Стив Ферриньо, правление которых припало на конец эры Сухого Закона. С 1929 по 1931 года в Нью-Йорке шла кровавая война между старым боссом города Джузеппе Массерия и Маранцано. Эта бойня стала известной как Кастелламмарская война и привела к многочисленным жертвам. В их число попали и Манфреди с Ферриньо, которые попали в засаду и были расстреляны вечером 5 ноября 1930 года. Эти убийства стали одними из последних в противостоянии сторон, борьба между которыми закончилась, в конце концов, смертью обоих лидеров — Массерии 15 апреля 1931 года (его застрелили в ресторане на Кони-Айленде) и Маранцано, спустя пять месяцев (тот после убийства конкурента даже успел на одной из мафиозных сходок объявить себя новым боссом Нью-Йорка). Главным организатором обоих убийств был Чарльз «Лаки» Лучано, который надлежащим образом позаботился о реорганизации нью-йоркского преступного мира и создании на его основе «пяти семей», легших в основу американской мафии или Коза Ностры.

Период после окончания Кастелламмарской войны

За коротким периодом правления Фрэнка Скаличе (Скализе) последовала очередь первого признанного лидера группировки, в дальнейшем ставшей известной под названием семьи Гамбино, — Винсента Мангано. Он был мафиози «старой школы», наподобие Массерии и Маранцано, и гангстеры «новой волны» терпели его лишь из-за близких и прочных связей с Эмилем Камардо, влиятельным вице-президентом Международной ассоциации докеров. В период правления Мангано семья контролировала причалы Манхэттена и Бруклина, промышляла вымогательством, рэкетом профсоюзов, незаконными азартными играми, включая ставки на скачках и лотереи. Мангано также создал Городской Демократический Клуб, якобы с целью пропаганды базовых американских ценностей, но в действительности лишь как прикрытие «Корпорации убийств» — группы преимущественно еврейских киллеров, исполнявших приказы итало-американских преступных семей. Её членами являлись также Фил Мангано, брат Винсента Мангано, и числившийся заместителем босса семьи Альберт Анастазия, более известный как «Высший Исполнитель» (он участвовал в убийстве Массерии). К этому времени в организации заметно усилились позиции Карло Гамбино и его шурина Пола Кастеллано, будущих боссов семьи.

Убийство братьев Мангано

Альберт Анастазия и Фил Мангано никогда особо не сходились друг с другом во взглядах. Мангано возмущало то, что Анастазия предпочитал больше сотрудничать с членами других мафиозных семей и в некоторых случаях накал их противоборства доходил практически до открытой схватки. В конце концов это плохо закончилось для Фила Мангано, которого нашли убитым в апреле 1951 года, в то время как его брат Винсент бесследно исчез. Призванный к ответу за преступления, в которых он подозревался другими нью-йоркскими боссами, Анастазия никогда так и не признал своей причастности к убийству братьев Мангано, но заявил, что Винсент планировал его убийство. С тех пор семья целиком перешла под контроль Анастазии, и немногие её члены решались противоречить одному из самых жестоких убийц того времени. Карло Гамбино, отличавшийся хитростью и сам стремившийся занять место босса, в результате коварных манёвров стал заместителем Анастазии, а его «команда» перешла под начало Пола Кастеллано.

Убийство Анастазии

К тому времени семья была чрезвычайно тесно связана с другой группировкой под управлением Фрэнка Костелло (сегодня она известна как преступная семья Дженовезе). Заместитель Костелло, Вито Дженовезе, сам стремился к власти и делал всё возможное для того, чтобы разорвать тесные связи Костелло и Анастазии, которые при поддержке Лучано усилили свои позиции в «Комиссии» — высшем коллегиальном органе власти мафии. Так, Дженовезе обвинил Анастазию в бессмысленном, по его мнению, убийстве в 1952 году жителя Бруклина Арнольда Шустера, которого Анастазия заказал за небольшую оплошность (участие в качестве свидетеля обвинения на процессе грабителя банков, которого Анастазия даже и не знал). Дженовезе утверждал, что поведение Анастазии неуравновешенно и является угрозой для всего синдиката. Кроме того, он привлек на свою сторону в качестве союзников Джо Профачи и Карло Гамбино, который тайно действовал против своего собственного босса, стремясь занять место Анастазии.

Первым в этом противостоянии пострадал Костелло, который был ранен у своей квартиры 2 мая 1957 года (предполагаемым стрелком был Винсент «Подбородок» Джиганте). Данное покушение настолько испугало Костелло, что вскоре он передал управление своей семьей Дженовезе. В июне 1957 года был убит Фрэнк Скаличе, а в сентябре 1957 года — Джозеф Скаличе, поклявшийся отомстить за смерть брата. 25 октября 1957 года был расстрелян Анастазия, сидевший в парикмахерской отеля «Парк Шератон» на Манхэттене. По одной из версий, убийство совершил Джозеф «Дикий Джо» Галло, что позже подтвердил босс семьи Коломбо Кармине «Джуниор» Персико. По другой версии, убийство Анастазии было совершено по заказу Карло Гамбино командой наёмных убийц под руководством Джозефа «Джо Блондина» Биондо. Эта команда состояла из Стивена Граммаута, Стивена Армоне и Арнольда Виттенбурга, промышлявших торговлей героином в Нижнем Ист-Сайде. Как бы там ни было, бывший заместитель Анастазии Карло Гамбино после убийства босса взял бразды правления в свои руки, а семья с тех пор носит его имя. Джозеф Биондо получил статус заместителя босса, который он удерживал вплоть до своей смерти в 1966 году, а Стивен Граммаута в 90-е годы стал видным капореджиме.

