Семёнов-Тян-Шанский, Вениамин Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Семёнов-Тян-Шанский.
Вениамин Петрович Семёнов-Тян-Шанский
Дата рождения:

17 марта (8 апреля) 1870(1870-04-08)

Место рождения:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дата смерти:

8 февраля 1942(1942-02-08) (71 год)

Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Страна:

Российская империя Российская империя → СССР СССР

Научная сфера:

география, статистика, геология

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Санкт-Петербургский университет

Известен как:

автор фундаментальных работ по страноведению и описанию территории России, теоретик географической науки

Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский (8 апреля 1870, Санкт-Петербург — 8 февраля 1942, Ленинград) — русский и советский статистик и географ, автор фундаментальных работ по районированию, городскому и сельскому расселению.





Образование

Вениамин Петрович родился в семье выдающегося путешественника и географа П. П. Семёнова. С детства отец привил ему интерес к географии, изучению природы и общества. В 1893 году Вениамин Семёнов (приставку к фамилии П. П. Семёнов и его дети получили в 1906 году) окончил естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета по кафедре геологии и палеонтологии. Студентом испытал сильное воздействие лекций Д. И. Менделеева по химии; позднее написал рецензию на книгу Менделеева «К познанию России» (Известия РГО, 1906, т. 42, вып. 4). Вскоре В. П. Семёнов занялся научной работой (геологические исследования на Северо-Западе, на Алтае, в Казахстане и др.) и забросил подготовку к преподавательской деятельности.

Научная деятельность

В 1895—1897 годах В. П. Семёнов принимал участие в первой всероссийской переписи населения в качестве секретаря главной переписной комиссии. Затем служил в Центральном статистическом комитете, в статистическом отделении канцелярии товарища министра финансов, а в 1905—1917 годах был начальником статистического отделения в министерстве торговли и промышленности.

На основе анализа и систематизации статистического материала В. П. Семёновым-Тян-Шанским были подготовлены к изданию (совместно с отцом и В. И. Ламанским) книги «Россия. Полное географическое описание нашего отечества…» (вышли в свет 11 томов из 22 запланированных). В 1909—1911 выходит в свет фундаментальная работа В. П. Семёнова-Тян-Шанского «Торговля и промышленность Европейской России по районам» (13 томов), содержащая подробное описание каждого из 1065 выделенных районов и детальную экономическую карту. Эта работа была удостоена Гран-при и золотой медали на Всемирной выставке в Турине (1911). В 1910 году была опубликована книга «Город и деревня Европейской России», в которой были подробно проанализированы зональные типы сельского расселения (в зависимости от природных условий), дана характеристика городов в зависимости от их людности и торгово-промышленного оборота. Эта работа считается первой в мире монографией по геоурбанистике и остается надежным ориентиром для современных исследователей в оценке экономико-географических сдвигов, произошедших на территории Европейской России за ХХ век.

П 1915-18 — член Комиссии Академии наук по изучению естественных производит. сил России (КЕПС) от Географического общества. Представлял также Географическое общество и Министерство торговли и промышленности в Междуведомственной комиссии по выработке пятилетнего плана железнодорожного строительства (1916—1917).

Как ученый и общественный деятель В. П. Семёнов-Тян-Шанский считал себя продолжателем традиции «славных ученых и общественных деятелей, глубже всех задумывавшихся над державным положением России» — П. П. Семенова-Тян-Шанского, В. И. Ламанского, Д. И. Менделеева и А. И. Воейкова. Переосмыслив наследие школы Ф. Ратцеля, В. П. Семёнов-Тян-Шанский разработал оригинальные концепции антропогеографии и политической географии. Политическую географию он определял как «географию территориальных и духовных господств (или могуществ) человеческих сообществ», а экономическую географию как «географию производительных сил, естественных или искусственных, используемых или не используемых человеком».

Преподавательская деятельность

После начала Первой мировой войны и событий 1917 года издание научных работ стало проблематичным и Вениамин Петрович сосредоточился на преподавательской работе:

  • с 1919 года — профессор страноведения в Педагогическом институте при университете,
  • с 1922 года — профессор сравнительного страноведения в Географическом институте и Педагогическом институте им. Герцена,
  • с 1925 года — профессор сравнительного страноведения, антропогеографии и методологии районирования на географическом факультете ЛГУ.

На основе лекционных курсов в 1928 году была издана работа «Район и страна», в которой были обобщены подходы В. П. Семёнова-Тян-Шанского к районированию. Он предлагал выделять т. н. ключи — узлы территории, которые являются центрами притяжения населения и влияют на экономический облик страны. Характер же окружающей их зоны тяготения определяется природными условиями, к которым адаптируется сельское хозяйство и сельское расселение.

Преследования в 1930-е годы

С 1922 года В. П. Семёнов-Тян-Шанский начинает работу над изданием 110-листной карты плотности населения Европейской России, в которой должен был использоваться дазиметрический метод картографирования (определение плотности по фактическому сгущению населенных пунктов и их людности, а не по каким-либо условным территориальным единицам). С начала 1930-х годов исследования в этой области, которые могли вскрыть демографические последствия коллективизации, оказались под запретом. Формальным предлогом к началу репрессий против учёного была его принадлежность к антропогеографии, которая в вульгарной трактовке официальных кругов того времени сводилась исключительно к геополитике и соответствующими работам немецких авторов и была запрещена как научное направление. Несмотря на то, что последняя работа по геополитике была написана В. П. Семёновым-Тян-Шанским в 1915 году, а исследование политических вопросов в лекционных курсах профессора носило сугубо теоретический характер, его имя оказалось включено в список «прорабатываемых» ОГПУ учёных.

