Сенегамбия

Конфедерация Сенегамбия — мягкая конфедерация, существовавшая с 1982 по 1989 год, в которую входили западно-африканские страны Сенегал и Гамбия, единственным соседом которой является Сенегал. Конфедерация была создана 1 февраля 1982 года (договор о создании был подписан 12 декабря 1981 года) с целью содействия расширению сотрудничества между двумя странами. Договор был аннулирован Сенегалом 30 сентября 1989 года, после отказа Гамбии перейти к более интегрированной форме союза.

История

Административно-территориальная единица с названием «Сенегамбия» обязана своим появлением противоборствовавшим в западноафриканском регионе колониальным силам Англии и Франции. Противостояние началось в 16 веке, когда обе стороны начали закладывать торговые форпосты — центром французского влияния стало устье реки Сенегал и район Зеленого мыса, английского — устье реки Гамбия (сферы влияния частично пересекались). Регион имел большую важность для обеих растущих империй вследствие своего выгодного ЭГП: это было наиболее удобное место для расположения перевалочных баз, обслуживавших торговлю метрополий и их американских колоний, к тому же здесь располагался отправной пункт торговли африканскими рабами. По мере того, как доходы, приносимые колониями, росли, Франция и Англия вынашивали планы расширения своих сфер влияния. С 1500 по 1758 годы державы использовали свои флоты в попытках выбить соперника из региона. Наконец, в 1758 году англичане добились успеха, захватив принадлежавшее французам устье реки Сенегал, и сформировали первую Сенегамбию — королевскую колонию. Упадок объединенного таким образом региона начался в 1779 году, когда французы отбили Сен-Луи и сожгли основные поселения британцев в устье Гамбии, и привел к расформированию объединенной колонии в 1783 году.

Версальский мирный договор (1783 г.) (широко известный как договор, зафиксировавший окончание Американской войны за независимость) установил баланс сил в регионе: Сен-Луи, о. Горе и река Сенегал были возвращены Франции, а Гамбия отошла Британии. в 1860-х и 70-х годах обе стороны начали обсуждать коммерческий план объединения региона, в котором французы предлагали обменять другое своё западно-африканское владение на Гамбию, но обмен так и не был завершен. Регион был разделен, и, конкурируя между собой, Франция и Англия не могли установить официальной границы между колониями вплоть до 1889 года, когда французы согласились признать существующую границу между владениями и переместить свои пограничные посты. Это решение поставило перед будущими Сенегалом (обрел независимость в 1960 году) и Гамбией (независима с 1965 года) трудноразрешимую проблему: как успешно существовать двум отдельным государствам в регионе, сохраняющем единство различных культурных ценностей; зачем нужна граница, вбивающая клин одного государства в самое сердце другого.

Пограничные сложности

В каждой из стран охрана границы порождает специфические проблемы двусторонних отношений, особенно в сфере торговли и контроля над пограничными территориями. Для обеих стран наиболее важной проблемой является проницаемость границы для преступных элементов, легкость, с которой насилие может распространиться по всему региону. Учитывая народности, проживающие по обе стороны границы, удачные незаконные действия с одной стороны границы могут привлечь сочувствующих с другой, что повлечет за собой опасность для демократических режимов в обеих странах.

Опасения такого рода стали реальностью в 1981, когда произошла попытка свержения президента Гамбии Джавара. После этого среди прозападных сил в Сенегале возрастало беспокойство о своей безопасности: соседние страны могли использовать теперь как Гамбию и сепаратистов региона Казаманс (группа сенегальских провинций к югу от Гамбии, лежащих на реке Казаманс), так и другие группы диссидентов, чтобы дестабилизировать правительство в Дакаре. Особая угроза, по их мнению, исходила от Ганы, Мали, Гвинеи (под руководством президента Ахмеда Секу Туре), Гвинеи-Бисау и Ливии Муаммара Каддафи. Хотя часть этих опасений была вызвана спекуляциями некоторых членов правительства в Дакаре, позже (во время распада Конфедерации Сенегамбия) происходили пограничные стычки между Сенегалом и Мавританией. После этой попытки вооруженные силы Сенегала были введены в Гамбию с целью остановить или предотвратить переворот. Становилось все сложнее поддерживать безопасность в регионе.

