Семёновский лейб-гвардии полк
Поделись знанием:
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
(перенаправлено с «Семёновский полк»)
Запрос «Семёновский полк» перенаправляется сюда; о современном Семёновском полку см. 1-й отдельный стрелковый Семёновский полк.
| Лейб-гвардии Семёновский полк | |
 Полковой нагрудный знак для офицеров [dlib.rsl.ru/viewer/01005105931#?page=2] | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в | |
| Тип | |
| Дислокация | |
| Участие в |
см.текст |
| Знаки отличия |
см.текст |
| Командиры | |
| Известные командиры |
смотри список |
Лейб-гвардии Семёновский полк — полк Российской Императорской гвардии.
В 1800 г. император Павел I наименовал его Лейб-Гвардии Его Императорского Высочества Александра Павловича полком, но уже 14 марта 1801 года император Александр I возвратил полку прежнее наименование.
Содержание
Боевые отличия
- Георгиевское полковое знамя с надписью «За оказанные подвиги в сражении 17-го августа 1813 года при Кульме» (за сражение при Кульме в 1813 г.)
- Нагрудные знаки у обер-офицеров за стойкость в сражении под Нарвой с надписями «1700 г.» и «No.19»[1]
- Знаки на шапках с надписью: «За Правец 10 и 11 ноября 1877 г.»
История
Армия Петра I
Сформирован Петром I в 1691 году в подмосковном селе Семёновском под наименованием потешных семёновцев; с 1697 года они начали именоваться Семёновским полком, с 1700 года — Лейб-гвардии Семёновским.
Участвовал в Кожуховских маневрах (1694), Азовских походах (1695—96), затем в баталиях Северной войны.
К началу Северной войны имел в своём составе 3 батальона (обычные пехотные полки имели 2 батальона, Преображенский — четыре).
19/30 ноября 1700 года в неудачной для русских битве под Нарвой русская гвардия (Семёновский и Преображенский полки) стойко оборонялась от шведов и сумели избежать разгрома. Шведский король Карл XII за воинскую доблесть согласился сохранить им оружие: русские гвардейские полки перешли переправу с распущенными знамёнами, с барабанным боем и при оружии[2]. За мужество, проявленное в этой битве, все солдаты полка в 1700—1740 гг. носили красные чулки (в память о том, что «в сей битве стояли они по колено в крови»). В этой битве полк потерял 17 офицеров (включая командира подполковника П. В. Кунингама) и 454 нижних чинов. Майор Я. И. Лобанов-Ростовский за бегство с поля боя предстал перед трибуналом и был приговорён к смерти[3].
В 1702 году отряд из состава полка участвовал в 13-часовом штурме крепости Нотебург, за что все участники были награждены серебряными медалями; возглавлявший отряд подполковник М. М. Голицын получил чин полковника гвардии.
В 1707 году, как и Преображенский полк, посажен на лошадей. 28 сентября/9 октября 1708 года полк в составе корволанта русских войск участвовал в битве при Лесной и понёс большие потери (3 офицера и 259 нижних чинов).
27 июня 1709 года полк принимал участие в Полтавской битве; в команде находились подполковники Б. И. Куракин и Ефим Вестов, майоры П. М. Голицын, М. Я. Волков и И. И. Дмитриев-Мамонов; потери убитыми и ранеными составили 102 человека.
Наполеоновские войны
Большие потери понёс полк в сражении под Фридландом (1807), где погиб полковник Александр Ржевский, ещё 3 офицера и 294 нижних чина.
В ходе Отечественной войны 1812 года все три батальона полка вошли в состав 1-й бригады Гвардейской пехотной дивизии 5-го пехотного корпуса. При выступлении в поход из Санкт-Петербурга в строю находились 51 офицер и 2147 нижних чинов. Во время Бородинского сражения полк стоял в резерве, после захвата неприятелем Батареи Раевского участвовал в отражении атак французской тяжёлой кавалерии на центр русской позиции (потери составили 4 офицера и 24 нижних чина).
В кампанию 1813 года участвовал в сражениях при Лютцене, Баутцене, Кульме и Лейпциге, в кампанию 1814 года дошел до Парижа. Особенные потери полк понёс под Кульмом, где погибли до 900 человек из состава полка, в том числе полковник Андрей Ефимович.
