Семья Оппенгейм (фильм)
| Семья Оппенгейм | |
| Жанр |
Драма/Семейная хроника |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
97 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Семья Оппенгейм» — художественный фильм 1938 года, экранизация романа Лиона Фейхтвангера «Семья Опперман».
Содержание
Сюжет
Трагическая история еврейской семьи в Германии начала 1930-х годов.
В результате несчастного случая, в потасовке с пьяным нацистом, погибает доктор литературы Гейнциус, преподаватель гимназии Королевы Луизы. На его место приходит профессор-нацист Фогельзанг (Астангов), и на первом же занятии унижает юного Бертольда Оппенгейма (Балашов). Фогельзангу не нравится, что у него в учениках — еврей, и не нравится тема будущего доклада Бертольда — «Гуманизм и XX век». Так как последней темой, которую проходили учащиеся с профессором Гейнциусом, была битва в Тевтобургском Лесу, Фогельзанг предлагает Бертольду сделать доклад об Арминии Германце. Нехотя Бертольд соглашается.
В тот же день отец Бертольда, Мартин Оппенгейм (Толчанов), отказывается объединить свою преуспевающую мебельную фирму с небольшой фирмой немца-конкурента. Он не верит, что у него могут начаться проблемы только потому, что он — еврей. Близкий друг Бертольда, Рихард (Консовский), не присутствовал на первом занятии с профессором Фогельзангом, так как его отцу делал сложную операцию выдающийся хирург Эдгар Оппенгейм (Плотников), дядя Бертольда, вместе со своим помощником Якоби (Михоэлс). В больнице Рихард знакомится с Руфью (Миновицкая), кузиной Бертольда.
Вечером в доме Оппенгеймов шумно праздновали 17-летие Бертольда. Во время торжества, неожиданно для всех, нацистский тост произносит приглашенный поэт Гутветтер (Мартинсон), чем приводит в недоумение всех собравшихся. Ночью Бертольд просит водителя отца, Пахинке (Соловьёв), отвезти его к памятнику Арминия, так как ему очень важно понять и почувствовать, что же это был за человек. На обратом пути Пахинке разрешает Бертольду сесть за руль, но просит высадить его у монастырского парка. Как только они подъезжают к этому месту, то наблюдают погоню нацистских штурмовиков за Веллером (Боголюбов). Бертольд спасает Веллера, указав штурмовикам ложный путь. Он догадался, что Пахинке должен был встретиться здесь именно с Веллером.
Наступает день, когда Бертольду нужно делать доклад. Он резко высказывается о роли Арминия в истории и утверждает, что немецкую культуру представляет не этот воинственный варвар, а Гейне, Гёте и Бетховен. Фогельзанг в ярости. Он требует, чтобы Бертольд публично извинился и отрёкся от своего доклада, но тот не соглашается. Сразу же после этого случая, к Бертольду начинают демонстративно пренебрежительно относиться многие работники и ученики гимназии. Правда, друзья Бертольда, те же немцы, во всём поддерживают его, а Рихард хвалит доклад, и говорит, что гордится таким другом. Сам Рихард бросает учёбу и идёт работать на завод, так как там «климат для него лучше». Презирая Бертольда, один из учеников, Риттерштег (Карельских), тяжело ранит Пахинке, утверждая, что на самом деле это на него напали, а он всего лишь защищался.
Фогельзанг требует у доктора Франсуа, директора гимназии, публичного раскаяния Бертольда не позднее 1 марта, в актовом зале. В противном случае, он требует исключения Оппенгейма. Доктор Франсуа, мягкий и добрый человек, сам терпеть не может Фогельзанга, но вынужден вызвать своего любимого ученика и просить его извиниться. Он разрешает Бертольду подумать и ответить письменно вечером.
