Семёнов, Владимир Николаевич (архитектор)

Владимир Николаевич Семёнов
Основные сведения
Работы и достижения
Учёба:	ПИГИ
Работал в городах	Москва, Пятигорск, Железноводск, Екатеринбург, Кратово, Волгоград, Астрахань, Ростов-на-Дону, Владимир, Минеральные Воды, Хабаровск, Ярославль, Летчуэрт
Градостроительные проекты	Генеральный план реконструкции Москвы, Город-сад в Кратово, проекты планировки ряда городов
Награды

Владимир Никола́евич Семёнов (8 [20] января 1874, Кисловодск — 1 февраля 1960, Москва) — русский и советский архитектор, градостроитель и преподаватель. Один из пионеров и теоретик российского градостроительства. Главный архитектор Москвы в 1932—1934 годах, автор Генерального плана реконструкции Москвы (1935). Действительный член Академии архитектуры СССР, доктор архитектуры, профессор.

Биография

Родился 8 (20 января) 1874 года в Кисловодске (ныне Ставропольский край) в семье Н. С. Семёнова — военного топографа и учёного-кавказоведа. В 1892 году окончил реальное училище № 1 во Владикавказе и поступил в Петербургский институт гражданских инженеров. Окончил ПИГИ в 1898 году со званием гражданского инженера и серебряной медалью за дипломный проект. По окончании института работал у академика Н. В. Дмитриева, занимавшего в то время должность главного архитектора Гатчины. В сентябре 1898 года был причислен к Министерству внутренних дел. Проработав гражданским инженером год, в составе группы русских добровольцев уехал в Трансвааль для участия на стороне буров в Англо-бурской войне. Во время войны встречался с молодым журналистом Уинстоном Черчилем.

После полученного на войне ранения вернулся в Россию и отправился на Северный Кавказ, где устроился в Пятигорске в Управление Кавказских Минеральных Вод. В Пятигорске женился на Алевтине Михайловне Севостьяновой; здесь же у них родились дети Светлана и Владимир. На Северном Казказе Семёнов осуществил ряд построек в Пятигорске, Кисловодске, Железноводске и других местах. В 1908 году он вместе с семьёй эмигрировал в Лондон, что было связано с деятельностью жены по материальной поддержке северо-кавказских революционеров. В Великобритании Семёнов участвовал в планировке и застройке города-сада в Летчуэрте; вошёл в в состав учредительной конференции по градостроительству, которую в 1910 году проводил Королевский институт британских архитекторов; в 1908—1910 годах посетил Париж, Вену, Брюссель и ряд городов Германии, где изучал планировку и застройку городов и деятельность по регулированию городского строительства. В Лондоне у Семёновых родилась младшая дочь Маргарита. Находясь в Великобритании, Семёнов принимал участие в некоторых проводимых в России архитектурных конкурсах. В конце 1912 года возвратился в Россию и поселился в Москве. По приезду он опубликовал книгу «Благоустройство городов», работать над которой начал ещё в Лондоне. В 1920-х — 1930-х годах работал консультантом Архитектурной мастерской Строительного отдела Моссовета, руководил Научно-техническим советом в Наркомхозе РСФСР. В 1927 году Семёнов организовал и возглавил «Бюро по планировке городов», на базе которого в 1929 году был организован «Гипрогор» — институт для проектирования генеральных планов городов и рабочих поселков, разработки проектной документации для новостроек первых пятилеток. Под руководством Семёнова были составлены проекты планировки Астрахани, Владимира, Кисловодска, Минеральных Вод, Сталинграда, Хабаровска, Ярославля и других городов. В эти годы В. Н. Семёнов также активно занимался преподавательской деятельностью: читал курс градостроительства в МВТУ и ВХУТЕМАСе . В 1923 году Государственный ученый совет Наркомпроса РСФСР присвоил В. Н. Семёнову звание профессора по специальности «Градостроительство». Позднее он продолжил преподавательскую деятельность в Московском архитектурном институте.

В 1932 году В. Н. Семёнов был назначен руководителем Архитектурно-планировочного управления — главным архитектором Москвы. В это время под его руководством был разработан «Эскиз генерального плана Москвы», основные положения которого легли в основу Генерального плана реконструкции Москвы, утверждённого в 1935 году. В начале 1930-х годов был избран действительным членом Академии архитектуры СССР. В 1939 году Семёнову была присуждена учёная степень доктора архитектуры. С 1941 года В. Н. Семенов более десяти лет руководил Научно-исследовательским институтом градостроительства Академии архитектуры СССР, где разрабатывались теоретические основы градостроительства, практические рекомендации и проекты планировки и застройки городов и посёлков.

Скончался 1 февраля 1960 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Основные проекты и постройки

• Дворец Эмира Бухарского (1898, Железноводск), ныне — 2-й корпус санатория «Ударник»;
• Гостиница «Бристоль» (1904—1909, Пятигорск);
• Дача Эмира Бухарского «Мавритания» (1904—1909, Кисловодск), не сохранилась;
• Санаторий «Азау» (1904—1909, Ессентуки), ныне — санаторий «Украина»;
• Театр оперы и балета (1904—1912, Екатеринбург, проспект Ленина, 46а);
• Конкурсный проект Бактериологического института, 1-я премия (1909, Москва);
• Планировка и строительство города-сада для служащих Московско-Казанской железной дороги, совместно с А. И. Тамановым (1912—1914, Кратово);
• Жилой дом рабоче-строительного кооператива «Звено» (1928, Москва, Второй Обыденский переулок, 10);
• Генеральный план реконструкции Москвы (1932—1935);
• План восстановления и развития Ростова-на-Дону (1944—1945), осуществлён частично;
• План восстановления Сталинграда, Смоленска, Севастополя (1940-е).