В кампаниях 1813, 1814 гг. в боевых действиях полка принимал участие уникальный офицер — Георгиевский кавалер (№ 2438 (1071); 21 сентября 1812) полковник (впоследствии генерал) Сергей Васильевич Непейцын (1771—1848), потерявший ногу еще под Очаковым и воевавший на «искусственной» ноге конструкции знаменитого механика Кулибина
Семёновская история
16 октября 1820 года головная рота Семёновского полка, привязанная к прежнему командиру Я. А. Потёмкину, подала просьбу отменить введённые при Аракчееве жёсткие порядки и сменить полкового командира Шварца. Роту обманом завели в манеж, арестовали и отправили в казематы Петропавловской крепости. За неё вступился весь полк. Полк был окружён военным гарнизоном столицы, а затем в полном составе отправлен в Петропавловскую крепость. Первый батальон был предан военному суду, приговорившему зачинщиков к прогнанию сквозь строй, а остальных солдат к ссылке в дальние гарнизоны. Другие батальоны были раскассированы по различным армейским полкам.
XX век
В 1905 году полк был переброшен в Москву для подавления Декабрьского восстания в Москве. К 16-му числу, когда семёновцы и другие прибывшие подразделения вступили в дело, в руках восставших остались один из районов города — Пресня, а также линия Московско-Казанской железной дороги до Голутвина. Для подавления мятежа вне Москвы командир Семёновского полка полковник Г. А. Мин выделил из своего полка шесть рот под командой 18 офицеров и под начальством полковника Н. К. Римана.
За подавление декабрьского восстания в Москве командир Лейб-гвардии Семёновского полка Георгий Александрович Мин заслужил особую похвалу императора Николая II, был произведён в генерал-майоры и зачислен в Свиту. Но уже 13 августа 1906 года командир Семёновского полка Мин был убит эсерами.
Переход на сторону белых во время весеннего наступления на Петроград
 |
Этот раздел должен быть полностью переписан. На странице обсуждения могут быть пояснения.
|
В 1917 году Семёновский полк объявил себя приверженцем нового строя, был переименован в 3-й Петроградский городской охраны имени Урицкого. Когда Петрограду стала угрожать опасность наступления белых армий, расквартированные в Петрограде части начали посылать на фронт. 3-й охранный полк был преобразован в 3-й пехотный полк 2-й Петроградской бригады особого назначения и послан на фронт. 28 мая 1919 год полк расположился в селе Выра, что в 6 километрах от станции Сиверской Петербурго-Варшавской железной дороги. 3-й батальон полка, численность 600 человек, был расквартирован в деревне, два других находились на передовой. Ночью, по сговору командиров батальона и белых, в деревню вошёл Талабский полк белых, а заговорщики, возглавляемые В. А. Зайцевым, бывшим капитаном, командиром 1-го батальона и С. А. Самсониевским, бывшим гвардейским офицером, начали арестовывать и расстреливать всех коммунистов. Комиссар бригады А. С. Раков, забаррикадировавшись с пулемётом в одном из домов, отстреливался до тех пор, пока у него не закончились патроны, после чего застрелился. После чины полка прошли церемониальным маршем, под звуки полкового оркестра, перед своими офицерами. Всего на сторону белых перешло около шестисот человек, полковой оркестр и двух-орудийная батарея. Это был один из самых громких переходов красноармейцев на сторону белых, привлекший внимание высших руководителей советского государства. Вскоре после перехода полк был посещён командиром Северного корпуса генерал-лейтенантом А. П. Родзянко, который был приятно поражён их бодрым видом и оставил подразделению наименование Семёновского полка.[4]
Семёновское дело
См. также: Дело лицеистов
По утверждению историка Ярослава Тинченко, «для советской власти Семёновский полк был самым ненавистным из всей российской императорской армии». В дополнение к вышеописанному переходу на сторону белых, в 1905 году семёновцы участвовали в подавлении декабрьского вооружённого восстания в Москве[5].
Среди арестованных оказались трое участников подавления московского восстания 1905 года и шестеро офицеров и унтер-офицеров, в 1919 году перешедших на сторону белых. В 1920-х годах все они вернулись домой из эмиграции, но продолжали поддерживать переписку с инициатором перехода полка, проживавшим в Финляндии, капитаном Зайцевым.
При разборе алтаря церкви Лейб-гвардии Семёновского полка уполномоченные ОГПУ обнаружили полковое знамя, которое семёновцы хранили все эти годы.
По утверждению Алексея Поливанова, потомка одного из офицеров полка, из 21 арестованного семёновца 11 были расстреляны: генералы Я. Я. Сиверс, Н. А. Кавтарадзе, Д. А. Шелехов, полковники А. М. Поливанов, Д. В. Комаров, П. Н. Брок, Л. В. Дренякин, чиновник В. В. Христофоров, капитан Е. И. Кудрявцев и унтер-офицер К. П. Смирнов. Ещё четверо получили по 10 лет исправительно-трудовых лагерей: капитан Г. И. Гильшер, прапорщик П. П. Куликов, военный чиновник А. Е. Родионов и унтер-офицер Я. С. Полосин. Пятеро семёновцев отделались 5 годами ИТЛ: капитаны Н. В. Лобашевский и Г. К. Столица, подпоручик Б. К. Розе, унтер-офицеры Ф. А. Максимов и А. Ф. Тимофеев.
