Семён Летопроводец

Эта статья — о славянской обрядности. О церковном праздновании см. Новолетие.

Семён Летопроводец
</td>
Посаженье на коня (А. И. Манастырский. Козацкая школа)
Тип	народно-христианский
Иначе	Старого бабьего лета почин, Новолетие, Семёновы осенины, Засидки, «Весілля свічки» (укр.)
также	Симеон Столпник (церк.)
Значение	Вторая встреча осени
Отмечается	славянами
Дата	1 (14) сентября
Традиции	справляли в деревнях новоселье, зажигали «новый» огонь, обряд «пострига», «похороны мух»

Гражданский календарь с 1492 г.

До 1492 года на Руси был гражданский «книжный» календарь, в котором год начинался по римскому стилю — с 1 марта, и неофициальный лунный календарь, в котором год начинали со дня последнего новолуния перед весенним равноденствием (21 марта). С 1492 года (7000 год от сотворения мира) начало года установлено по византийскому стилю — 1 сентября. С 1700 года Пётр I установил встречать новый год 1 января — по греческому образцу.

Семён Летопрово́дец — день народного календаря у славян, приходящийся на 1 (14) сентября. Отмечается преимущественно православными славянам. В этот день совершались обряды, знаменующие приближение осени.

1 сентября с 1492 (7000 год от сотворения мира) по 1699 год (7207 год от сотворения мира) считалось на Руси, по примеру греческой церкви, днём «Новолетия» — накануне заканчивалось лето, а с этого дня начинался новый год.

Другие названия дня

рус. Летопроводец, Семёнов день, Семеин день, Новолетие, Семён-день, Семён, Марфа, Первые осенины, Встреча осени, Пасеков день, Луков день, вологод. Засидки, Конец лета, Начало осени, Последний посев, костр. Семён-Именинник, костр., нижегор. Семён-Столпник, свердл. Семёны Осенние, курск. Семёнов день — Новый год, прикам. Семён-Гусепровод, костр. Мýхов день; белор. Дзень Сямёна Стаўбуна, Сямён; укр. Весілля свічки — «Свадьба свечи», Свято свічки — «Праздник свечи»; болг. Летни Симеоновден, Нова година; серб. Симеон столпник; церк. Симеон Столпник.

Название дня происходит от имени святого Симеона Столпника.

Новоселье

За сутки до переезда впускали в дом петуха и кошку. Они домовничали и выпроваживали из дома всякую нечисть.

Засидки

Подробнее по этой теме см. Посиделки.

На Украине с Семёна кончается «улица» и начинаются засидки, то есть работа в избах при огне.

Перед первыми осенними засидками с тлеющею головней в поле («на постать») ходят, — окуривают ниву в предохранение от всякого попущения, «от лиха, притки и призора».

Возжигание огня

Раньше крестьяне Огонь называли «богом», «святым огнём»; при вздувании огня читали молитвы. В некоторых белорусских деревнях зажигали новый, живой огонь, добытый трением и его разносили по всем дворам. Множество обрядов связано с печью, с овином и со светцом. В Полесье бытовал обряд, связанный с первым зажиганием света (огня) на встречу осени, который назывался «Женитьба комина» (белор. жаніцьба коміна, жаніцьба лучніка, жаніцьба пасвета). Под «комином» (прикрепленной к потолку в доме большой трубе-дымоходу, сплетённой из лозы или сделанной из мешковины и обмазанной глиной) вешали пасвет (лучник) — обычную сковороду или металлическую решётку. На нём зажигали лучину, которая освещала дом. «Комин» белили, увивали спелым хмелем, цветами, освещёнными в церкви на Ивана Купала, лентами. «Чествовали» огонь на пасвете водкой, бросали кусочки сала, зерно, орехи и сладости. Присутствующие высказывали пожелания благополучия в семье и хозяйстве, чтобы ладилась работа. Женщины пели свадебную песню «жениху»:

Ой, прыйшлі ж ночанькі доўгенькі,
Пасвяці ж нам, коміну беленькі.
Мы ж цябе кветкамі ўбіралі,
Бервяночкам, рутай аперазалі...

Из песни следовало, что молодые — это «Комін і Праца» (Дымоход и Работа) («Праца наша — дзеўка гарненька, Палюбіці Коміна радзенька»). В песне выражалась просьба, чтобы дымоход будил всех рано, давал свет для домашних работ, а также «кру́чу, ве́рчу і буры праганяў, дым і сажу нёс ворагам...».

