Семь отроков Эфесских

Семь спящих отроков Эфесских
Русская икона XIX века
Рождение	Эфес, III в. н.э.
Главная святыня	Пещеры в Эфесе и Аммане
День памяти	4 августа и 22 октября (правосл.), 27 июля (католич).
Покровитель	страдающих бессонницей (правосл.)

Семь отроков Эфесских, (Семь спящих отроков; Семь святых отроков, иже во Ефесе; Семь отроков, во Эфесе спящих)  — христианские мученики, заживо замурованные в пещере и проспавшие там несколько веков. Почитаются также в исламе (см. Асхаб ал-Кахф).

Житие

Мученичество

Семь отроков жили в III веке. Святой Максимилиан, один из них, был сыном градоначальника города Эфеса, остальные шестеро его друзей также происходили из эфесской аристократии, и все они находились на военной службе и были христианами. Император Декий (Деций Траян) (249—251 гг.) прибыл в Эфес и приказал приносить жертвы языческим божествам, но юноши отказались это сделать. Тогда император приказал снять с них знаки воинского отличия — воинские пояса, но тем не менее, отпустил их на свободу, надеясь, что они передумают, пока он воюет.

Юноши покинули город и укрылись в пещере на горе Охлон (Селион, Пион — встречаются различные варианты, Симеон Лехаци отождествляет её с Кешиш-Дагом), где молились, готовясь к мученическому подвигу. Святой Иамвлих во время одного из своих походов в город за хлебом услышал, что император вернулся, и его с товарищами ищут для суда. Отроки добровольно вышли из пещеры и явились на суд.

Их приговорили принять смерть в своей пещере — император приказал заложить вход в неё камнями, чтобы отроки умерли от жажды и голода. Два сановника, присутствовавших при закладке входа, были тайными христианами и, чтобы память о мучениках сохранилась, они вложили в кладку ковчежец с 2 оловянными дощечками, где были написаны имена семи отроков и обстоятельства их страданий и смерти.

Чудесное пробуждение

Согласно житию, по воле Божьей отроки не умерли, а заснули чудесным сном, длившимся почти два столетия. В V веке, при Феодосии Младшем (в некоторых вариантах текста упоминается другой правитель, например, Феодосий Великий) явились еретики, отвергавшие воскресение мёртвых во время Второго пришествия. Их заботил вопрос: «Как может быть воскресение мёртвых, когда не будет ни души, ни тела, так как они уничтожатся?» Существовало также мнение: «Только одни души будут иметь воздаяние, так как невозможно телам восстать и ожить после тысячи лет, когда не останется от них и праха». Господь открыл тайну ожидаемого воскресения мёртвых и будущей жизни через Семь отроков. Владелец участка (встречается вариант его имени Adolios), на котором находилась г. Охлон, начал стройку, и его рабочие разобрали вход в пещеру (вариант — чтобы использовать пещеру в качестве загона для скота). В этот момент Господь оживил отроков, и они проснулись словно от обыкновенного сна, не подозревая, что прошло почти двести лет. Готовясь принять мучения, друзья поручили Иамвлиху (в католической традиции он носит имя Диомед) ещё раз купить им хлеба в городе. Подойдя к городу, юноша поразился, увидев на воротах святой крест — время гонения на христиан уже давно прошло.

Расплачиваясь за хлеб, Иамвлих подал торговцу монету императора Декия и был задержан, как скрывший клад старинных монет. Его привели к градоначальнику, у которого в то время находился епископ. Священник понял, что Бог открывает через юношу какую-то тайну, и отправился вместе с народом к пещере.

Там в груде камней он нашёл запечатанный ковчежец. Прочтя на оловянных дощечках имена святых и обстоятельства их замурования, епископ вошёл в пещеру и увидел в ней живых отроков. Так было показано, что Господь, через пробуждение их от долгого сна, открывает Церкви тайну воскресения мёртвых — чудо их пробуждения способствовало укреплению веры в воскресение плоти.

Вскоре сам император прибыл в Эфес и беседовал с юношами в пещере. Тогда святые отроки на глазах у всех склонили головы на землю и опять заснули, на этот раз до дня всеобщего воскресения. Император хотел каждого из отроков положить в драгоценную раку, но, явившись ему во сне, святые отроки сказали, чтобы тела их были оставлены в пещере на земле.

Богословское толкование

Спящие юноши как бы выпадают из времени и, пробудившись, становятся живым символом перехода от эпохи гонений на христианство ко времени торжества его.

Иоанн Колов в житии Паисия Великого приводит эфесских отроков как пример того, что «по плотскому естеству живущих, тело, дабы не изнемочь, требует для укрепления своего питания, а те, которые, наподобие бесплотных, преуспели в вышеестественной жизни, — тем зиждительная сила в изобилии подает сию благодать, которой естество человеческое и повинуется, и живет уже не столько телесною пищею, сколько духовною».

