Семь свободных искусств

Семь свобо́дных иску́сств, или семь во́льных искусств (лат. septem artēs līberālēs) — круг учебных наук, то есть дисциплин, в эллинистическую эпоху в Греции (др.-греч. ἐλευθέριοι παιδεῖαι, ἐγκύκλια παιδεύματα), Древнем Риме и средневековой Западной Европе.

Эти термины не нужно путать с терминами «свободное искусство», «свобода искусства».

Другие термины и переводы

Для обозначения свободных искусств встречаются и другие латинские термины: лат. doctrinae liberales «свободные нау́ки», лат. liberalia studia «свободные заня́тия», лат. artes bonae «хоро́шие искусства», лат. artes ingenuae «изя́щные искусства». Встречается перевод словосочетания лат. artes liberales как «во́льные искусства».

Античность

Ещё в античности начал вырабатываться список учебных дисциплин («наук»), позже названных свободными искусствами. Их совокупность рассматривалась как необходимый подготовительный этап для занятий философией.

Традиционно основоположником системы обучения, основанной на «свободных искусствах», считался софист Гиппий.

В Древнем Риме так назывались занятия и упражнения, достойные свободного человека, в отличие от занятий, требующих физического труда (artes mechanicae, например, живопись и скульптура), которыми могли заниматься и рабы. Их обзору посвящено, например, знаменитое (88-е) письмо к Луцилию Сенеки. Понимание определённых учебных наук как обязательного образовательного цикла сформировалось постепенно в трудах Никомаха, Секста Эмпирика, Августина Блаженного (кн. 2 трактата «De ordine»), Марциана Капеллы, Боэция, Кассиодора, Исидора Севильского и других писателей времён поздней античности и раннего Средневековья.

Учение о свободных искусствах было систематизировано в V веке Марцианом Капеллой в трактате «О бракосочетании Филологии и Меркурия», посвящённом обзору семи свободных искусств, которые представлены в аллегорических образах юных невест.

Слово «искусство» (лат. ars) в данном контексте следует понимать не как «художественное мастерство» (такое, ныне господствующее, понимание искусства сложилось только в Новое время), а как практическую науку, то есть системный взгляд, выработанный в ходе практических наблюдений природы.

Число свободных искусств ограничено семью; они выстроены в значимом порядке, определяющем уровни обучения: искусства слова (грамматика и риторика), мышления (диалектика) и числа (арифметика, геометрия, астроно­мия, музыка). Первый цикл (из трёх учебных наук) назывался словом тривий (trivium), второй цикл (из четырёх) — квадривий (quadrivium). Цикл математических наук оформился ещё в поздней античности (по-видимому, в Новой Академии, в рамках неоплатонизма), старшей из наук квадривия признавалась арифметика:

Итак, какую же из дисциплин нужно изучать первой, если не ту, что является началом и выполняет как бы роль матери по отношению к другим [дисциплинам]? Такова как раз арифметика. Она предшествует всем другим не только потому, что сам Бог, творец этого мироздания, взял её первой за образец своего мыслеполагания и по её [принципу] устроил всё, что через числа силой творящего Разума обрело гармонию в установленном порядке, но и потому арифметика объявляется предшествующей, что если устранить предшествующие по своей природе сущности, тотчас же устраняются и последующие. Если гибнут последующие, то ничего в статусе предыдущей субстанции не меняется.

— Боэций. Основы арифметики I,1

Тривий оформился значительно позже, в раннем Средневековье. Совокупность семи учебных наук рассматривалась как необходимый подготовительный этап для получения философского знания о мире.

Список свободных искусств по Исидору Севильскому:

Свободные искусства
Тривиум			Квадривиум
Грамматика	Диалектика (логика)	Риторика	Арифметика	Геометрия	Музыка	Астрономия

Средние века

Христианские авторы приспосабливали античные науки к нуждам христианского образования. Пользу грамматики, например, они видели в знании Священного писания и других церковных книг, риторики — в искусстве проповеди, астрономии — в вычислении пасхалий, диалектики — в умении спорить с еретиками.

В средневековых университетах семь свободных искусств изучались на младшем, артистическом, факультете, окончание которого давало право поступления на один из старших факультетов — богословский, медицинский или юридический. Другие учебные дисциплины стали постепенно проникать в этот замкнутый ряд лишь с XII века, и то с большим трудом. Даже современная западная система научных званий — магистр искусств и доктор философии (MA и PhD) отражает это древнее деление.