Эра Гамбино

Другими значимыми членами семьи Гамбино были советник босса Джозеф Риккобоно и капо Пол Кастеллано, Паоло Гамбино, Аньелло Деллакроче, Артур Лео, Рокко Мацци, Энтони Седотто, Чарльз Донгарро, Энтони Зангарра, Джозеф Колаццо, Питер Феррара, Кармине Ломбардоцци. «Команды» семьи полностью подчинили себе Манхэттен, сбор и вывоз мусора во всех районах Нью-Йорка, а после назначения капо Энтони Седотто главой профсоюза докеров Бруклина семья ещё крепче подчинила себе причалы мегаполиса. При Гамбино интересы семьи вышли за пределы Нью-Йорка и распространились на Бостон, Чикаго, Майами, Лас-Вегас, Лос-Анджелес и Сан-Франциско, хотя босс и запретил своим подчиненным из-за высоких рисков попасть под пристальное внимание правоохранительных органов заниматься торговлей наркотиками.

В 1959 году Дженовезе арестовали и посадили в тюрьму, чему в немалой степени поспособствовали Карло Гамбино и Лаки Лучано. Во многом благодаря этому аресту семья Гамбино стала одной из самых могущественных семей Нью-Йорка и всей страны. Карло Гамбино имел интерес в самом прибыльном бизнесе мафии той эпохи — в игорных домах Мейера Лански, открытых на Кубе (до победы революции в 1959 году) и Багамах (с начала 60-х годов), был хорошо знаком с Фрэнком Синатрой (двоюродный брат Синатры, Томас Синатра, был даже женат на дочери Гамбино Филлис). В 1962 году Карло Гамбино при поддержке Костелло и Лучано становится главой «Комиссии» и в том же году женит своего старшего сына Томаса на дочери босса Томми Луккезе (в союзе с семьей Луккезе Гамбино берет под свой контроль Международный аэропорт имени Кеннеди).

В начале 60-х Карло Гамбино сместил с поста босса сначала Джо Профачи, а затем и его преемника Джо Мальоко, поставив во главе их семьи Джо Коломбо (с тех пор она так и называется — семья Коломбо), а также добился раскола в другой конкурирующей мафиозной семье — Бонанно, что вылилось в так называемую «Банановую войну» (1962 — 1967 годы) и отход от дел Джозефа «Бананового Джо» Бонанно, который планировал убить Гамбино и глав других нью-йоркских семей. Установление косвенного контроля над семьями Бонанно и Коломбо позволило Гамбино стать наиболее могущественным лидером среди боссов «пяти семей». В 60-х годах семья Гамбино состояла из 30-и «команд» общей численностью от 500 до 800 человек, а её ежегодный доход оценивался в полмиллиарда долларов.

Большое значение для Гамбино имели семейные узы, ведь в его ближайшее окружение входили сплошь родственники — заместитель Джозеф Биондо (его родственник Сальватор Биондо был женат на двоюродной сестре Карло Марии Гамбино), капо Пол Кастеллано (Гамбино был женат на его сестре Кэтрин) и Паоло Гамбино (родной брат Карло). Также Гамбино культивировал образ благочестивого католика, запрещая своим людям торговать наркотиками и участвовать в производстве порнографии. Власть Гамбино в преступном мире была настолько огромна, что позволила ему организовать убийство ставшего неугодным Джозефа Коломбо, главы семьи Коломбо и одного из создателей Лиги защиты прав итало-американцев (28 июня 1971 года в него стреляли на митинге Лиги, после чего Коломбо впал в кому и скончался 22 мая 1978 года). Также теневое влияние Гамбино распространялось на семью Луккезе, возглавляемую Кармине «Мистером Гиббсом» Трамунти (он стал боссом в 1967 году после смерти Томми Луккезе от рака мозга), и, как говорили, «Дон Карло» оказал сильное влияние на выбор Фрэнка «Фунци» Тиери главой семьи Дженовезе после убийства в 1972 году Томаса Эболи, который задолжал Гамбино 4 миллиона долларов.

Параллельно с этими событиями произошло другое, менее громкое, но оказавшее на дальнейшую судьбу семьи огромное влияние — в 1971 году вступила в действие федеральная программа защиты свидетелей, после чего мафиозный закон «омерты» окончательно потерял силу, подорвав устои американской мафии и положив начало закату этой организации. 15 октября 1976 года Карло Гамбино скончался от сердечного приступа, но контроль над семьей перешёл не к его заместителю Аньелло «Мистеру Нилу» Деллакроче, которому полагался «трон», а к шурину и двоюродному брату Гамбино, Полу Кастеллано. Союзники Деллакроче были недовольны таким поворотом событий, но тому удалось сдержать своих людей, получив взамен пост заместителя Кастеллано и даже место в «Комиссии». Кастеллано и Деллакроче практически полностью подчинили своему влиянию строительную отрасль Нью-Йорка (от производства цемента и бетона до распределения подрядов и контроля профильных профсоюзов), но продолжали выступать против втягивания семьи в сверхприбыльный наркобизнес.