Почитание

В православии

Православная церковь совершает память семи отрокам дважды: 4 августа и 22 октября (по юлианскому календарю). По одному преданию, которое вошло в русский Пролог, отроки вторично уснули в этот день; по заметке греческой минеи 1870 года, они в первый раз уснули 4 августа, а пробудились 22 октября. Святые отроки упоминаются и в службе церковного новолетия — 1 сентября.

Эта дата утвердилась не сразу: так, одно время память Семи Эфесских отроков по Уставу Великой церкви праздновалась 2 августа, по Студийскому — 7 августа, а по Иерусалимскому — 4 августа.

Один из немногих православных храмов, названных в честь Семи отроков Ефесских, находится на территории старого «Завального» кладбища в городе Тобольске (Тюменская область).

В католицизме

В католицизме отроков вспоминают 27 июня. Исключение составляют регион Регенсбурге (12 сентября) и Аквилея, Зальцбург и Пассау (13 сентября).

В исламе

Почитаемый мусульманами как пророк Мухаммед вероятно хорошо был знаком с преданием о семи спящих отроках, спасённых Господом от преследований за веру. Считается, что повествование «Пещера» 18-й суры Корана есть не что иное, как вариант христианского предания, о котором было известно жителям древних населённых пунктов на территории современного Аммана ещё до утверждения в этом городе ислама. Именно в Аммане и в наши дни показывают пещеру отроков (Асхаб ал-кахф, Ashâb al-Kahf, «те, кто в пещере»).

В суре рассказывается об отроках, заснувших в пещере. Этот рассказ запутан и труднодоступен для понимания. Срок сна составляет 309 лет. Указаний на конкретное место сна отроков в тексте нет. Имена юношей даются в комментариях Ат-Табари, который указывает, что отроков было шесть, и они проходили военную службу на территории Сирии (именно поэтому их пещера в Аммане, а не в Эфесе). Седьмым был пастух Антоний с собакой, которых отроки встретили по пути в пещеру, и который к ним присоединился. Замахшари считает, что событие произошло в Тарсусе.

В Коране местонахождение пещеры точно не указано, но детали рассказа дают возможность предположить, что имеется в виду не эфесская пещера, а погребение на территории римского некрополя в окрестностях современного Аммана, с которым в Сирии и Палестине ещё в доисламский период связывали действие этого сказания.

Семь спящих в Османской империи считались покровителями мореплавания. В среде моряков пользовались популярностью каллиграфические композиции в виде корабля, составленные из имён семи отроков и, по мусульманской версии, уснувшей с ними в пещере собаки по имени Китмир. В некоторых мусульманских странах имя Китмир также надписывали на посланиях, чтобы уберечь последние от пропажи.

Научный анализ

Распространение легенды

Легенда распространялась из Эфеса. Уже в V веке она широко разошлась в Малой Азии и Сирии. Самым древним сохранившимся источником называют сирийский текст монаха по имени Иаков из Сарука (V век), написавшим гомилию, вошедшую в Acta Sanctorum и повлиявшую на тексты на других восточных языках. Этот же сюжет о спящих отроках встречается в житии Паисия Великого, написанном преподобным Иоанном Коловым (V век). Другая версия VI века встречается в сирийском манускрипте в Британском музее (Cat. Syr. Mss, p. 1090), там названо 8 спящих. Прочие публикации сирийских текстов: Land. Anecdota, iii. 87ff; Barhebraeus, Chron. eccles. i. 142ff., cf Assemani, Bib. Or. i. 335ff. Память семи отроков Эфесских присутствует в церковном календаре эфиопской православной церкви и у маронитов.

Среди византийских авторов её использует Симеон Метафраст, работавший на сирийском материале и создавший её греческий вариант в своих «Житиях святых» под месяцем июлем. Православная традиция основывается именно на этом варианте.

На Западе — в изложении на латинском языке, она известна с VI века (её сообщает Григорий Турский, опирающийся на Колобо, помещая в свою «De gloria martyrum» с указанием, что легенду ему рассказал некий сириец), а в VIII в. — Павел Диакон в своей «Истории Лангобардов». Павел Диакон помещает место действия в Германию: «На самой далёкой окраине Германии, на северо-западе, на берегу океана есть пещера под скалой, где с незапамятных времён спят семь отроков». Существует англо-нормандская поэма «Li set dormanz» («Семеро спящих»), написанная неким Шардри (Chardry). Но особую популярность она приобретает во времена крестовых походов. Её изложение находится и в «Золотой легенде» Якова Ворагинского. В «Римский мартиролог» история вошла под датой 27 июля, когда отроки и стали поминаться в католичестве.

