Семь золотых городов

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Семь городов Сиболы»)
Перейти к: навигация, поиск

Семь золотых городов (Ciudades de oro) — легенда, которая зародилась на Пиренейском полуострове в Средние века и получила развитие в ходе конкисты. В Северной Америке XVI века слухи о существовании сказочно богатых городов где-то в глубине континента играли ту же роль, что и рассказы об Эльдорадо и Пайтити в Южной Америке: в поисках несметных сокровищ конкистадоры снаряжали экспедиции в неизведанные земли, в т.ч. на территорию современных США.





Легенда

Согласно распространённому в Кастилии и Португалии поверью, во время нашествия арабов семь благочестивых епископов Вестготского королевства во главе с епископом Порту, спасаясь от завоевателей, отплыли на запад в Атлантический океан и достигли острова, где основали семь поселений[1][2]. В некоторых версиях легенды эти события приурочены к взятию Мериды маврами в XII веке. В память об этой легенде назван район Сете-Сидадеш на Азорах.

Города на картах

Начиная с карты Дзуане Пиццигано 1424 года, на западе Атлантического океана итальянские картографы XV века помещали прямоугольный остров Антилия с берегами, изрезанными семью бухтами, причём на берегу каждой из них изображали по городу. Очевидно, сведения о легендарном острове были получены от испанских или португальских мореходов, знакомых с преданием о бегстве семи епископов на запад. Названия городов варьировались от карты к карте (например, Aira, Antuab, Ansalli, Ansesseli, Ansodi, Ansolli и Con). Иногда вместо Антилии баснословный остров так и называли: «Остров семи городов» (порт. Ilha das Sete Cidades, Septe Cidades).

Золотые города

В 1528 г. выжившие члены экспедиции Нарваэса к берегам Флориды (включая Кабеса де Вака) вернулись в Новую Испанию с известиями о том, что где-то к северу, по рассказам индейцев, есть семь городов, полных сказочных сокровищ. Так средневековая легенда обрела новое рождение и стала будоражить умы конкистадоров.

В 1539 г. пленённый этими рассказами Франсиско Васкес де Коронадо направил на разведку северных земель францисканца Маркоса де Ниса, который по возвращении убедил испанцев в существовании Семи городов Сиболы, расположенных в стране народа зуни на территории штата Нью-Мехико. Не исключено, что францисканец так интерпретировал услышанные от туземцев легенды об их прародине Ацтлане.

В 1540 г. Васкес де Коронадо выдвинулся на поиски семи городов. Достигнув области индейцев пуэбло, он услышал от них новое сказание — про богатый город Кивира (Quivira), где правит некий «турок». Дойдя с большими трудностями до пункта назначения, где должны были находиться Сибола и Кивира, конкистадор не нашёл ничего, кроме хижин нищих индейцев. После этого популярность легенды о семи городах быстро пошла на убыль.

В массовой культуре

Напишите отзыв о статье "Семь золотых городов"

Примечания

  1. Beazley (1897: vol. 1, [books.google.com/books?id=rToSAAAAYAAJ&pg=PA234#v=onepage&q&f=false p.234]). Также Babcock (1922: [books.google.com/books?id=-vYrAAAAYAAJ&pg=PA71#v=onepage&q&f=false p.72])
  2. Cortesão (1954 (1975): [books.google.com/books?id=2PbNS0LHn60C&lpg=PP1&pg=RA1-PA140#v=onepage&q&f=false p.140])

Отрывок, характеризующий Семь золотых городов

Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.