XXI век
12 декабря 2012 года в своем Послании Федеральному Собранию президент России В. В. Путин заявил о необходимости возрождения Преображенского и Семёновского полков[6].
16 апреля 2013 г. президентским указом 1-й отдельный стрелковый полк получил наименование Семёновский[7].
Слобода Семёновского полка и Семёновский плац в Петербурге
|
|
Слобода, называвшаяся Семенцы, занимала пространство, между нынешними Звенигородской улицей, Обводным каналом, Загородным и Обуховским (ныне Московским) проспектом в Санкт-Петербурге. От будущего Загородного проспекта прорубили просеки, ставшие позже проездами, а затем улицами. Вдоль них появились деревянные казармы и дома для офицеров. Около ста лет проезды именовались линиями с номерами по номерам рот (с 1 по 5 и 7, так как проезд в расположении 6-й роты, нынешняя Бронницкая улица, называлась по полковому госпиталю — Госпитальной улицей).
В 1798—1800 годах по Загородному проспекту и прилегающим улицам были построены каменные казармы (архитекторы Ф. И. Волков, Ф. И. Демерцов). Казармы неоднократно перестраивались на протяжении XIX-начала XX веков, но некоторые корпуса, хотя и в изменённом виде, существуют и в наши дни (например, офицерский дом, расположенный по адресу Загородный пр., 54). По общему плану, разработанному Ф. И. Волковым и Ф. И. Демерцовым, все военные здания образовывали компактное каре вокруг плац-парада.
Плац Семёновского полка занимал обширное пространство между современными Загородным проспектом, Звенигородской и Бронницкой улицами и Обводным каналом. В отечественной истории Семёновский плац известен не только как место для учений Семёновского и квартировавших по соседству Лейб-гвардии Егерского и Московского полков, но и как место казни петрашевцев 22 декабря 1849. 3 (15) апреля 1881 года на плацу повесили народовольцев — участников покушения на императора Александра II.
В 1880-е годы плац Семёновского полка перешёл к Обществу рысистого коннозаводства и до 1940 года там размещался ипподром. С 1884 года здесь проводились соревнования велосипедистов, а в 1893 году прошёл первый в Петербурге футбольный матч.
Во время Великой Отечественной войны на территории бывшего Семёновского плаца располагалась зенитная артиллерия. После войны в 1962 году на площади было открыто здание Театра Юного Зрителя. С сентября 1962 года пространство между улицей Марата и Загородным проспектом называется Пионерская площадь.
Между домами 45 и 47 по Загородному проспекту находится устроенный в 1865 году Введенский сад. На его территории сохранился фонтан и фундамент разрушенного в 1932 году большевиками полкового храма (арх. К. А. Тон).
В здании полкового госпиталя по адресу Лазаретный пер., 2 в настоящее время находится Военно-медицинский музей — крупнейший российский историко-медицинский музей мирового класса.