Библиография

• Семёнов В. Н. Благоустройство городов. — М.: Типография П. П. Рябушинского, 1912. — 184 с.; переиздана в 2003 году.
• Семёнов В. Н.. Очередные задачи. — Архитектура, 1923, № 1-2, с. 28-30.
• Вл. Семёнов. Зелень в городе. — Красная Нива, 1924, № 19, с. 446—462.
• Семенов В. Н. Выбор наиболее целесообразного с экономической точки зрения типа поселка, застройки, дома и квартиры. Доклад на Всесоюзной конференции по вопросам жилищного и промышленного строительства, созванной Госпланом СССР в Москве 5-10 мая 1925 г. — В кн.: Вопросы современного жилищного и промышленного строительства. М., 1926, с. 230—235.
• Семёнов В. К строительству социалистического Сталинграда. — Коммунальное дело, 1930, № 2, с. 8, 9.
• Семенов В. Москву планировать и планово застраивать. — Строительство Москвы, 1932, № 6.
• Семенов В. Как планировать и строить Москву. — Строительство Москвы, 1932, № 8, 9, с. 8-11.
• Семенов, проф. Схема АПУ (метро). — Строительство Москвы, 1933, № 1.
• Семенов В. Н. Архитектурная реконструкция Москвы. — В кн.: Вопросы архитектуры ААСССР. М.-Л., 1935, с. 119—158.
• Семенов В. Н. Районная планировка Кавказских Минеральных Вод. — Архитектурная газета, 1932, № 42 (114).
• В. Н. Семенов, проф., Д. И. Шейнис. Планировка района и курортов Кавказских Минеральных Вод.- Социалистический город, 1937, № 6, с. 17-26.
• Семенов В. Н. Вопросы планировки. — Академия архитектуры, 1935, № 4, с. 39-43.
• Семенов В. Н., акад. архит. Поселки для предприятий, эвакуированных в Среднюю Азию. — Архитектура СССР, 1942, № 1, с. 17-21.
• Семенов В. Н. Основные архитектурно-планировочные правила по проектированию населенных мест городского типа. Доклад на VI сессии Академии Архитектуры СССР. — В кн.: Вопросы восстановительного строительства. М., 1945.
• Семенов В. Н. Основы планировки восстанавливаемых городов. — В кн.: Проблемы современного градостроительства, 1947, № 1, с. 1-8.
• Семенов В. Н. Архитектурно-планировочная организация жилых районов советских городов. Доклад на VIII Сессии Академии архитектуры СССР, 1948.- В кн.: Сообщения Президиума Академии Архитектуры СССР. М., 1948.
• Семенов В. Н. О генеральном плане Ростова-на-Дону. — В кн.: Проблемы советского градостроительства, 1949, № 2, с. 2-6.

Семья

• Отец — Николай Сергеевич Семёнов (? — 1886), военный топограф, учёный-кавказовед, исследователь Дагестана, Чечни и чеченского народа.
• Брат — Николай Николаевич Семёнов (1879—1922), архитектор, автор ряда построек в Кисловодске и Ессентуках.
• Сын — Владимир Владимирович Семёнов-Прозоровский (1904—1959), архитектор и учёный в области градостроительства, автор планировки Апшеронского полуострова в Баку и Пятигорска.

• Внучка — Наталия Николаевна Белоусова (род. 1935), архитектор, супруга А. А. Ширвиндта.
• Внук — Белоусов, Владимир Николаевич (р. 1928) — советский и российский архитектор, действительный член РААСН.

Память

В 1996 году В. Н. Семёнову посмертно присвоено звание «Почётный гражданин города Кисловодска». В честь архитектора в Кисловодске проходят «Семёновские чтения», выпущена памятная медаль, на которой изображён В. Н. Семёнов и выбиты его слова: «Градостроительство — это высокое искусство». На стене дома в Кисловодске, который построил и где жил В. Н. Семёнов и его брат, установлена мемориальная доска.

Литература

• Белоусов В. Н., Смирнова О. В. В. Н. Семенов. — М.: Стройиздат, 1980. — 144 с. — (Мастера архитектуры). — 20 000 экз.
• Смирнова О. В. В. Семенов (1874—1960) // Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1988. — Т. 2. — С. 95-103. — 368 с.
• Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 220. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
• Бесолов В. Б. Научное и творческое наследие династии Семёновых и Северный Кавказ // Вестник Владикавказского научного центра. — Владикавказ, 2006. — Т. 1. — С. 61-67.
• Смирнова О. В. Владимир Николаевич Семёнов // Мастера советской архитектуры об архитектуре. — М., 1975. — Т. 1. — С. 220—243.

Ссылки

• [mka.mos.ru/arb/main-architects/semenov.php Пионер русского градостроительства]. Комитет по архитектуре и градостроительству Москвы. Проверено 3 ноября 2013.

Отрывок, характеризующий Семёнов, Владимир Николаевич (архитектор)

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.