Действия ФБР и убийство Кастеллано

Клика Аньелло Деллакроче оставалась недовольна тем, что Пол Кастеллано незаслуженно, по их мнению, унаследовал пост босса. Однако у Кастеллано имелись некоторые силы, удерживавшие сторонников Деллакроче в узде, в том числе «команды» киллеров Энтони «Нино» Гаджи и Роя Де Мео, которые, по некоторым данным, совершили как по заказу семьи, так и по своей личной инициативе, десятки жестоких убийств. В этот период Аньелло Деллакроче крепко враждовал с боссом семьи Бонанно Кармине Галанте и даже заказал убийство попавшего за решетку конкурента (в июле 1979 года вышедший на свободу Галанте был застрелен в одном из ресторанов Бруклина). Пока Кастеллано и Деллакроче находились у власти, неофициальный контроль и фактическое управление семьей Гамбино проводилось четырьмя её членами: могущественным «хозяином» района Гармент Дистрикт (Манхэттен) и сыном Карло Гамбино — Томасом «Томми» Гамбино (он управлял финансами семьи, контролировал несколько крупных предприятий в сфере грузоперевозок и швейной промышленности), телохранителем, а затем и заместителем босса Томасом «Томми» Билотти, лидерами «команд» из Квинса Дэниелом «Дэнни» Марино и Джеймсом «Джимми Брауном» Файла (это крыло семьи являлось противником набиравшего вес Джона Готти).

Также большим влиянием обладал капо Энтони «Нино» Гаджи, который считался старым другом Кастеллано. На Гаджи замыкалась «команда» Роя Де Мео, промышлявшая торговлей кокаином и марихуаной, угонами автомобилей, ограблениями и заказными убийствами. Через Де Мео Гаджи, несмотря на официальный запрет наркоторговли в семье, тесно сотрудничал с кубинцами, колумбийцами и ирландцами. В 1979 году Гаджи был ранен в шею и арестован за убийство мафиози Джеймса «Моллюска» Эпполито и его сына, но, благодаря подкупу присяжных, «Нино» осудили всего лишь за нападение (Де Мео успел скрыться с места преступления и до 1981 года, когда Гаджи освободился из тюрьмы по решению апелляционного суда, исполнял обязанности капо его «команды»). В январе 1983 года по поручению Фрэнка Де Чикко Рой Де Мео был застрелен (по одной из версий, своими же людьми). В том же году арестованный племянник Энтони «Нино» Гаджи Доминик Монтильо стал сотрудничать со следствием и позже свидетельствовал на нескольких судебных процессах против своего дяди (в 1988 году Гаджи умер от инфаркта во время судебного слушания).

В этот период ФБР выбрало целью своей спецоперации именно семью Гамбино и получило аудиозаписи разговоров Пола Кастеллано при помощи «жучка», вмонтированного в лампу на кухне босса. К началу 80-х годов Кастеллано уже обвинялся по многим статьям и ему грозило длительное заключение. В 1983 году федеральный прокурор обвинил 13 членов семьи Гамбино в перевозке наркотиков. Эта группа включала в себя брата Джона Готти, Джина Готти, и его лучшего друга Анжело «Кря Кря» Руджиеро, который получил свою кличку за то, что неустанно болтал. Федералы прослушивали его домашний телефон с 1980 года, у них имелись аудиозаписи, на которых Руджиеро обсуждал бизнес семьи, заключал сделки по наркотикам и всячески оскорблял Кастеллано. Если бы тот узнал, что вопреки его правилу «нет наркотикам», за спиной руководства совершались наркосделки, Руджиеро определённо постигла бы смерть.

Согласно американскому законодательству, обвиняемому для защиты полагалась расшифровка записей, и Кастеллано настоятельно требовал показать их ему, при том что Деллакроче всячески старался отговорить его. Вскоре Кастеллано стал открыто угрожать убийством Руджиеро и Готти, и тогда Джон Готти осознал, что надо действовать быстро, а смерть его наставника Деллакроче, умершего от рака 2 декабря 1985 года, лишь ускорила устранение Кастеллано. 16 декабря 1985 года Пол Кастеллано и Томас Билотти ехали на встречу с капо Фрэнком Де Чикко в ресторан «Спаркс Стэйк Хаус» на 46-й улице, когда их прямо перед заведением расстреляли четыре человека в лыжных масках. В дальнейшем они были опознаны как Анжело Руджиеро, Джон Карнелья, Винсент Артузо и Сальваторе Скала, которыми руководил Джон Готти.

Эра Готти

Джон Готти, ставший после убийства Кастеллано боссом семьи Гамбино и главой «Комиссии», был широко известен своими сшитыми на заказ костюмами и шелковыми галстуками, за что получил прозвище «Щеголеватый Дон», а также, в отличие от своих предшественников, готовностью общаться с прессой. Он назначил Фрэнка Де Чикко своим заместителем и поставил Анджело Руджиеро капореджиме над своей бывшей «командой». В то же время, Сальваторе «Сэмми Бык» Гравано был повышен до советника босса (позже он стал заместителем босса, а пост советника достался Фрэнку Ло Кашио). Семья Гамбино через два десятка капо по-прежнему контролировала портовые причалы, львиную долю строительного и мусорного бизнеса, собирала дань с клубов, но теперь стала смелее внедряться в ранее запретный наркобизнес.