Памятники
11 октября 2008 года на Семёновской площади в Москве был торжественно открыт памятник русскому гвардейцу Семёновского полка работы скульптора Андрея Клыкова.[8]
Наименование полка
- 1683 — декабрь 1690 — Потешные Семёновские (Семёновские потешные конюхи, сокольники Семёновского Потешного двора)
- декабрь 1690 — 1695 — Семёновский полк (потешный)
- 1692 — потешные Преображенский и Семёновский полки сведены в 3-й выборный Московский полк солдатского строя
- 1695 — 22.08.1700 — Семёновский полк (солдатского строя)
- 22.08.1700 — 17.03.1800 — Лейб-гвардии Семёновский полк
- 17.03.1800 — 14.03.1801 — Лейб-гвардии Его Императорского Высочества Александра Павловича полк
- 14.03.1801 — март 1917 — Лейб-гвардии Семёновский полк
- март 1917 — 20.05.1918 — Гвардии Семёновский полк
- 09.05.1917 — 20.05.1918 — запасной батальон развёрнут в полк и наименован 'Гвардии Семёновский резервный полк'
- 20.05.1918 — 'Гвардии Семёновский полк' и 'Гвардии Семёновский резервный полк' расформированы (приказ Комиссариата по военным делам Петроградской трудовой коммуны № 114 от 31 мая 1918 года)
Командование полком
Полковники Лейб-гвардии Семёновского полка[9]
- 22.08.1700 — 15.10.1702 — Иван Иванович Чамберс (с 1701 года в чине генерал-майора возглавил оба гвардейских полка: Семёновский и Преображенский)
- 15.10.1702 — 10.12.1730 — князь Михаил Михайлович Голицын (в 1705 году к званию полковника лейб-гвардии Семёновского полка получил чин бригадира, с 29.07.1706 — генерал-майор, с 28.09.1708 — генерал-поручик, с 19.02.1714 — генерал-аншеф, с 21.05.1725 — генерал-фельдмаршал)
- 14.12.1730 — 17.10.1740 — императрица Анна Иоанновна
- 10.11.1740 — 25.11.1741 — император Иван VI
- 25.11.1741 — 25.12.1761 — императрица Елизавета Петровна
- 25.12.1761 — 09.06.1762 — император Петр III (затем шеф полка)
- 09.06.1762 — 28.06.1762 — граф Александр Иванович Шувалов, генерал-фельдмаршал
- 28.06.1762 — 06.11.1796 — императрица Екатерина II
- 07.11.1796 — 10.11.1796 — император Павел I (затем шеф полка)
- 07.11.1796 — 17.03.1800 — наследник цесаревич и великий князь Александр Павлович (затем шеф полка)
Шефы полка
- 09.06.1762 — 28.06.1762 — император Петр III
- 10.11.1796 — 17.03.1800 — император Павел I
- 17.03.1800 — 19.11.1825 — наследник цесаревич и великий князь Александр Павлович (с 12.03.1801 — император Александр I)
- 14.12.1825 — 18.02.1855 — император Николай I
- 19.02.1855 — 01.03.1881 — император Александр II
- 02.03.1881 — 21.10.1894 — император Александр III
- 02.11.1894 — 04.03.1917 — император Николай II
Подполковники Лейб-гвардии Семёновского полка[10]
- 04.04.1730 — 20.03.1747 — граф (с 1744) Андрей Иванович Ушаков, генерал-лейтенант (с 28.04.1730 — генерал-аншеф), генерал-адъютант (с 1731) (начальствовал полком с 1734 по 1738 г.)
- 1738 — 25.11.1741 — герцог Антон Ульрих Брауншвейг-Люнебургский, генерал-майор (с 14.02.1740 — генерал-лейтенант, c 11.11.1740 — генералиссимус) (начальствовал полком с 1738 по 25.11.1741 г.)
- хх.07.1743 — 1758 — Степан Фёдорович Апраксин, генерал-поручик (с 1746 — генерал-аншеф, с 05.09.1756 — генерал-фельдмаршал) (начальствовал полком с 1745 по 1758 г.)
- хх.хх.1758 — 09.06.1762 — граф Александр Иванович Шувалов, генерал-адъютант, генерал-аншеф (с 28.12.1761 — генерал-фельдмаршал)
- 28.06.1762 — хх.06.1763 — граф Александр Иванович Шувалов, генерал-фельдмаршал
- 1762 — 15.10.1783 — Фёдор Иванович Вадковский, генерал-поручик (с 21.04.1773 — генерал-аншеф) (начальствовал полком с 1766 по 1778 г.)
- 1767 — 30.11.1791 — граф Яков Александрович Брюс, генерал-майор (с 05.12.1770 — генерал-поручик, с 21.04.1773 — генерал-аншеф), генерал-адъютант (с 05.09.1770) (начальствовал полком с 1778 по 1784 г.)
- 21.11.1784 — 1796 — граф (с 1790) Николай Иванович Салтыков, генерал-адъютант, генерал-аншеф (начальствовал полком с 1787 по 1792 г.)
- 05.07.1797 — 05.12.1799 — Василий Иванович Левашов, генерал от инфантерии (начальствовал полком с 1797 по 1799 г.)