Спевши, девушки с приглашенными парнями начинали разудалые пляски, среди которых выделялась «Цярэшка». Этот танец состоит в том, что девушки с парнями делятся на пары и становятся в два ряда напротив друг друга. Первая пара, т. е. парень с девушкой, «пляшут бычка», затем прощаются друг с другом и девушка уходит от парня, который вслед за тем бросается её ловить и, поймавши, снова становится с ней в ряд. То же самое проделывают все остальные пары. Во время этого танца поют старинные припевки (также см. Женитьба Цярэшки). Обряд проводился два раза в год: на Симона (в отдельных деревнях чуть раньше или позже), когда сокращался световой день и начинала рано темнеть, и весной на Фоминой неделе, когда основные крестьянские работы была в поле.

На Украине отмечали «Свадьбу свечи» (укр. Свiччине весiлля). В Киев в ночь с 1 на 2 сентября (по ст. стилю) на базарах ставились ёлки и украшались плодами нового урожая: фруктами, ягодами и проч. Также ставились напитки и кушанья. Празднество длилось всю ночь. Недалеко от г. Лубны, у священной криницы (источника) по окончании ярмарки посетители ночью зажигали множество свечей. У киевских ремесленников бытовала поговорка: «Женить Семёна», что означало начинать работать при свечах с вечера Семёна дня.

Обряд пострига

Издревле справлялся «при переходе от младенчества» обряд «пострига» (белор. застрижки; укр. пострижчини, обстрижчини) — посвящения в воинство и крестьянство детей, достигших возраста 2—3-х лет. Служился молебен, мальчику торжества выстригали на голове пучок волос — «гуменце» и сажали на коня. Считалось, что отныне его жизнь принадлежит родной земле. Коня под уздцы при объезде двора вёл крестный отец, у стремени шла «божатушка» с иконой. После «пострига» воспитание мальчика от женской передавалось в руки мужской половины дома, к отцу, к дядьям. У донских казаков «на коня сажали» ещё в XIX веке. При этом обряде ребёнка «бичевали»: символически били плетью.

В XIX веке, по свидетельству А. Н. Трунова, у жителей Орловской губернии через год-два после рождения мальчика над ним совершаются так называемые «застрижки». Собравшиеся родные и близкие сажали младенца на стол, на подушку. По правую сторону от него клали на тарелке ножницы; крёстные отец и мать выстригали у малыша крестообразно волосы, а на тарелку клали деньги, после чего мальчика одевали в новую рубашку, заранее приготовленную крёстной.

По мнению А. К. Байбурина, основными действами пострига были посажение ребёнка на объект или рядом с объектом, символизирующим мужскую или женскую сферу жизнедеятельности (для мальчиков — конь, топор, соха, борона, сабля и др., для девочек — веретено, прялка, пряжа, кудель и др.); постриженье волос мальчику и заплетение косы девочке; переодевание в одежду, соответствующую полу (мальчику штаны или шапку, девочке юбку или платок); угощение всех участников обряда. Для девочек обряд мог называться первое заплетение косы. На Гуцульщине девочке первый раз заплетали косу, когда ей исполнялось пять лет. Волосы заплетала приглашённая «сохтiвна жiнка», которая заплетала косы «у хрест»: брала спереди, с затылка, с правого уха, с левого и завязывала на середине. С этого дня девочку одевали в «женскую одежду». При аналогичном обряде у белорусов в десятилетнем возрасте, девочке прокалывали уши и вдевали серьги. Обряд завершался обрядовым угощением. на Украине по случаю постижения пекли большой пирог, который разламывали над головой ребёнка с пожеланием счастья и доли.

Похороны мух

Подробнее по этой теме см. Похороны мух.

Существовал обычай Семёнова дня — похороны мух (в некоторых местах он проводился на Осенние оспожинки). В народе верили, что если «злую муху закопать осенью в землю — прочие кусать не будут». Вместе с «похоронами мух» и лето уходило. Нарядные девушки делали гробики из тыкв, огурцов, редьки или репы, укладывали туда мух с притворным воплем и несли к выкопанной могиле. Похороны совершались по всем канонам этого обряда.