Готти предпочитал встречаться с людьми, гуляя в общественных местах, чтобы следившие за ним федералы могли производить лишь фотосъёмку, не имея возможности прослушивать разговоры. Его дом в Говард-Бич (Квинс) часто показывали по телевидению. Одним из его соседей был Джон Фавара, который таинственным образом исчез после того, как в 1980 году задавил 12-летнего сына Готти Фрэнка, катавшегося на велосипеде, своим автомобилем. Другим соседом Готти был его близкий друг и сторонник Джозеф «Большой Джо» Массино, в конце 80-х годов ставший заместителем босса семьи Бонанно и реально претендовавший на место босса Филиппа «Расти» Растелли, севшего в тюрьму.

Многим криминальным лидерам Нью-Йорка не нравилась широкая популярность и излишняя публичность Готти, особенно боссу семьи Дженовезе Винсенту «Подбородку» Джиганте, бывшему союзнику Кастеллано. Он вошёл в сговор с лидерами семьи Луккезе Витторио «Виком» Амузо и Энтони «Газопроводом» Кассо, целью которого было устранить Готти. 13 апреля 1986 года машина, начиненная взрывчаткой и предназначавшаяся Готти, взрывом убила Фрэнка Де Чикко. В 1987 году Джон Готти предстал перед судом, однако был оправдан за недостатком улик, в 1988 году его младший брат Юджин «Джин» Готти был предан суду по обвинению в контрабанде наркотиков, но тоже остался на свободе (правда, вскоре он всё же получил 50 лет тюремного заключения).

В конечном счёте, дерзкое поведение Готти и его уверенность в собственной неприкасаемости (его три раза оправдывали по федеральным обвинениям, что принесло ему новое прозвище — «Тефлоновый Дон») привели к краху зазнавшегося босса. ФБР удалось поставить на прослушку квартиру, находившуюся над клубом «Равенит» в Маленькой Италии, где старая вдова разрешала гангстерам проводить встречи на высшем уровне. Запись выявила голос Готти, который планировал разного рода преступления и жаловался на своих ничтожных помощников, включая и Сальваторе «Сэмми Быка» Гравано. Тот, услышав в 1991 году записи данной беседы, не без помощи федералов решил переметнуться на сторону закона и свидетельствовать против Готти и дюжины других гангстеров, членов всех «пяти семей». Кроме этого, во время обыска в доме Готти полиция нашла список всех «посвященных» мафиози Нью-Йорка, что позволило ей в будущем вывести из-под контроля семей самые прибыльные предприятия, а также подорвать влияние мафии среди профсоюзов. 2 апреля 1992 года Джон Готти и его советник Фрэнк «Фрэнк Лок» Ло Кашио были осуждены на пожизненное заключение без права на досрочное освобождение (Готти вменили пять убийств, в том числе и убийство Пола Кастеллано).

Семья после Готти

Некоторое время Джон Готти продолжал осуществлять общее управление семьей Гамбино даже из тюрьмы строгого режима Марион (Иллинойс), в то время как каждодневные уличные операции перешли к его капо — Джону «Джеки Носу» Д’Амико и Николасу «Маленькому Никку» Короццо. Последний стал очень влиятельным человеком семьи, но сам в декабре 1996 года был арестован во Флориде и в 1997 году приговорен к восьми годам тюрьмы по обвинению в рэкете. Сын Готти, Джон «Джуниор» Готти в 1992 году стал исполняющим обязанности главы семьи, но он не обладал достаточным авторитетом как внутри своей организации, так и среди боссов других мафиозных семей Нью-Йорка (при нём встречи «Комиссии» стали чистой формальностью, а остальные нью-йоркские семьи всё больше действовали поодиночке, что лишь играло на руку полиции и ФБР, которые при новом мэре Рудольфе Джулиани всерьёз взялись за организованную преступность города). В мае 1993 года к суду по самому крупному на тот момент «бензиновому делу» были привлечены капо семьи Энтони Морелли и Эдвард Доэрти. В 80-х и начале 90-х годов они курировали все бензиновые махинации клана Гамбино в Нью-Йорке и Нью-Джерси (сначала мафиози «крышевали» подвизавшихся на этом поприще греков и турок, затем — потеснивших их израильтян и русских). Морелли также владел ресторанчиком в торговом центре «Вудро Плаза» на Статен-Айленде и вместе с гангстером Джозефом Маритато — соседней кондитерской.

В 1998 году Джон «Джуниор» Готти вместе с почти 40-а своими подручными был обвинен в рэкете, мошенничестве с телефонными карточками, махинациях в ночном клубе «Scores» и в 1999 году приговорен к 77 месяцам тюрьмы. После посадки Готти Младшего бразды правления семьей принял его дядя — Питер «Одноглазый» Готти, которому помогал Джон Д’Амико. Однако, доходы клана в этот период существенно уменьшились по сравнению с предыдущими десятилетиями, когда семья Гамбино считалась самой могущественной преступной организацией страны. В начале июня 2002 года в Нью-Йорке по обвинению в рэкете, вымогательстве, отмывании денег и подкупе свидетелей были арестованы 17 членов семьи Гамбино, в том числе братья Питер и Ричард Готти, а также сын последнего Ричард «Риччи» Готти (вскоре отец и сын Готти вышли на свободу, заплатив по 300 тыс. долларов залога каждый). Мафиози, среди прочего, контролировали бизнес различных портовых фирм, принимавших грузовые корабли и буксирные судна, а также вымогали деньги у известных особ. Через несколько дней после этих арестов Готти Старший умер в федеральной тюрьме Спрингфилда (Миссури) от рака горла. Вскоре после его смерти капо семьи Майкл «Микки Шрам» Ди Леонардо, курировавший «беловоротничковую преступность», из-за усилившегося давления органов правосудия и неопровержимых улик его причастности к рэкету, переметнулся на сторону обвинения и стал свидетельствовать против всех «пяти семей». Считавшийся одним из последних приверженцев Джона Готти, Ди Леонардо тем не менее свидетельствовал против Питера Готти и Энтони «Сонни» Чикконе, а затем бесследно исчез в программе по защите свидетелей.