Второй шеф полка
- 28.10.1866 — 01.03.1881 — наследник цесаревич и великий князь Александр Александрович
Командиры полка
- 1692—1693 — Александр Вилимович Шарф, полковник
- 1693—1700 — Иван Иванович Чамберс, полковник (в 1700 году в чине генерал-майора возглавил оба гвардейских полка: Семёновский и Преображенский)
- 1696—1700 — Иван Иванович Англер, полуполковник (возглавил полк при подавлении стрелецкого бунта 1698 года)
- 1699—19.11.1700 — Павел Васильевич Кунингам, полуполковник (пал в битве при Нарве)
- 1701—1702 — князь Михаил Михайлович Голицын, полуполковник
- 15.10.1702—1705 — князь Михаил Михайлович Голицын, лейб-гвардии Семёновского полка полковник (с 1705 года бригадир, в 1706 году в чине генерал-майора возглавил оба гвардейских полка: Семёновский и Преображенский; позже был откомандирован от командования русской гвардией, однако продолжал носить почётное звание полковника полка, таким образом, стал «шефом» полка)
- 1707—1709 — князь Борис Иванович Куракин, лейб-гвардии полуполковник
- 1708—1709 — Иван Ильич Дмитриев-Мамонов, лейб-гвардии майор (командовал полком во время заграничной командировки Б. И. Куракина)
- 1709 — князь Михаил Иванович Волконский, лейб-гвардии майор
- 1709—1717 — князь Пётр Михайлович Голицын, лейб-гвардии подполковник и генерал-майор
- 1717—1719 — князь Владимир Никитич Прозоровский, флигель-адъютант и лейб-гвардии подполковник
- 1720—1726 — Михаил Яковлевич Волков, лейб-гвардии подполковник и генерал-майор
- 12.05.1727—11.09.1727 — князь Алексей Иванович Шаховской, лейб-гвардии майор и генерал-майор (начальствовал полком с 1730 по 1734 г.)
- 1727—1730 — Степан Андреевич Шепелев, лейб-гвардии майор
- 04.04.1730—1734 — Андрей Иванович Ушаков, генерал-поручик (с 28.04.1730 — генерал-аншеф), генерал-адъютант (с 1731); лейб-гвардии Семёновского полка подполковник
- 1734—1737 — Степан Фёдорович Апраксин, лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор (начальствовал полком с 1745 по 1758 г.)
- 1737—1745 — Николай Иванович Стрешнев, лейб-гвардии Семёновского полка премьер-майор
- 14.02.1740 — 01.11.1740 — герцог Антон Ульрих Брауншвейг-Люнебургский, генерал-лейтенант; лейб-гвардии Семёновского полка подполковник (начальствовал полком с 1738 по 25.11.1741 г.)
- 1745—1748 — граф Иван Михайлович Ефимовский, подполковник
- 1748—1750 — Иван Степанович Майков, лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 1750—1755 — Никита Фёдорович Соковнин, подполковник и генерал-майор
- 1755—1758 — Андрей Иванович Вельяминов-Зернов, лейб-гвардии Семёновского полка премьер-майор
- 1758—1760 — граф Александр Иванович Шувалов, генерал-адъютант, генерал-аншеф; лейб-гвардии Семёновского полка подполковник
- 1760—1761 — Максим Дмитриевич Вындомский, лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 1762—1763 — Любим Арсеньевич Челищев, лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 1763—1765 — князь Матвей Алексеевич Гагарин, лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 1765—1766 — Фёдор Иванович Вадковский, генерал-поручик; лейб-гвардии Семёновского полка подполковник (начальствовал полком с 1766 по 1778 г.)
- 1766—22.09.1769 — граф Яков Александрович Брюс, генерал-поручик; лейб-гвардии Семёновского полка подполковник (начальствовал полком с 1778 по 1784 г.)
- 01.01.1770—1775 — Евгений Петрович Кашкин, бригадир (с 12.10.1770 — генерал-майор); лейб-гвардии Семёновского полка премьер-майор
- 28.02.1775—1778 — князь Василий Васильевич Долгорукий, бригадир (с 28.06.1777 — генерал-майор); лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 28.09.1778—1784 — Василий Иванович Левашов, флигель-адъютант, бригадир (с 05.05.1779 — генерал-майор, с 14.07.1780 — генерал-поручик); лейб-гвардии Семёновского полка премьер-майор (начальствовал полком с 1797 по 1799 г.)
- 1784—1787 — Николай Иванович Салтыков, генерал-адъютант, генерал-аншеф; лейб-гвардии Семёновского полка подполковник (начальствовал полком с 1787 по 1792 г.)