Благодаря восточному происхождению легенда популярна и в мусульманском мире — её использует Мухаммед в Коране.

Имена отроков

Православная традиция (идёт от Симеона Метафраста)	Григорий Турский (V век)	Dionysius Telmaharensis	Римско-католическая традиция (идёт от «Золотой легенды»)	Исламская традиция (по комментариям Ат-Табари)
Максимилиан — сын градоначальника Иамвлих — самый младший Мартиниан Иоанн Дионисий Ексакустодиан (Константин) Антонин	Achillides — Ахиллид Diomedes — Диомед Diogenus — Диоген Probatus — Проб Stephanus — Стефан Sambatus — Самбатус Quiriacus — Кириак	Maximilianus — Максимилиан Jamblicha — Иамвлих Martelus — Марцелл Dionysius — Дионис Johannes — Иоанн Serapion — Серапион Exustadianus — Ексакустодиан Antonius — Антоний	Maximianus — Максимиан Malchus — Малх Martinianus — Мартиниан Dionysius — Дионис Joannes — Иоанн Serapion — Серапион Constantinus — Константин	Максалина (مكثملينا) Ямлиха (يمليخا) Маслина (مثلينا) Марнуш (مرنوش) Сазануш (ساذنوش) Дабарнуш (دبرنوش) Кафататайюш (كفشططيوش) Собака: Китмир (قطمير)

Фольклорность сюжета

Данная история является одним из многих рассказов о людях, которые заснули, а проснувшись, убедились, что их мир изменился.

Иаков из Сарука даёт продолжительность сна отроков в 372 года. Сообразуясь с хронологией правления императоров, срок сна подчас сокращают до 193 или 187 лет.

Аналогичные истории:

• Талмуд: легенда о Хони, спавшем с момента разрушения Иерусалимского храма до конца вавилонского пленения.
• Аристотель: история о спящих в Сарде (Phys., IV, xi)
• Фридрих Барбаросса — и другие истории о заснувших королях под горой (см. Король под горой).
• Рип ван Винкль — персонаж, созданный под влиянием истории об отроках и короле под горой.

Упоминают также близость легенды со встречающимися в ряде евразийских легенд историей происхождения созвездия Большой Медведицы, звезды которой трактуются как 7 мужчин и одна собака — звезда Алькор.

Пещера отроков и их мощи

Об отроках упоминает в своём «Хождении» в Святую землю русский игумен Даниил (начало XII века). Посетив Эфес, он записал в своей книге: «И ту есть пещера, иде же лежат телеса 7-ми отрок, иже спали 300 и 60 лет; при Декии цари успоша, а при Феодосии цари явишася» (12, 28).

Местонахождение пещеры точно не определено, выделяют 2 основных кандидата: собственно грот в Эфесе (Турция) и пещера в Аммане (Иордания), с которым связывается мусульманское повествование.

С отроками эфесскими связывают также различные пещеры Передней и Средней Азии, и даже Испании (южная Андалузия), но приоритет (помимо собственно эфесского грота) остается за пещерой на самой окраине Аммана, в урочище Аль-Раджиб, называемой арабским именем Ахль Аль-Кахаф (Пещера спящих). Как место их упокоения она почиталась уже V—VI веках.

Храм в амманской пещере — в форме равностороннего креста (что свидетельствует о его немусульманском происхождении), его потолок и стены выложены камнем. Слева стоят три белокаменные гробницы, справа — другие четыре.. Вероятней всего, древний храм относился к раннехристианскому типу построек — мартириуму.

Одна из гробниц справа застеклена: мощи, считающиеся мощами отроков, покоятся сейчас как раз в ней. «В 1963 году все семь гробниц пещеры были вскрыты, и в каждой из них обнаружены череп и кости, а также некоторые предметы быта. Останки переложили в одну гробницу, в торце которой неаккуратно пробили отверстие».

Католическая традиция, тем не менее, считает, что мощи отроков покоятся во Франции, в церкви Сан-Виктуар в Марселе, куда они были перенесены во время Крестовых походов, когда была обнаружена пещера с останками около Эфеса. Эфесские пещеры раскапывались австрийскими археологами XIX века .

Иконография

Изображение Семи спящих отроков в России достаточно распространены. В народе они почитались как целители животворящим сном. Их образы были особенно распространены в мелкой пластике, на небольших образках и змеевиках, которые использовались как амулеты от бессонницы. В них встречается особая иконография — семь спящих отроков располагаются вокруг образа Спасителя или свт. Николая. Зачастую Спаситель изображается в небесах, а отроки, лежащие по кругу, внизу. Изображение отроков иногда совмещается и с образом Богоматери — см. Феодоровская Богоматерь.