Сальваторе «Сэмми Бык» Гравано, сдавший федералам Джона Готти и в 1995 году покинувший программу защиты свидетелей, в 2003 году был арестован за организацию сети по распространению экстази, которая охватывала территорию от Аризоны до Нью-Йорка, и приговорен к 19 годам тюрьмы благодаря показаниям своих бывших соучастников. В том же 2003 году босс семьи Питер Готти и шесть человек из его окружения были признаны виновными в вымогательстве, преступном сговоре и отмывании денег. Одной из жертв рэкетеров был известный американский киноактер и мастер восточных единоборств Стивен Сигал, у которого требовали 3 млн долларов (преступники через его бывшего компаньона и продюсера-мафиози Джулиуса Нассо рассчитывали получать из гонораров голливудской знаменитости по 150 тыс. долларов за каждый фильм с его участием). В апреле 2004 года Питер Готти был приговорен к 9 годам и 4 месяцам тюремного заключения, а также штрафу в размере 25 тыс. долларов. В ноябре 2004 года в Рио-де-Жанейро был задержан один из капо семьи Джон Алите (он же Джонни Аллетто), который в декабре 2003 года бежал из США. Алите был другом Джона «Джуниора» Готти и имел большое влияние во Флориде, в 2006 году его экстрадировали на родину и в 2011 году за причастность к убийствам и вымогательству приговорили к 10 годам тюремного заключения.

В марте 2005 года благодаря двухгодичной работе агента ФБР, внедренного в преступное сообщество Гамбино, по подозрению в вымогательстве, азартных играх, ростовщичестве и других тяжких преступлениях были арестованы исполняющий обязанности босса семьи Арнольд «Зеке» Скитьери, его ближайший помощник и советник Энтони «Тони Гений» Мегале и более 30 их подручных. В июле 2005 года за организацию убийства предателя Гравано и вымогательство на 25 лет вновь был осужден Питер Готти. В том же 2005 году Николас «Маленький Ник» Короццо и его давний помощник Леонард «Ленни» Ди Мариа освободились из тюрьмы, отбыв свой срок за рэкет и ростовщичество в штатах Нью-Йорк и Флорида, и вскоре руководство семьей Гамбино перешло к Николасу Короццо, Джону «Джеки Носу» Д’Амико и Джозефу «Жо Жо» Короццо.

Таким образом, бывшие враги Джона Готти полностью подчинили себе семью Гамбино, во многом благодаря тому, что родственники Готти и их приверженцы были либо под следствием, либо уже осуждены. Николас Короццо стал исполняющим обязанности босса семьи, его брат Джозеф «Жо Жо» Короццо — советником босса, Арнольд «Зеке» Скитьери — заместителем босса, а Джон «Джеки Нос» Д’Амико — одним из лидеров банды. Скитьери, один из самых влиятельных капо семьи Гамбино, в 80-х действовал на Манхэттене, в Бруклине и Квинсе в области наркоторговли, а в 2006 году был осужден на семь лет за нелегальные азартные игры и уклонение от уплаты налогов. Д’Амико возглавил бывшую «команду» Джона Готти и активно действовал в Квинсе и Бруклине в сфере рэкета, вымогательств, ростовщичества и заказных убийств. Джозеф Короццо занимался ростовщичеством и незаконными азартными играми на Манхэттене и в Квинсе.

Новое наступление ФБР

С 2005 по 2007 годы федеральные власти завершили судебное преследование и осудили важных капо семьи Гамбино — Арнольда «Зеке» Скитьери, Грегори Де Пальму, Джорджа Де Чикко, Рони Труккьо, Сальваторе «Торе» Ло Кашио и Джозефа «Сонни» Джулиано, не считая дюжины более мелких членов семьи — солдат и помощников. К началу 2008 года федеральные и нью-йоркские власти выявили всю структуру семьи, включая боссов Николаса Короццо и Джона Д’Амико, заместителя босса Доменико «Итальянского Дона» Чефалу и советника Джозефа Короццо, а также связанных с ними важных лиц семьи Дженовезе и семьи Бонанно.

7-8 Февраля 2008 года, в ходе операции «Старый Мост», ФБР совместно с итальянскими коллегами и благодаря информатору Джозефу Волларо арестовало в Нью-Йорке, Нью-Джерси и на Лонг-Айленде 62 человека. Федеральное Большое Жюри обвинило их в связях с преступной организацией Гамбино, а также в причастности к убийствам, транспортировке наркотиков, ограблениям, вымогательствам и другим преступлениям. В числе задержанных оказались Джон «Джеки Нос» Д’Амико (вскоре был выпущен под залог), Джозеф «Жо Жо» Короццо, Доменико «Итальянский Дон» Чефалу, капо Леонард «Ленни» Ди Мариа, Томас Каччиополи, Ричард «Риччи» Готти и Винсент «Винс» Готти (двух последних обвинили в причастности к убийству, совершенному в 2003 году). Однако, один из главных обвиняемых по делу, босс семьи Николас «Маленький Ник» Короццо, заранее предупреждённый об аресте, скрывался вплоть до 29 мая 2008 года, когда он был арестован полицией.

