Семь лет в Тибете (книга)

Семь лет в Тибете
Жанр:	автобиография, мемуары, путевые заметки
Автор:	Генрих Харрер
Язык оригинала:	немецкий
Дата первой публикации:	1953

«Семь лет в Тибете» (нем. Sieben Jahre in Tibet) — автобиографическая книга австрийского путешественника и альпиниста Генриха Харрера. Описываемые в книге события — воспоминания его реального опыта жизни в Тибете в 1944—1951 годах во время Второй мировой войны и в переходный период до вторжения коммунистической армии Китайской Народной Республики в Тибет в 1950 году.

Главный герой книги и одновременно её автор Генрих Харрер, повествует о событиях, благодаря которым он, простой альпинист и спортсмен, стал одним из самых близких друзей четырнадцатого далай-ламы. Книга перемещает читателя в мир тибетской повседневности и культуры, подробно описывая образ жизни тибетского народа и события, вследствие которых Тибет, будучи свободным и независимым государством, стал китайской провинцией.

Сюжет

Книга начинается с рассказа о мечте главного героя, который, будучи молодым человеком, хотел стать участником экспедиции в Гималаи. Прибыв в Индию (которая в то время была британской колонией) перед началом Второй мировой войны, Харрер вместе со своими спутниками был взят в плен англичанами. Находясь в заключении, он осуществляет первую попытку бегства, однако по прошествии 38 дней он всё же был найден и возвращён в лагерь. Год спустя, 29 апреля 1944 года, он снова, вместе с некоторыми своими товарищами-заключёнными пытается бежать и на этот раз успешно. После многих дней скитаний ему удаётся достигнуть Тибета. Столь ожидаемая свобода оказалась в некотором роде разочарованием: хотя тибетцы и демонстрируют вежливость при общении с незнакомцами, они при этом дают понять, что твёрдо намерены оставаться в изоляции от остального мира.

Харрер описывает суровые условия своего путешествия: запасы еды оскудевают, а температура опускается до −30 °C. Путешествуя по диким районам Тибета, Харрер и его спутник Петер Ауфшнайтер подвергались смертельной опасности со стороны местных разбойников. Только благодаря гостеприимству и помощи кочевых семей путешественники смогли добиться своей цели и добраться до Лхасы.

По прибытии в Лхасу, Харреру и Ауфшнайтеру разрешают временное пребывание в городе, где по прошествии некоторого времени они прославились как мастера на все руки. Путешествуя по Тибету, они вскоре почувствовали, что интегрировались в тибетское общество. После получения статуса постоянных жителей, они были назначены правительственными чиновниками. Ауфшнайтер, который был сельскохозяйственным инженером по образованию, разработал систему каналов для орошения полей вокруг Лхасы, а затем разработал плотины для защиты летнего дворца Норбулинка от наводнения.

Помимо прочей работы Харреру было поручено прослушивать иностранные радиопередачи на английском языке и переводить на тибетский язык политические новости из-за рубежа.

В свободное от работы время Харрер практиковался во многих видах спорта. Так, например, благодаря его инициативе, многие тибетцы стали заниматься плаванием, кататься на лыжах и коньках, а также играть в теннис. В связи с последним, каждую неделю проводились теннисные матчи с послом Непала, членами китайского посольства и англичанами. А в 1949 году Харреру поручили строительство кинотеатра.

В 1949 году состоялась первая встреча Харрера и четырнадцатого далай-ламы. После знакомства они стали друзьями и регулярно встречались. Харрер знакомил молодого правителя с внешним миром и западными технологиями, кроме того, он давал далай-ламе уроки английского языка и географии, а также научил его здороваться за руку, по-европейски.

В ноябре 1950 года, перед наступлением коммунистической армии Китайской Народной Республики, Генрих Харрер, к своему великому сожалению, оставил Лхасу. В марте 1951 года он покинул Тибет.

Отзывы

В предисловии к английскому изданию книги есть сообщение от далай-ламы, который так оценивает книгу Харрера:

«Харрер всегда был хорошим другом Тибета. Его существенный вклад в наше общее дело — его книга „Семь лет в Тибете“ познакомила сотни тысяч людей с моей страной».

Экранизация

В 1997 году по мотивам данной книги французским кинорежиссёром Жан-Жаком Анно был снял одноимённый фильм. В отличие от книги, в фильме сохранена только общая последовательность событий, многие подробности были опущены, многое вымышлено.

Галерея

Фотографии Тибета, сделанные Генрихом Харрером в 1938 году.

• Bundesarchiv Bild 135-S-12-29-20, Tibetexpedition, Lhasa, Torchörten.jpg

  Генрих Харрер возле храма Кумбук Чортен в Лхасе.

• Bundesarchiv Bild 135-BB-127-06, Tibetexpedition, Blick auf Potala.jpg

  Дворец Потала, являвшийся основной резиденцией далай-ламы до вторжения Китая в Тибет в 1959 году.

• Bundesarchiv Bild 135-S-15-44-10, Tibetexpedition, Pilger, Chörten.jpg

  Храм Кумбук Чортен в 1938 году.

• Bundesarchiv Bild 135-S-12-01-32, Tibetexpedition, Mönchsprozession.jpg

  Западные ворота Лхасы.

• Bundesarchiv Bild 135-KA-06-085, Tibetexpedition, Marktplatz in Lhasa.jpg

  Лхаса в 1938 году.

• Bundesarchiv Bild 135-S-13-08-22, Tibetexpedition, Eingangstor Norbulingka.jpg

  Норбулинка, летний дворец далай-ламы.

Ссылки

• [ki-moscow.narod.ru/litra/hud/tibet/tibet.htm Генрих Харрер, Семь лет в Тибете]

Отрывок, характеризующий Семь лет в Тибете (книга)

Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.