Одной из наиболее известных фресок является изображение отроков в Успенском соборе Московского Кремля. Знаменита также белокаменная резная композиция на фасаде Георгиевского собора Юрьева-Польского. Икона «Святой Иоанн, Святой Евдокия, семь отроков Эфесских», в серебряном окладе с тремя накладными серебряными позолоченными венчиками входит в число произведений, похищенных из Эрмитажа.

В разговорном языке и литературе

Словосочетание «seven sleepers» стало крылатым в протестантской культуре XVI века. В частности, оно встречается у поэта Джона Донна. В эпоху Просвещения легенда непопулярна, но она снова всплывает на поверхность в эпоху романтизма. Её влияние можно заметить в «Исповеди английского морфиниста» Томаса де Квинси, сборнике Гёте «West-östlicher Divan», «Рипе ван Винкле» Вашингтона Ирвинга, романе «Когда Спящий проснётся» Герберта Уэллса и т. п.

Слово syvsover (букв. «семь спящих») закрепилось в шведском, норвежском и датском языках в значении «тот, кто крепко и давно спит». Аналогичное значение имеют образованные по той же схеме слова Siebenschläfer в немецком и hétalvó в венгерском языках, они характеризуют тех, кто спит давно и что-либо проспал. Грызун соня-полчок по-немецки называется Siebenschläfer.

Существует оратория «Die Siebenschläfer», написанная Людвигом Гизебрехтом (de:Ludwig Giesebrecht) и Карлом Лёве.

См. также

• Три отрока в пещи огненной
• Семь святых дев
• Когда Спящий проснётся — научно-фантастический роман Герберта Уэллса о человеке, проспавшем 203 года.

Литература

• Gregory of Tours, Passio VII Dormientium in the Anal. Bolland., XII, 371—387;
• Chardry, Li Set Dormanz, ed. Koch (Leipzig, 1879);
• Legenda Aurea and Caxton’s version for July;
• John Koch: Die Siebenschläferlegende, ihr Ursprung und ihre Verbreitung. Eine mythologisch-literaturgeschichtliche Studie, Verlag von Carl Reissner, Leipzig, 1883
• Michael Huber: Die Wanderlegende von den Siebenschläfern. Eine literargeschichtliche Untersuchung, Leipzig, 1910
• Hermann Kandler: Die Bedeutung der Siebenschläfer im Islam, Universitätsverlag Dr.N.Brockmeyer, Bochum, 1994
• Oswin Rutz: Die Siebenschläferkirche in Rotthof, 1506—2006. Legende, Geschichte, Kunstgeschichte, herausgegeben vom Katholischen Pfarramt Ruhstorf a.d. Rott, 2006, Don Bosco Grafischer Betrieb, Ensdorf
• Вагнер Г. К. Легенда о семи спящих эфесских отроках и её отражение во владимиро-суздальском искусстве.— с. 85—104.//Византийский временник, № 48 (1963)
• Катанов Н. Ф. Сказание о семи эфесских отроках. // Записки Восточного отделения Русского археологического общества. — 1894. — Т 8. — С. 223245.
• Катанов Н. Ф. Киргизская и казанскотатарская версии христианского сказания о семи спящих отроках. // Известия Общества археологии, истории, этнографии. — 1904. — Т. 21, вып. 4. — С. 382388.
• Крымский А., Семь спящих отроков эфесских, М., 1914.
• [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-5/efesskie-spjashhie-otroki.html Ефесские спящие отроки] // Православная Богословская Энциклопедия. Том 5. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник» за 1904 г.

Ссылки

изображения:

• [days.pravoslavie.ru/Images/ii224&1084.htm Галерея икон на days.pravoslavie.ru]
• [www.cirota.ru/forum/view.php?subj=36901&order=&pg=0 Галерея икон на cirota.ru ]
• [www.icon-art.info/topic.php?lng=ru&top_id=539&month=0&style=old&mode=misc На icon-art.info]
• [www.ee.bilkent.edu.tr/~history/Ext/miniatur.html Турецкая миниатюра]

прочее:

• [www.newadvent.org/cathen/05496a.htm Catholic Encyclopedia]
• [www.arabic.com.ua/koran.php?tr=2&sr=18 Коран. Сура «Пещера»]
•  (англ.) [www.kusadasi.biz/sevensleepers.asp Пещера отроков. Фото]
•  (англ.) [www.classics.ox.ac.uk/resources/www/pictures/turkey/grotto.html Грот в Эфесе]
•  (англ.) [www.saintpaultarsus.com/html/seven_sleepers.html Пещера в Тарсусе]
• [www.panoramio.com/photo/4737281 Link to 3D stereoview image for cross-eyed free viewing technique of Seven Sleepers near Ephesus — Turkey ]

Отрывок, характеризующий Семь отроков Эфесских

«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.