Конфедерация с Гамбией приносила Сенегалу экономический урон из-за различий в торговой политике стран. С момента обретения независимости правительство Сенегала устанавливало торговые барьеры для обеспечения конкурентного преимущества французских товаров, в Гамбии же ограничения на импорт фактически отсутствовали. Такое различие породило большую нишу для черного рынка на сенегало-гамбийской границе, связанную с перепродажей в Сенегал более дешевых промышленных изделий с территории Гамбии. Также через чёрный рынок происходила утечка экспортных товаров в Гамбию. Правительство Сенегала ввело систему отсроченной оплаты для арахисовых ферм, заключавшуюся в следующем: фермеры продают урожай Дакару и получают за него ваучер, так называемый чит, который они смогут обналичить через три месяца. Не желая ждать, пока сенегальское правительство обналичит ваучеры, большое количество фермеров начало контрабандным путём отправлять товар в Банджул, где гамбийское правительство платило за него наличными; к 1990 году 20 % всего рынка арахиса в Гамбии составляла контрабанда из Сенегала.

Создание конфедерации

По сути, Конфедерация Сенегамбия была прагматичным выходом из создавшегося положения, который проистекал из взаимного желания обеспечить безопасность. Как уже отмечалось выше, правительство Сенегала опасалось возможной нестабильности в стране, которую мог спровоцировать как переворот в соседней Гамбии, так и восстание в регионе Казаманс. Эти опасения едва не воплотились в жизнь 30 июля 1981, когда левые силы в Гамбии подняли восстание против президента Давда Джавара, сенегальская армия была введена в страну и успешно подавила мятеж. Несмотря на благоприятный исход дела, сама возможность насильственного свержения власти в их странах сильно обеспокоила правительства как в Банджуле, так и в Дакаре, подтолкнув воплощение в жизнь идей объединения, витавших в воздухе. Леопольд Седар Сенгор, первый президент Сенегала, был одним из «les trois pères» («тройка отцов-основателей») Негритюда — литературно-философского и идеологического социалистического движения, поощряющего повсеместное объединение всех африканцев в Диаспоры, с целью приобщаться к общеафриканской культуре . Вера Сенгора в негритюд не только выражалась словами о возможности слияния Сенегала и Гамбии, но и, по-видимому, способствовала появлению у него мысли, что этот процесс естественен и потому пройдет безболезненно. В 1960-х годах Сенегал и Гамбия обратились к ООН просьбой изучить возможность претворения плана объединения в жизнь и выгоду, которую получит каждая из стран от этого шага. Несмотря на короткий период существования союза, Конфедерация Сенегамбия была одним из наиболее долгоживущих африканских объединений того периода. Необходимо также отметить, что это была не только попытка решить накопившиеся между двумя странами экономические проблемы: Сенегамбия дала новый импульс концепции панафриканизма.

Распад конфедерации

Идея интеграции поддерживалась в основном правительствами двух стран и элитами; ни в Гамбии, ни в Сенегале широкие массы не были действительно заинтересованы в объединении. Как только пропала угроза политической нестабильности, обе страны тотчас вернулись к традиционным опасениям и стереотипам относительно друг друга. Правительство Гамбии (и её народ), как обычно и происходило в подобных ситуациях, случавшихся в истории при объединении маленькой страны с большой, начали опасаться потери собственной идентичности из-за сенегальского влияния. Хьюз и Льюис приводят в своём анализе ситуации в Сенегамбии множество проблем, которые обыкновенно приводят к демаршу одного из союзников, разрушающему объединение; в этом списке в качестве одного из наиболее существенных противоречий оно выделяют экономико-социальную и идеологическую основу союза.

Так как Сенегамбия была сколочена на основе обоюдного желания обезопасить границу, то необходимо было искать некие новые инструменты поощрения интеграции; перед правительствами двух стран встала дилемма: либо продолжать интеграцию, либо денонсировать соглашение. Хрупкость союза наиболее красочно иллюстрируется выводом сенегальских войск из союзной Гамбии, как только у самого Сенегала возникли проблемы на границе с Мавританией (см. выше). Этим было подорвано единственное общее дело, скреплявшее союз, что и стало началом конца Сенегамбии. Юридически распад был зафиксирован 23 августа 1989 года, когда президент Сенегала Дьюф сделал вывод о бесперспективности Конфедерации после провала переговоров о переходе к таможенному союзу.

Отрывок, характеризующий Сенегамбия

– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.