В Туле и Серпухове девушки хоронили мух и тараканов. Серпуховские девушки хоронили мух в морковных и свекловичных гробах. В это время выходили женихи смотреть невест. Тульские девушки хоронили мух в садах в репных гробах, а тараканов в щепках. Это поверье основано на том, что будто от такого погребения погибают мухи и тараканы. Матушки, приглашая красных девушек, родных и соседних, позабавиться со своими детками, приказывали чрез своих зватых объявить гостям: у нас, де, пироги напечены и мёд наварен. В старину богатые посадские люди ставили у ворот ушаты с брагой и пивом. Хороводники подходили к воротам, где хозяева угощали их.

С комплексом распространенных у славян представлений о душе в облике летающего насекомого тесно связан сказочный мотив о том, как комар и муха относят душу умершего на тот свет: комар-пискун и муха-говоруха прилетели к работнику, погибшему во время валки деревьев, и забрали его на небо. По преданию, комары перед осенью уносятся ветрами на тёплые моря и весною опять приносятся на Русь.

Предание о воробьях

У восточных славян существовало предание, будто в самую полночь на Семёнов день чёрт меряет воробьёв... «Сперва соберёт всех воробьёв в полу своей свитки, потом высыплет в четверик, после осиновым прутом счеркнёт тех, которые выше краёв его, а наконец оставшихся в четверике убивает; те воробьи, которых чёрт сбросит с четверика, улетают благополучно в гнёзда и заботятся о размножении своей породы».

См. также: Рябиновая ночь

Поговорки и приметы

• Первая встреча осени.
• Время с Семёна дня до Рождества Пресвятой Богородицы называют бабьим летом.
• На Семёна хоронят мух и тараканов (чтобы пропали).
• Переход в новый дом, на новоселье — счастливый.
• Первые засидки — новый огонь в избе.
• С Семёна дня до Гурия (15/28 ноября) — свадебные недели.