Гуманисты поставили свободные искусства в иерархии знаний выше медицины и юриспруденции, в особенности развивая риторику и грамматику.

Из людей, писавших о семи свободных искусствах в Средние века, можно упомянуть Теодульфа и Винсента из Бове.

Свободные искусства преподавались в средневековых средних учебных заведениях (монастырских и епископальных школах, коллегиумах монашеских орденов) и университетах.

Последовательность преподавания свободных искусств. Сначала преподавался тривиум (первая из дисциплин — грамматика, а также логика (диалектика) и риторика), потом квадривиум (базовая дисциплина — арифметика, а также геометрия, астрономия и музыка (гармоника)). Тривиум преподавался отдельно в начальных школах, которые поэтому назывались элементарными или тривиальными.

В средневековых университетах свободные искусства составляли первую ступень высшего образования и преподавались на низшем, подготовительном факультете — факультете искусств (факультет свободных искусств, артистический факультет лат. facultas artium (liberalium)). Помимо них на факультете искусств преподавались философия и другие науки. Окончившим факультет присваивалась учёная степень магистра искусств (магистр свободных искусств magister artium liberalium). Эта степень присуждалась в Германии и присуждается в англоязычных странах (англ. master of arts) по широкому кругу дисциплин, за исключением права, медицины и богословия.

Уже к XIII веку система семи свободных искусств считалась устаревшей. По приговору Фомы Аквинского, «семь свободных искусств недостаточны для деления теоретической философии» (лат. septem artes liberales non sufficienter dividunt philosophiam theoricam).

Возрождение и Новое время

В эпоху Реформации факультет искусств был переименован в философский факультет. В раннее Новое время систему свободных искусств сменила система дисциплин классических гимназий.

Современность

В средние века обучение свободным искусствам воспринималось как подготовка к изучению более серьёзных дисциплин, таких как медицина или богословие. Позднее свободные искусства стали рассматриваться как самостоятельные науки, став во многом синонимом гуманитарных наук. В наше время частью свободных искусств обычно рассматриваются искусство, гуманитарные и общественные науки, а нередко и другие научные дисциплины, например, математика. Считается, что изучение свободных искусств помогает научиться анализировать и интерпретировать информацию, а также умению формировать и выражать своё мнение.

Академические области, которые связывают с термином свободные искусства, включают:

• Гуманитарные науки
  • Архитектура, дизайн и прикладное искусство
  • Изобразительные искусства (история изобразительных искусств, живопись, фотография, скульптура)
  • Музыка (теория музыки и музыковедение, танец и хореография, история музыки и другое)
  • Кинематограф и телевидение (в том числе кинокритика и киноведение, теория телевидения)
  • Театр (актёрское искусство, театральная режиссура, история театра и драматургия)
  • История
  • Лингвистика и языки
  • Литература (в том числе литературоведение и литературная теория, великие книги)
  • Религиоведение
• Общественные науки
  • Социология
  • Культурология и этнология
  • Политология
  • Психология (немедицинская)
• Абстрактные науки
  • Логика
  • Математика
• Наука
  • Философия науки
  • История науки

Литература

• Cubberley E.P. The history of education. Boston, New York, 1920
• Marrou H. Geschichte der Erziehung im klassischen Altertum.- Freiburg, 1957; Neudruck München, 1977
• Адо И. Свободные искусства и философия в античной мысли / Пер. с франц. Е. Ф. Шичалиной. — М.: ГЛК Ю. А. Шичалина, 2002. — 475 с.

Ссылки

• Статьи
  • Симон К. Р. [rus.1september.ru/article.php?ID=200103404 Термины энциклопедия и свободные искусства в их историческом развитии]
  • [students.gf.nsu.ru/medieval/univer-f.html Средневековая система образования и университеты]
  • [www.simbolarium.ru/simbolarium/sym-uk-cyr/cyr-s/sv/semj-sv-isk.htm Семь свободных искусств: Символика.]
• Иллюстрации
  • [gallery.urc.ac.ru/ru/exhibitions/russia/gold/091.html Егоров? Алексей Егорович. Гений искусства, или Семь свободных искусств]
  • [www.kontorakuka.ru/countries/europe/belgium/culture/arts.htm Ковёр «Семь свободных искусств»]
  • [www.maecenas.ru/gai_spr.htm Дж. Батиста Тьеполо. Меценат представляет Августу свободные Искусства. 1742]

Отрывок, характеризующий Семь свободных искусств

Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.