В августе 2008 года сотрудниками ФБР у себя дома на Лонг-Айленде был арестован вышедший в 2005 году из тюрьмы Джон «Джуниор» Готти. Ему предъявили обвинения в организации трёх убийств, совершенных в Нью-Йорке в период с 1988 по 1991 года, и торговле кокаином в Тампе (Флорида). Также по этому уголовному делу проходили пять других мафиози, в том числе ранее осужденный на пожизненный срок Рональд «Однорукий Ронни» Труккьо и задержанный в 2004 году в Бразилии Джонни Аллетто. Вследствие многочисленных обвинений и арестов в семье Гамбино явно стал ощущаться вакуум власти. Руководство уцелевшими членами семьи перешло к легендарному приверженцу Кастеллано Дэниелу «Дэнни» Марино из Квинса, недавно вышедшему на свободу Кармине Аньелло, Бартоломео «Бобби» Верначе и Джону Гамбино. По оценке ФБР к 2009 году в семье насчитывалось 200—250 членов и более 2 тыс. «сторонников».

В декабре 2009 года судья объявил недействительным судебный процесс над Джоном «Джуниором» Готти и отпустил его на свободу под залог в размере 2 миллионов долларов (присяжные не смогли в установленный срок прийти к единому мнению относительно виновности Готти). Это было уже четвёртое по счету фиаско, которое потерпело гособвинение в попытках засадить Готти Младшего за решетку (предыдущие процессы над ним проходили в 2005, 2006 и 2007 годах и закончились столь же бесславно, и по той же самой причине — отсутствие единомыслия у присяжных). В апреле 2010 года были предъявлены обвинения в убийствах, вымогательстве, подкупе, торговле наркотиками, организации подпольных игорных заведений и проституции с участием несовершеннолетних 14 членам семьи Гамбино, в том числе и одному из её лидеров Дэниелу «Дэнни» Марино.

В январе 2011 года ФБР и полиция провели крупную операцию по борьбе с мафией, задержав за один день более 120 предполагаемых преступников. Операция, в которой принимали участие более 800 сотрудников ФБР, полиции и спецслужб, прошла в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Род-Айленде. Арестованы были члены всех пяти мафиозных семей города и одной семьи в штате Нью-Джерси, в том числе представители верхушки семей Гамбино, Коломбо, Бонанно, Дженовезе и Луккезе, а также бывший офицер нью-йоркской полиции. Аресты начались после завершения расследования по многочисленным уголовным делам, связанным с убийствами, торговлей наркотиками и организацией незаконного игорного бизнеса. Большинство арестов стало возможным благодаря сотрудничеству со следствием задержанного ранее заместителя главы клана Бонанно Сальваторе Витале.

В ноябре 2011 года полиция Нью-Йорка ликвидировала преступную группировку, которая занималась нелегальным ввозом в США женщин из России и других стран Восточной Европы для принудительной работы стриптизершами, а также вымогательством, рэкетом, мошенничеством с визовыми документами и организацией брачных афер. Среди двадцати арестованных оказались капо семьи Альфонс Труккьо, люди которого заставляли работать потерпевших в четырёх ночных клубах, расположенных на острове Лонг-Айленд, другие члены семей Гамбино и Бонанно, а также авторитет Александр Кравец (Большой Алекс) и четыре его подручные, которые вербовали молодых женщин из Восточной Европы. Развлекательные заведения находились под контролем мафии, а их владельцы платили преступникам дань за покровительство. Члены банды также вынуждали девушек заключать фиктивные браки с гражданами США для продления срока их пребывания на территории страны.

В то время как семья Гамбино по-прежнему является одной из самых крупных криминальных группировок Нью-Йорка и обладает достаточным влиянием, она более не так сильна, как при Карло Гамбино и, несомненно, начиная со дня его смерти находится в стадии постоянной деградации, по большей части из-за продолжительного преследования со стороны властей и неспокойных времен периода Пола Кастеллано и Джона Готти. Кроме явного уменьшения доходов, получаемых семьей Гамбино как от незаконной деятельности, так и с помощью легальных предприятий, наблюдается неуклонный отход от прежних традиций и обычаев, культивировавшихся в среде итало-американской мафии десятилетиями.

В марте 2015 года агенты ФБР арестовали 10 членов мафиозной семьи Декавальканте из Нью-Джерси, некоторые из которых действовали по указанию боссов семьи Гамбино.