Бертольд мучается сомнениями, он хочет поговорить об этом со своим дядей, но тот, находясь у своей любовницы Сибиллы, передаёт через Руфь, что поговорит с ним завтра. Бертольд подавлен и Руфь пытается отвлечь его, предлагает рассказать всё ей. Они заходят в кафе и Бертольд рассказывает ей о своём конфликте с Фогельзангом. Руфь советует ему уехать из Германии, но он решительно отказывается. За ужином Мартин Оппенгейм, уже продавший за копейки свою фирму немцу, грубо настаивает, чтобы Бертольд обязательно извинился. Окончательно раздавленный, Бертольд отправляет скорой почтой письмо доктору Франсуа о том, что он будет завтра в актовом зале. А сам тем времен берёт снотворное из комнаты матери и кончает жизнь самоубийством. Об этом и объявит доктор Франсуа собравшимся ученикам и преподавателям. Обвинив Фогельзанга в убийстве Бертольда, Франсуа подаёт в отставку.
Мартин Оппенгейм с женой, продав всё своё имущество, уезжают во Францию. В клинике, во время операции, происходит погром — Эдгар Оппенгейм арестован. В камере он знакомится с Веллером, который рассказывает ему о деятельности истинных немцев. Веллера уводят на казнь, а Эдгар, после освобождения, вместе с Руфью тайно бежит из страны. До границы их провожает Рихард. Руфь спрашивает его, приедет ли он к ним. На что Рихард отвечает, что это она приедет к нему, «Германия будет нашей, Руфь!».
В ролях
- Владимир Балашов — Бертольд Оппенгейм
- Иосиф Толчанов — Мартин Оппенгейм
- Ада Войцик — Лизелотта
- Николай Плотников — Эдгар Оппенгейм
- Галина Миновицкая — Руфь Оппенгейм
- Раиса Есипова — Сибилла
- Осип Абдулов — Жак Лавендель
- С. Д.[уточнить] Зыков — Генрих Лавендель, гимназист, друг Бертольда
- Соломон Михоэлс — Якоби
- Сергей Днепров — Франсуа, директор гимназии
- Аркадий Благонравов — Лоренц, директор клиники
- Николай Боголюбов — Веллер
- Владимир Соловьёв — Пахинке
- Алексей Консовский — Рихард
- Михаил Астангов — Фогельзанг
- Константин Карельских — Риттерштег
- Сергей Мартинсон — Гутветтер, поэт
- Михаил Державин — Велс, промышленник
- Михаил Глузский — гимназист (нет в титрах)
- Григорий Шпигель — гимназист (нет в титрах)
- Фёдор Иванов — гимназист (нет в титрах)
- Владимир Зельдин — гость на дне рождения Бертольда (нет в титрах)
- Александр Смирнов — заключённый (нет в титрах)
Съёмочная группа
- Автор сценария — Серафима Рошаль, авторизирован Лионом Фейхтвангером
- Режиссёр — Григорий Рошаль
- Оператор — Леонид Косматов
- Ассистент оператор — В. В. Николаев
- Композитор — Николай Крюков
- Главный художник — Иосиф Шпинель
- Художники — Александр Жаренов, А. М. Вайсфельд
- Ассистенты режиссёра — В. И. Герасимов, Л. Я. Брожовский
- Режиссёр-монтажёр — Е. М. Ладыженская
- Звукооператор — Сергей П.Минервин
- Звукооформитель — Р. А. Лукина
- Дирижёр — Лев Штейнберг
- Гримёр-художник — А. Д. Ермолов
- Директор — Н. Е. Владимиров
Факты
В этом фильме впервые дебютировали в кино тогда ещё учащиеся актёрской школы «Мосфильма» Владимир Балашов, Григорий Шпигель, Владимир Зельдин и Михаил Глузский.
Напишите отзыв о статье "Семья Оппенгейм (фильм)"
Ссылки
- «Семья Оппенгейм» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/6371/annot/ фильм на сайте Kino-teatr.ru]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Семья Оппенгейм (фильм)
Долгоруков весело захохотал.– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