- 1787—1789 — Пётр Иванович Бабарыкин, генерал-майор; лейб-гвардии Семёновского полка премьер-майор
- 06.1789—1796 — Александр Михайлович Римский-Корсаков, бригадир (с 01.02.1793 — генерал-майор); лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 1796—1798 — Ардалион Александрович Тарсуков, бригадир (с 28.06.1796 — генерал-майор); лейб-гвардии Семёновского полка секунд-майор
- 1798—13.08.1799 — Василий Александрович Недобров, генерал-майор
- 15.08.1799—27.06.1807 — Леонтий Иванович Депрерадович, генерал-майор
- 20.08.1807—19.12.1809 — Николай Иванович Вердеревский, генерал-майор
- 1809 — Нил Иванович Шевнин, подполковник (временно)
- 19.12.1809—16.12.1812 — Карл Антонович Криденер, полковник
- 16.12.1812—09.04.1820 — Яков Алексеевич Потёмкин, генерал-майор (с 02.04.1814 — генерал-адъютант)
- 09.04.1820—02.11.1820 — Фёдор Ефимович Шварц, полковник. Его кратковременное командование полком связано с так называемой "Семёновской историей
- 24.01.1821—30.06.1821 — Иван Фёдорович Удом, генерал-майор
- 22.07.1823—10.03.1832 — Сергей Павлович Шипов, полковник (с 22.07.1825 — генерал-майор), генерал-адъютант (с 15.12.1825)
- 22.03.1832—25.10.1842 — Алексей Максимович Ребиндер, генерал-майор (с 17.05.1839 — Свиты Его Величества генерал-майор)
- 27.10.1842—11.04.1848 — Павел Петрович Липранди, генерал-майор (с 25.06.1843 — Свиты Его Величества генерал-майор)
- 11.04.1848—27.12.1852 — Александр Иванович Гильденштуббе, генерал-майор
- 09.04.1853—06.12.1853 — барон Родриг Григорьевич Бистром, флигель-адъютант полковник (командующий полком)
- 06.12.1853—12.11.1860 — барон Родриг Григорьевич Бистром, генерал-майор (с 30.08.1855 — Свиты Его Величества генерал-майор), генерал-адъютант (с 30.08.1860)
- 12.11.1860—27.11.1864 — Карл-Андрей Ефимович фон Ден, генерал-майор
- 24.11.1864—09.09.1867 — граф Павел Андреевич Шувалов, Свиты Его Величества генерал-майор
- 09.09.1867—17.04.1874 — князь Николай Иванович Святополк-Мирский, Свиты Его Величества генерал-майор
- 17.04.1874—23.10.1877 — Севастьян Павлович фон Эттер, Свиты Его Величества генерал-майор
- 24.10.1877—07.04.1879 — барон Георгий Эдуардович Рамзай, флигель-адъютант полковник (с 01.01.1878 — Свиты Его Величества генерал-майор)
- 07.04.1879—27.01.1882 — граф Владимир Петрович Клейнмихель, Свиты Его Величества генерал-майор
- 17.02.1882—30.08.1882 — Александр Ильич Пантелеев, полковник (командующий полком)
- 30.08.1882—08.12.1890 — Александр Ильич Пантелеев, генерал-майор
- 09.12.1890—02.09.1899 — Владимир Васильевич Пенский, генерал-майор
- 13.09.1899—20.10.1904 — барон Карл-Фридрих-Август Фёдорович Лангоф, полковник (с 06.12.1900 — генерал-майор)
- 05.12.1904—07.01.1906 — Георгий Александрович Мин, полковник, флигель-адъютант (с 1905) (командующий полком)
- 07.01.1906—13.08.1906 — Георгий Александрович Мин, Свиты Его Величества генерал-майор
- 22.08.1906—13.07.1907 — Владимир Александрович Шильдер, генерал-майор
- 13.07.1907—21.12.1908 — Александр Александрович Зуров, генерал-майор
- 21.12.1908—26.03.1910 — Илья Яковлевич Кульнев, Свиты Его Величества генерал-майор
- 26.03.1910—22.11.1913 — Евгений Фёдорович Новицкий, генерал-майор (с 21.11.1912 — Свиты Его Величества генерал-майор)
- 22.11.1913—22.08.1915 — Иван Севастьянович фон Эттер, генерал-майор (06.05.1915 — Свиты Его Величества генерал-майор)
- 22.08.1915—18.02.1916 — Сергей Иванович Соваж, полковник (командующий полком)
- 18.02.1916—10.05.1916 — Сергей Иванович Соваж, генерал-майор
- 17.05.1916—06.12.1916 — Павел Эдуардович Тилло, полковник (командующий полком)
- 06.12.1916—29.05.1917 — Павел Эдуардович Тилло, генерал-майор
- 29.05.1917—12.1917 — Александр Владимирович Попов, полковник (командующий полком)
Известные люди, служившие в полку
Список
- Адариди, Август-Карл-Михаил Михайлович — Генерального штаба генерал, военный деятель и писатель.
- Бестужев-Рюмин, Михаил Павлович — декабрист, один из главных деятелей Южного общества.
- Боратынский, Евгений Абрамович — поэт.
- Бутовский, Виктор Иванович — действительный статский советник, егермейстер Двора Его Императорского Величества.