Боссы семьи Гамбино

№	Года правления	Имя, фамилия, прозвище	Примечание	Год и причина смерти
1	1907—1917	Пеллегрино «Дон Грино» Морано	был лидером каморры Бруклина, осужден в 1917 году, затем депортирован из США
2	1916—1928	Сальваторе «Тото» Д’Аквилло		убит по приказу Массерии 10 октября 1928 года
3	1928—1930	Альфред «Аль Минео» Манфреди		убит в ходе Кастелламмарской войны 5 ноября 1930 года
4	1930—1931	Фрэнк «Дон Чиче» Скаличе	смещен с поста босса после убийства Маранцано	убит в июне 1957 года
5	1931—1951	Винченцо «Винсент» Мангано	считается первым официальным боссом семьи	исчез 15 апреля 1951 года, предположительно убит Альбертом Анастазия
6	1951—1957	Альберт «Безумный шляпник» Анастазия	бывший глава «Корпорации убийств», стал боссом после исчезновения Мангано	убит 25 октября 1957 года по заказу своего заместителя Карло Гамбино
7	1957—1976	Карло «Дон Карло» Гамбино	возглавлял Комиссию и признан самым могущественным боссом 50-70х годов	умер по естественным причинам 15 октября 1976 года
8	1976—1985	Пол «Большой Пол» Кастеллано	шурин Карло Гамбино, в 1974—1976 годах исполнял обязанности босса	убит 16 декабря 1985 года по приказу Джона Готти
9	1986—1992	Джон «Тефлоновый Дон» Готти	самый молодой и печально известный босс семьи, в 1990—2002 годах пребывал в заключении	умер 10 июня 2002 года в тюрьме
10	1992—1999	Джон «Джуниор» Готти	исполняющий обязанности босса, в 1999—2005 годах был в заключении
11	1999—2003	Питер «Одноглазый» Готти	в 1999—2002 годах исполнял обязанности босса, в 2002 году официально стал боссом и оказался в заключении
12	2002—2005	Арнольд «Зеке» Скитьери	исполняющий обязанности босса, с 2006 года в заключении
13	2005—2008	Николас «Маленький Ник» Короццо	в 2005—2006 годах исполнял обязанности босса, с 2008 года в заключении
14	2011—2015	Доменико «Итальянский Дон» Чефалу	лидер сицилийского крыла семьи

Капо семьи Гамбино

• Томас «Томми» Гамбино — сын бывшего босса Карло Гамбино и племянник Пола Кастеллано, его «команда» действовала в Бруклине, Квинсе и на Манхэттене (особенно в районе Гармент Дистрикт); вместе с братом Джозефом Гамбино финансировал строительство центра для детей, больных лейкемией; в мае 2000 года вышел из тюрьмы и поселился во Флориде.
• Леонард «Ленни» Ди Мариа — правая рука Николаса Короццо с начала 70-х, занимался рэкетом и ростовщичеством в Бруклине и на Манхэттене, имел интересы во Флориде.
• Томас Каччиополи — капо семьи Гамбино в Нью-Джерси.
• Дэниел «Дэнни» Марино — в 1986 году участвовал в заговоре против Джона Готти, капо семьи Гамбино в Квинсе, занимался рэкетом в сфере строительства и найма рабочих.
• Энтони «Тонни» Чикконе — легендарный «хозяин» портовых доков, отбывает пожизненное заключение.
• Сальваторе «Папа Винни» Риччиетторе — босс доков Бруклина от лица Энтони Чикконе.
• Джордж Де Чикко — брат покойного Фрэнка Де Чикко, с 80-х действовал в Бруклине и на Статен-Айленде, занимаясь ростовщичеством.
• Энтони «Тони Гений» Мегале — наряду с Доменико Чефалу являлся одним из лидеров сицилийского крыла семьи, был заместителем босса, находится в заключении.
• Юджин «Джин» Готти — брат Джона, Питера, Винсента и Ричарда Готти, отвечал за весь ростовщический бизнес семьи Гамбино в Нью-Йорке, отбывает срок за перевозку наркотиков, ростовщичество, убийства и вымогательства.
• Ричард «Риччи» Готти — сын Ричарда Готти Старшего, капо семьи на Манхэттене, контролировал ростовщичество, вымогательство и мусорный бизнес.
• Сальваторе «Жирный Салли» Скала — бывший торговец героином и один из предполагаемых убийц Пола Кастеллано и Томаса Билотти, занимался вымогательством, рэкетом и ростовщичеством в Квинсе.
• Луис «Луи» Браччиоле — контролировал азартные игры, ростовщичество и рэкет в Бронксе, тесно сотрудничал с отделениями семьи в Бруклине и Нью-Джерси.
• Сальваторе «Торе» Ло Кашио — сын бывшего советника Фрэнка «Фрэнки Лока» Ло Кашио, отбывающего пожизненный срок; до своего ареста в 2003 году контролировал отделение семьи в Бронксе и занимался порнографическим бизнесом с ежегодным оборотом в более 350 миллионов долларов.
• Рональд «Однорукий Ронни» Труккьо — до своего ареста в 2005 году контролировал банду «Парни из Озон Парк» и азартные игры в Квинсе, приговорен к пожизненному сроку.
• Стивен «Стиви Куган» Граммаута — один из убийц Анастазии в 1957 году, был капо семьи Гамбино на Манхэттене.
• Луис «Большой Лу» Валларио — возглавлял бывшую «команду» Сэмми «Быка» Гравано и «команду» в районе Бенсонхурст (Бруклин), с 1996 по 2002 был одним из боссов в «Управляющем Комитете» семьи.
• Джозеф «Сонни» Джулиано — капо семьи Гамбино в Бруклине, занимался азартными играми, ростовщичеством и мошенничеством, управлял многомиллионной игорной сетью в 30-и кварталах Нью-Йорка.
• Винсент «Винни Креветка» Коррао — его «команда» занималась азартными играми и наркотиками в Бруклине.
• Винсент «Маленький Винни» Артузо — бывший наркоделец и предположительно один из убийц Пола Кастеллано, управлял отделением семьи в Палм Бич (Флорида).
• Энтони «Тони Живчик» Трентакоста — бывший друг Джона Готти, управлял рэкетом автозаправок, что привело в 80-х к потере правительством США более 1 миллиарда долларов налоговых сборов, капо семьи Гамбино в Южной Флориде.