В 1932 году В. П. Семёнов-Тян-Шанский был вынужден оставить преподавательскую деятельность и целиком сосредоточил усилия на организации Географического музея в Санкт-Петербурге, который, по его замыслу, должен был способствовать популяризации науки и давать наглядное представление о территориальном разнообразии природы и общества. Общее количество экспонатов музея превышало 16000 наименований, а часть картин для него была нарисована лично В. П. Семёновым-Тян-Шанским. Также в это время он ведёт активную деятельность в Русском географическом обществе, направленную на сохранение академических традиций географии.

В обстановке стремительной политизации науки к середине 1930-х преследование всех «несоветских» научных течений внутри географии переходит на новый уровень. В написанной в 1935 году докладной записке УНКВД ([www.unilib.neva.ru/rus/lib/g_names/dsymp_1.html текст]) Географический музей и Центрографическая лаборатория, занимавшаяся составлением дазиметрических карт, подозреваются в «дискредитации всего хозяйственного строительства в СССР». В 1936 году критика в адрес В. П. Семёнова-Тян-Шанского появляется в широкой печати и вскоре он был вынужден уйти в отставку. Это, однако, не спасло музей от закрытия. Та же судьба постигла и лабораторию центрографии, успевшую опубликовать всего 47 карт из планировавшихся 110.

Смерть

Вениамин Петрович Семёнов-Тян-Шанский умер в блокадном Ленинграде, 8 февраля 1942 года, отказавшись от эвакуации. Его сын Владимир сколотил из письменного стола гроб и похоронил отца на Богословском кладбище.

Вклад в географическую науку

Помимо фундаментальных работ по страноведению и описанию территории России, В. П. Семёнов-Тян-Шанский внёс большой вклад в развитие теоретической базы географической науки. Он впервые применил для исследований расселения математические методы (дазиметрические карты), обогатил теорию и практику экономико-географического районирования (метод «ключей», микрорайонирование), считается первым отечественным теоретиком политической географии. В. П. Семёнов-Тян-Шанский был сторонником единой географической науки, уделял большое внимание природному фактору в хозяйственной жизни людей, выступал с инициативами по организации охраны особо ценных объектов природного и культурного наследия.

Основные работы

  • Россия. Полное географическое описание нашего отечества… (соавтор), 1899—1914 (11 томов)
  • Торговля и промышленность Европейской России по районам, 1900—1911 (11 томов)
  • Семёнов-Тян-Шанский В. [elib.shpl.ru/ru/nodes/11183-semenov-tyan-shanskiy-v-p-gorod-i-derevnya-v-evropeyskoy-rossii-ocherk-po-ekonomicheskoy-geografii-spb-1910#page/1/mode/grid/zoom/1 Город и деревня в Европейской России. Очерк экономической географии с 16 картами и картограммами] / Записки Имп.русск. геогр. о-ва, том X, выпуск 2.. — СПб., 1910. — 212 с.
  • [elib.shpl.ru/ru/nodes/8866-semenov-tyan-shanskiy-v-p-tipy-mestnostey-evropeyskoy-rossii-i-kavkaza-ocherk-po-fiz-geografii-v-svyazi-s-antropogeografiey-pg-1915-zapiski-imp-rus-geogr-o-va-po-obschey-geografii-t-51#page/1/mode/grid/zoom/1 Типы местностей Европейской России и Кавказа] / Записки имп. рус. геогр. о-ва по общей географии; Т. 51. — Пг., 1915. — 114 с.
  • О могущественном территориальном владении применительно к России. Очерк политической географии, 1915
  • Дазиметрическая карта России, 1923
  • Район и страна, 1928
Статьи
  • Семёнов-Тян-Шанский В. П. «Слово о полку Игореве» — глазами географа. Публикация, предисловие и примечания П. М. Поляна // Альманах библиофила. Вып. 21. Слово о полку Игореве. 800 лет. — М.: Книга, 1986. — 312 с.

Напишите отзыв о статье "Семёнов-Тян-Шанский, Вениамин Петрович"

Литература

Ссылки

  • [demoscope.ru/weekly/2007/0291/nauka01.php Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский — географ и статистик]
  • www.ecoethics.ru/b42/113.html
  • www.allpersona.ru/people/75475.html
  • [demoscope.ru/weekly/knigi/stsh/semenov-tjan-shanskij.html В. П. Семенов-Тян-Шанский. То, что прошло]
  • [demoscope.ru/weekly/knigi/gorod/gorod.html Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. Памяти Вениамина Петровича Семёнова-Тян-Шанского]
  • [air-spb.ucoz.ru/publ/13-1-0-7 О могущественном территориальном владении применительно к России (Часть I) ]
  • [digitool.is.cuni.cz/R/?func=dbin-jump-full&object_id=1179702 7 листов дазиметрической карты в онлайн-библиотеке Пражского университета]

Отрывок, характеризующий Семёнов-Тян-Шанский, Вениамин Петрович

– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Семёнов-Тян-Шанский,_Вениамин_Петрович&oldid=81445014»