Семья вурдалака

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Семья вурдалака
La famille du vourdalak

«Русский вестник», №1. 1884
Жанр:

рассказ

Автор:

А. К. Толстой

Язык оригинала:

французский

Дата написания:

1839

Дата первой публикации:

1884

Текст произведения в Викитеке

«Семья вурдалака» (фр. La famille du vourdalak) — готическая новелла 21-летнего графа Алексея Константиновича Толстого[1], написанная им в 1839 году на французском языке. На русском языке впервые издана в 1884 году в журнале «Русский вестник». Повесть имеет подзаголовок: «Неизданный отрывок из записок неизвестного».





Сюжет

Отправившись с дипломатической миссией к «господину молдавскому», француз маркиз д`Юрфе попал в сербскую деревню, где остановился на ночлег в доме у старика Горчи. Сам Горча с другими мужчинами из деревни ушёл в горы, чтобы поймать разбойника-турка Алибека. Детям он приказал ждать его десять дней, а если в этот срок он не вернётся, то просил заказать обедню за упокой его души. В случае возвращения по истечении означенного срока старик просил детей, чтобы они вогнали осиновый кол ему в спину, потому что это будет уже не он, а вурдалак.

Идёт как раз десятый день отсутствия Горчи, в семье все взволнованы. Когда вечером старик всё-таки возвращается домой, его сыновья начинают спорить. Георгий подозревает, что его отец стал вурдалаком, а Пётр, наоборот, верит в то, что отец остался прежним, хотя Горча очень странно себя ведёт: он не хочет есть, не ложится спать, а лицо у него изможденное и белое. В ночь старик крадёт внука из дома, заперев снаружи дверь. Бодрствующий среди ночи путешественник будит братьев, которым удаётся высадить запертую дверь дома. Мальчика нашли на дороге без сознания, а старик пропал. Впрочем, он постоянно появляется вокруг дома. Вскорости сын Георгия умирает при необъяснённых обстоятельствах (перед этим приходил Горча), а дипломат продолжает свой путь в Молдавию. Он признаётся читателям, что влюблён в дочь Горчи по имени Зденка.

Одним днём Горча пришёл к своей семье. Георгий потребовал от отца перекреститься и помолиться, но тот отказался. Тогда Георгий пошёл искать кол, который был спрятан. Его нашёл самый младший сын, после чего Георгий отобрал кол и побежал за отцом. Вечером он возвратился бледный и взъерошенный.

Через полгода, возвращаясь, маркиз приезжает в деревню, где когда-то провёл несколько страшных ночей и где живёт девушка, в которую он влюбился. В монастыре монах рассказывает о том, что вся семья старика Горчи отныне мертвецы, а Зденка сошла с ума. Герой не верит сказанному. Он приходит в тот дом, его встречает вся семья, но скоро он понимает, что попал в руки к мертвецам. Чудом он спасается, загнав свою лошадь до смерти.

Создание и публикации

Алексей Константинович Толстой написал рассказ в юном возрасте, в 1839 году, во время путешествия из Франкфурта во Францию. Произведение было написано полностью на французском языке и при жизни автора не публиковалось, в отличие от «Упыря», опубликованного несколькими годами позже и благосклонно принятого критиками[2].

Впервые рассказ был переведён на русский язык Болеславом Маркевичем и опубликован в январском номере «Русского вестника» в 1884 году[3]. В оригинале на французском произведение было напечатано лишь в 1950 году в Revue des Etudes Slavs, vol.26[4].

Рассказ «Встреча через триста лет» (фр. Le Rendez-vous Dans Trois Cent Ans) был написан примерно в одно время с рассказом «Семья вурдалака» и связан с последним главным героем — маркизом д`Юрфе. «Встречу через триста лет» напечатали в Париже в 1912 году, на год позже он был опубликован в России[1].

Этимология названия

Слово «вурдалак» здесь является синонимом слова «вампир», широко распространённого в литературе ужасов. В первой половине XIX века истории про вампиров не были популярны, но за десять лет до написания «Семьи вурдалака» британец Джон Полидори выпустил рассказ «Вампир» — это было первое произведение в художественной литературе о кровожадных существах[5]. В русском языке неологизм «вурдалак» впервые был употреблён А. С. Пушкиным в одноимённом стихотворении 1836 года[6] как искажённое название славянского оборотня «волколака». Также отмечают, что закреплению слова в русском языке способствовало произведение А. К. Толстого[7][8].

Экранизации

Переводы

  • Переводы на русский: Б. М. Маркевич, А. В. Фёдоров.
  • Перевод на испанский: M. Blanco (исп. La familia Vurdalak)
  • Перевод на польский: R. Śliwowski (польск. Rodzina wilkołaka. Nie wydany fragment z dziennika nieznajomego)
  • Переводы на чешский: J. France (чеш. Vlkodlačí rodina) M. Staněk, (чеш. Vlkodlaci)

Напишите отзыв о статье "Семья вурдалака"

Примечания

  1. 1 2 Joshi, S. T. Encyclopedia of the Vampire: The Living Dead in Myth, Legend, and Popular Culture. — Санта-Барбара: ABC-CLIO, 2011. — С. 326. — 453 с. — ISBN 0313378339.
  2. В. Г. Белинский [az.lib.ru/b/belinskij_w_g/text_0610.shtml Упырь. Сочинение Краснорогского] // Собрание сочинений в девяти томах, Том четвертый. Статьи, рецензии и заметки. Март 1841 — март 1842. — М.: Художественная литература, 1979. — Т. 4.
  3. Толстой, А. К. [www.knigafund.ru/books/26057/read#page7 Семья вурдалака. Изъ воспоминаній неизвѣстнаго] = La Famille du Vourdalak / М. Катков. — Русский вестник. — М.: Университетская типография, 1884. — Т. 169. — С. 5-31. — 471 с.
  4. Толстой, А. К. Том 3 // Собрание сочинений в четырех томах. — М.: Художественная литература, 1964. — 600 с.
  5. Frayling, Christopher. Vampyres: Lord Byron to Count Dracula. — Лондон: Faber & Faber, 1992. — С. 108. — 429 с. — ISBN 0-571-16792-6.
  6. Пушкин, А. С. [pushkin.niv.ru/pushkin/stihi/stih-777.htm «Вурдалак» (Песни западных славян)].
  7. [www.slovopedia.com/25/194/1649231.html «Вурдалак»] // Крылов П. А. Этимологический словарь русского языка. / Сост. Крылов П. А. — СПб.: ООО «Полиграфуслуги», 2005. — 432 с.
  8. Фасмер, Макс [www.classes.ru/all-russian/russian-dictionary-Vasmer-term-2232.htm «Этимологический словарь русского языка», статья «Вурдалак»]

Ссылки


Отрывок, характеризующий Семья вурдалака


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.