- Веймарн, Пётр Фёдорович — генерал-лейтенант, член совета Николаевской военной академии.
- Э. Э. Гартье
- Грушецкий, Василий Владимирович — генерал-поручик, действительный тайный советник, сенатор, участник присединения Крыма к России в русско-турецкой войне.
- Дибич-Забалканский, Иван Иванович — генерал-фельдмаршал.
- Долгоруков, Иван Михайлович — поэт, драматург, актёр-любитель и мемуарист.
- Долохов — персонаж книги «Война и мир» Л. Н. Толстого
- Дягилев, Дмитрий Васильевич — поэт, художник и музыкант, прадед Сергея Павловича Дягилева.
- Касаткин-Ростовский, Фёдор Николаевич — поэт, драматург и журналист.
- Коновницын, Пётр Петрович — военный и государственный деятель, Герой Отечественной войны 1812 года.
- Краснокутский, Семён Григорьевич — генерал-майор, декабрист.
- Лампе, Алексей Александрович фон — Генерального штаба генерал-майор, Председатель Русского Обще-Воинского Союза.
- Левстрем, Эрнест Лаврентьевич — генерал-майор российской и генерал от инфантерии финской армии.
- Мазовский, Николай Николаевич — генерал-майор, шеф Павловского гренадерского полка, геройски погибший под Фридландом.
- Макаров, Юрий Владимирович — автор книги-воспоминания «Моя служба в Старой Гвардии. 1905—1917.»
- Мальтиц, Павел Фёдорович — директор Академии художеств.
- Махотин, Николай Антонович — генерал, участник Крымской войны, военный педагог и администратор.
- Муравьёв-Апостол, Сергей Иванович — декабрист, один из главных деятелей Южного общества.
- Непейцин, Сергей Васильевич — генерал-майор, герой Отечественной войны 1812 года.
- Павлов, Иван Петрович — генерал от инфантерии, член Военного Совета.
- Панютин, Фёдор Сергеевич — генерал-адъютант, член Государственного Совета.
- Пущин, Павел Сергеевич — обер-прокурор Межевого департамента Сената, действительный статский советник, друг А. С. Пушкина.
- Редигер, Александр Федорович — участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг., военный министр (1905—1909).
- Сиверс, Фаддей Васильевич — генерал от инфантерии
- Скворцов, Николай Николаевич — главный интендант Военного министерства, генерал от инфантерии.
- Суворов, Александр Васильевич — генералиссимус.
- Тизенгаузен, Богдан Карлович
- Трубников, Кузьма Петрович — советский военачальник.
- Тухачевский, Михаил Николаевич — Маршал Советского Союза.
- Чаадаев, Пётр Яковлевич — философ и публицист, друг А. С. Пушкина.
- Экк, Эдуард Владимирович — русский генерал от инфантерии.
- Чичерин, Александр Васильевич
- Милорадович, Алексей Григорьевич
Напишите отзыв о статье "Семёновский лейб-гвардии полк"
Литература
- Карцов П. П. [history.scps.ru/p_semen/semen00.htm История лейб-гвардии Семёновского полка] — СПб., 1853—54.
- Карцов П. П. [runivers.ru/lib/book4615/ История лейб-гвардии Семёновского полка: 1683—1854: в 2 т. — 1852—1854 гг. — СПб.] на сайте Руниверс
- Карцов П. П. История лейб-гвардии Семеновского полка: 1683—1854: в 2 т. — Репринтное издание 1852—1854 гг. — СПб.: Альфарет, 2008.
- Карцов П. П. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/kartsov_1820.html Событие в лейб-гвардии Семёновском полку в 1820 г.]»
- его же статьи в «Русской Старине» 1883 г., № 3 — 5; «Л.-гв. Преображенский и С. полки» («Рус. Стар.», 1883, № 5);
- «Оправдательная статья» полк. Вадковского (в «Рус. Стар.», 1873, VII);
- «Мнение командующего отдельным гвардейским корпусом ген.-ад. Васильчикова о С. возмущении» (в «Русск. Архиве», 1870);
- ст. в «Чтениях в Обществе Истор. и Древн. Рос.» (1864. кн. 4, отд. 5);
- Дирин П. [runivers.ru/lib/book4607/56651/ Краткая история Лейб-гвардии Семеновского полка. — М.: Тип. Елисаветы Гербек, 1883.— 59 с.] на сайте Руниверс
- Дирин П. [runivers.ru/lib/book6029/ «История л.-гв. С. полка» (СПб., 1883).] на сайте Руниверс
- Дирин П. «[bibliotekar.ru/reprint-12/index.htm Потешные полки Петра Великого]» // Русский архив, 1882.