См. также

• Свадьба символическая

Литература

1. Семенов день / Агапкина Т. А., Белова О. В. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2009. — Т. 4: П (Переправа через воду) — С (Сито). — С. 610–612. — ISBN 5-7133-0703-4, 978-5-7133-1312-8.
2. Агапкина Т. А., Топорков А. Л. Воробьиная (рябиновая) ночь в языке и поверьях восточных славян // Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы / Отв. ред. Н. И. Толстой; Институт славяноведения и балканистики АН СССР. — М.: Наука, 1989. — С. 230—253. — ISBN 5-02-011351-4.
3. Алексютович Л. К. [prolisok.org/uploads/aleksyutovich_l_k_belorusskie_narodnye_tancy_horovody_igry.pdf Белорусские народные танцы, хороводы, игры] / Под ред. М. Я. Гринблата. — Мн.: Вышейшая школа, 1978. — 528 с.
4. Атрошенко О. В. [elar.urfu.ru/bitstream/10995/4619/2/urgu1151s.pdf Русская народная хрононимия: системно-функциональный и лексикографический аспекты] // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Уральский федеральный университет. — Екатеринбург, 2013.
5. Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре: структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. — СПб.: Наука, 1993. — 237 с. — ISBN 5-02-027354-6.
6. Баранова О. Г., Зимина Т. А., Мадлевская Е. Л. и др. Русский праздник. Праздники и обряды народного земледельческого календаря. Иллюстрированная энциклопедия / Науч. ред. И. И. Шангина. — СПб.: Искусство-СПБ, 2001. — 668 с. — (История в зеркале быта). — ISBN 5-210-01497-5.
7. Гальковский Н. М. [www.vernost.ru/poganye/ Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси]. — М.: Индрик, 2000. — 703 с. — ISBN 5-85759-108-2.
8. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений в 14 томах. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1952. — Т. 9.
9. Гура А. В. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/1997_Gura.pdf Символика животных в славянской народной традиции]. — М.: Индрик, 1997. — 912 с. — (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования). — ISBN 5-85759-056-6.
10. Даль В. И. Месяцеслов // Пословицы русского народа. — 1861–1862.
11. Семен-день // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882. — Т. 4.</span>
12. Забылин М. [ia700502.us.archive.org/0/items/russkinarodegoob00zabyuoft/russkinarodegoob00zabyuoft.pdf Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия]. — М.: Издание книгопродавца М. Березина, 1880. — 607 с.
13. Золотые правила народной культуры / О. В. Котович, И. И. Крук. — Мн.: Адукацыя i выхаванне, 2010. — 592 с. — 3000 экз. — ISBN 978-985-471-335-9.
14. Коринфский А. А. Народная Русь. — М.: Издание книгопродавца М. В. Клюкина, 1901. — 723 с.
15. Лаврентьева Л., Смирнов Ю. Культура русского народа. Обычаи, обряды, занятия, фольклор. — М.: Паритет, 2005. — 464 с. — ISBN 5-93437-117-7.
16. Лексический атлас русских народных говоров / Редакторы: Игорь Попов, Татьяна Вендина. — СПб.: Наука. Ленинградское отделение, 2005. — 344 с. — (Филологические науки). — ISBN 5-02-027157-8.
17. Некрылова А. Ф. Круглый год. — М.: Правда, 1991. — 496 с. — ISBN 5-253-00598-6.
18. Некрылова А. Ф. Русский традиционный календарь: на каждый день и для каждого дома. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — 765 с. — ISBN 5352021408.
19. [books.google.ru/books?id=L2NH9beXZ4sC&printsec=frontcover&dq=Будур+Наталья.+Русский+народный+календарь&hl=ru&sa=X&ei=6xNYU4TkEoOS4ASXiIGACA&ved=0CCwQ6AEwAA#v=onepage&q=Будур%20Наталья.%20Русский%20народный%20календарь&f=false Русский народный календарь] / Авт.-сост. Н. Будур. — М.: Олма-пресс, 2005. — С. 198–199. — 608 с. — ISBN 5-224-05128-2.
20. Сахаров И. П. [www.bibliotekar.ru/rusSaharov/199.htm Сказания русского народа. Народный дневник. Праздники и обычаи]. — СПб.: Издательство МГУ, 1895. — 245 с.
21. Терещенко А. В. Быт русского народа: забавы, игры, хороводы. — СПб.: Типография военно-учебных заведений, 1848. — Т. 5. Простонародные обряды: Первое марта. Встреча весны. Красная горка. Радуница. Запашка. Кукушка. — 181 с.
22. Традиционная русская магия в записях конца ХХ века / Сост. С. Б. Адоньева, О. А. Овчинникова. — СПб.: Френдлих-Тафф, 1993. — 176 с.
23. Трунов А. Н. Понятия крестьян Орловской губернии о природе физической и духовной. Записки Российского географического общества. — СПб., 1869.
24. Тульцева Л. А. Календарные праздники и обряды (по материалам ХІХ–ХХ века) // Русские: народная культура (история и современность) / отв. ред. И. В. Власова. — М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 2000. — Т. 4. Общественный быт. Праздничная культура. — С. 128–205. — ISBN 5-201-13720-2.
25. Усов В. В. Русский народный православный календарь. — М.: Издательский Дом МСП, 1997. — Т. 2. — 576 с. — ISBN 5-7578-0028-3.
26. Чичеров В. И. [padabum.com/d.php?id=45044 Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI – XIX веков]. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957. — 237 с.
27. Васілевіч Ул. А. [starbel.narod.ru/kalendar.htm Беларускі народны каляндар] (белор.) // Паэзія беларускага земляробчага календара. Склад. Ліс А.С.. — Мн., 1992. — С. 554—612.  (белор.)
28. Воропай О. [www.svit.in.ua/kny/voropaj/znn_t2.pdf Звичаї нашого народу]. — Мюнхен: Українське видавництво, 1958. — Т. 2. — 289 с.  (укр.)
29. Лозка А. Ю. Беларускі народны каляндар. — Мн.: Полымя, 2002. — 238 с. — ISBN 98507-0298-2.  (белор.)
30. Лозка А. Ю. Женіцьба коміна // Этнаграфiя Беларусi. Энцыклапедыя / Рэдкал.: І. П. Шамякін (гал. рэд.) і інш. — Мн.: БелСЭ, 1989. — С. 193–194. — ISBN 5-85700-014-9.  (белор.)
31. Маскі ў каляндарнай абраднасці беларусаў / Т. І. Кухаронак. — Мн.: Ураджай, 2001. — 237 с. — ISBN 985-04-0476-0.  (белор.)
32. Сапіга В. К. Українські народні свята та звичаї. — К.: Т-во «Знання України», 1993. — 112 с. — ISBN 5-7770-0582-9.  (укр.)

Отрывок, характеризующий Семён Летопроводец

– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.