Галерея

• Don Carlo.jpg

  Карло Гамбино

• Angelo Ruggiero.jpg

  Анжело Руджиеро

• Roydemeo3.JPG

  Рой Де Мео

• John Gotti.jpg

  Джон Готти

• Frank Locascio.jpg

  Фрэнк Ло Кашио

• Genegotti2.jpg

  Юджин Готти

Семья Гамбино и её члены в массовой культуре

• Эпизоды жизни Карло Гамбино легли в основу сборного образа Вито Корлеоне, изображенного Марио Пьюзо в знаменитом романе «Крёстный отец» (1969 год) и киносценарии к одноимённому фильму Фрэнсиса Копполы (1972 год).
• В 1994 году вышел телевизионный фильм Роджера Янга «Поймать Готти», в котором снялись Энтони Дэнисон (Джон Готти), Лоррейн Бракко и Эллен Бёрстин.
• В 1996 году вышел телевизионный фильм «Готти», в котором Арманд Ассанте сыграл Джона Готти, Уильям Форсайт — Сэмми Гравано, Энтони Куинн — Аньелло Деллакроче, а Марк Лоуренс — Карло Гамбино.
• В 1998 году вышел телевизионный фильм «Свидетель для банды» (продюсер — Роберт де Ниро), в котором сыграли Николас Туртурро (Сэмми Гравано), Том Сайзмор (Джон Готти), Деби Мейзар (Дебора Гравано), Эйб Вигода (Пол Кастеллано), Филип Бейкер Холл (Сальватор Аурелло) и Майкл Империоли (Луи Милито).
• В фильме «Анализируй это» (1999 год) вымышленный гангстер Примо Сидоне говорит, что «Вито Дженовезе облажался в Апалачине потому, что забыл убить Гамбино перед сходкой. Я не буду делать ту же ошибку».
• В 2001 году вышел телевизионный фильм «Босс боссов», в котором сыграли Чезз Палминтери (Пол Кастеллано), Марк Марголис (Джозеф Армоне) и Стивен Бауэр (Вито Дженовезе).
• В 2007 году был снят документальный сериал «Гангстеры», часть которого посвящена команде Роя ДеМео.
• В 2010 году вышел фильм «Клуб Синатра», повествующий о молодых годах Джона Готти (роли сыграли Джейсон Гедрик, Дэнни Нуччи и Майкл Нури).
• В 2012 году вышел фильм «Ледяной», в котором сыграли Майкл Шэннон (Ричард Куклински) и Рэй Лиотта (Рой ДеМео).
• В 2014 году вышел фильм «Гангста Love» (Rob the Mob), рассказывающий о процессе над Джоном Готти (роли сыграли Майкл Питт, Нина Арианда, Энди Гарсиа, Рэй Романо, Аида Туртурро, Бёрт Янг, Гриффин Дан и Эйми Маллинз).
• В 2015 году был снят телевизионный сериал «Рождение мафии: Нью-Йорк» (The Making of the Mob: New York), в котором в качестве экспертов снялись Рудольф Джулиани, Винсент Пасторе, Джо Мантенья, Чезз Палминтери, Дреа де Маттео, Фрэнк Винсент, Фрэнки Валли и другие знаменитости.
• Также в 2015 году вышел художественный фильм «Подражатель» (The Wannabe), в котором сыграли Патрисия Аркетт, Дэвид Зейес, Доменик Ломбардоцци, Майкл Империоли и Slaine.
• В 2016 году на экраны выйдет фильм Джо Джонстона «Готти: В тени моего отца», в котором сыграют Бен Фостер (Джон Джуниор Готти), Джон Траволта (Джон Готти), Аль Пачино (Аньелло Деллакроче), Келли Престон (Виктория Готти) и Линдсей Лохан (Кимберли Готти).

См. также

• Гамбино, Розарио

Литература

• Capeci, Jerry. The Complete Idiot’s Guide to the Mafia. Indianapolis: Alpha Books, 2002. ISBN 0-02-864225-2
• Davis, John H. Mafia Dynasty: The Rise and Fall of the Gambino Crime Family. New York: HarperCollins, 1993. ISBN 0-06-016357-7
• Jacobs, James B., Christopher Panarella and Jay Worthington. Busting the Mob: The United States Vs. Cosa Nostra. New York: NYU Press, 1994. ISBN 0-8147-4230-0
• Maas, Peter. Underboss: Sammy the Bull Gravano’s Story of Life in the Mafia. New York: HarperCollins Publishers, 1997. ISBN 0-06-093096-9
• Raab, Selwyn. Five Families: The Rise, Decline, and Resurgence of America’s Most Powerful Mafia Empires. New York: St. Martin Press, 2005. ISBN 0-312-30094-8

Отрывок, характеризующий Семья Гамбино

– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.