- Павлов А. В., фон Эссен Н. К., Зайцов А. А., Романовский С. В. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/Iz_proshlogo/iz_proshlogo_index.html Из прошлаго. Исторические материалы Лейб-Гвардии Семёновского полка]»
- Макаров Ю. В. «[militera.lib.ru/memo/russian/makarov_uv/01.html Моя служба в Старой Гвардии]»
- Пущин П. С. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/puschin_index.html Дневник Павла Пущина. 1812—1814]»
- Чичерин А. В. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/chicherin_index.html Дневник Александра Чичерина. 1812—1813]»
- Аглаимов С. П. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/aglaimov_index.html Отечественная война 1812 года. Исторические материалы Л.-Гв. Семеновского полка]»
- Казаков И. М. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/kazakov_pohod_1814.html Поход во Францию 1814 г.]»
- Михневич Н. П. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/history03.html Из похода л.-гв. Семёновского полка в 1877—1878 гг.]»
- Игнатьев А. Н. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/Shindarnika.html Семеновский памятник на горе Шандорник.]»
- Адариди К. М. «[www.lgsp.petrobrigada.ru/200years.html Воспоминание о двухсотлетнем Юбилее полка]»
- «[www.lgsp.petrobrigada.ru/250years.html Преображенцы, Семеновцы, Бомбардиры 1683-1933]» Празднование 250-летнего юбилея в Париже и других центрах русской эмиграции, 5 июня 1933 года.
- [www.memoirs.ru/rarhtml/CasPS_RA68.htm «Частное письмо из Петербурга в Тульчин о Семеновском возмущении 1820 года» / Сообщ. В. И. Баюшевым // Русский архив, 1868. — Изд. 2-е. — М., 1869. — Стб. 1820—1828.]
Ссылки
- [www.lgsp.petrobrigada.ru/ Военно-Исторический клуб Лейб-Гвардии Семёновский полк]
- [www.regiment.ru/reg/I/A/2/1.htm Страница на Regiment.ru]
- [www.lgsp.petrobrigada.ru/spiski.html Списки Лейб-гвардии Семёновского полка]
- [www.lgsp.petrobrigada.ru/regphoto.html Полковой фотоальбом]
- [www.lgsp.petrobrigada.ru/history02.html Знамёна Лейб-гвардии Семёновского полка]
- [www.lgsp.petrobrigada.ru/history04.html Полковые марши и песни]
- [www.gendarme.ru/Library/8/7.htm Гернет М. Н. История царской тюрьмы, т. 4, М., 1962:]
- [www.vokrugsveta.ru/vs/article/1759/ Декабрьская репетиция октября]
- [www.simvolika.org/mars_097.htm С. Я. Штрайх Восстание Семеновского полка в 1820 году. Историко-революционная библиотекаГосударственное издательство, Петербург, 1920 г.]
- [dlib.rsl.ru/viewer/01005105931#?page=7 Нагрудные знаки и жетоны Гвардий]
Примечания
- ↑ vitus.org.ru/publ/16-1-0-30 История армии. Пётр Первый
- ↑ П. Дирин. История лейб-гвардии Семёновского полка. — СПб. 1883.
- ↑ П. О. Бобровский. История лейб-гвардии Преображенского полка. Том 2. — СПб. 1904.
- ↑ Корнатовский Н. А. [militera.lib.ru/h/kornatovsky_na/index.html Борьба за Красный Петроград]. — Москва: АСТ, 2004. — С. 162 — 164. — 606 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5 000 экз. — ISBN 5-17-022759-0.
- ↑ Ярослав Тинченко. [www.xxl3.ru/krasnie/tinchenko/razd1-2.html#len Голгофа русского офицерства в СССР 1930—1931 годы.]
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=981776&tid=101174 В российской армии возродятся Семеновский и Преображенский полки]
- ↑ [kremlin.ru/acts/17904 Отдельному стрелковому полку присвоено почётное наименование]. Kremlin.ru (16.04.2013). Проверено 16 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FwKswTKN Архивировано из первоисточника 17 апреля 2013].
- ↑ [www.tvc.ru/ShowNews.aspx?top=5&id=29a03f31-c7a8-4916-aa27-cc20a5fc1452 В столице открыли памятник русскому гвардейцу Семёновского полка]
- ↑ В 1706—96 годах чин гвардии полковника соответствовало званию шефа полка
- ↑ Звание гвардии подполковника, с 1730 по 1796, соответствовало званию второго шефа полка
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Отрывок, характеризующий Семёновский лейб-гвардии полк
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
