Сенненское гетто (Витебская область)

Сенненское гетто
Тип	закрытое
Местонахождение	Сенно Витебской области
Период существования	сентябрь 1941 — 30 декабря 1941
Число узников	около 1000
Число погибших	около 1000
Председатель юденрата	Свойский Самуил Давидович

Се́нненское гетто — (сентябрь 1941 — 30 декабря 1941) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Сенно и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Сенно

По переписи 1939 года в Сенно жили 1056 евреев — 24,53% от общего числа жителей. Перед Великой Отечественной войной евреи составляли уже бо́льшую часть населения местечка.

Город был оккупирован 17-й танковой дивизией вермахта 9 июля (первый раз 6 июля ) 1941 года, и оккупация продлилась до 25 июня 1944 года. Нацисты включили Сенно в состав территории, административно отнесенной к штабу тыла группы армий «Центр».

После оккупации города гитлеровцы ввели в действие ряд дискриминационных мер в отношении евреев — в частности, обязав их под страхом смерти носить желтые нашивки круглой формы или в виде шестиконечной звезды.

Создание гетто

До сих пор не удалось выяснить точную дату создания гетто. Из акта «Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков» от 22 марта 1945 г.: «В ноябре 1941 г. немецкие выродки согнали на ул. Ворошилова (Голынка) в семь домов все еврейское население и сделали гетто». Дунец Мария Евдокимовна 1924 г.р. считает, что гетто появилось раньше — в начале сентября или конце августа. По мнению Г. Р. Винницы, гетто было создано в сентябре 1941, когда «еврейское население согнали на улицу Ворошилова (бывшая Голынка) в 19 домов».

Условия в гетто

В каждом строении размещалось около 50 человек. Люди существовали в условиях чрезвычайной тесноты и антисанитарии. Из акта «Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков» от 8 сентября 1944 г.: «По 45-50 человек вселяли в одно помещение, где задыхались от тесноты и мусора».

Гетто охранялось полицейскими. Дома в гетто были обозначены желтыми крестами, наклеенными на окна. Здания, не входившие в черту гетто, подобных отметин не имели.

Узники гетто голодали. Гитлеровцы выдавали им по 50 граммов хлеба в день, но были случаи, когда люди несколько дней оставались без еды: из акта «Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков» от 22 марта 1945 г.: «Около этих домов, где было согнано еврейское население, были поставлены полицейские, которые не давали им никуда выходить. Всех евреев гоняли на работу под охраной полицейских. Выдавали им хлеба по 50 граммов на день, часто совсем не давали, и они по нескольку дней были без еды. Матыгин Денис и Дягилев избивали евреев плеткой».

Гитлеровцы проводили изъятие еврейского имущества. У узников Сенненского гетто были отобраны все ценности и хорошая одежда. Всех евреев, под охраной полиции, гоняли строем на работу. Из акта «Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков» от 8 сентября 1944 г.: «…все продукты, одежда, ценные вещи были отобраны, для того, чтобы замучить евреев холодом и голодом».

Председателем юденрата в гетто оккупанты назначили Свойского Самуила Давидовича. Он, учитель математики и физики, был до войны директором городской школы № 1 (кавалер ордена Ленина]. Свойский, как председатель юденрата, имел возможность выходить за территорию гетто, и, встречая своих бывших учеников, просил хлеба. Всё, что удавалось выпросить, он приносил своим детям: сыну и девочкам-близнецам, а также другим детям, которые учились у него школе.

В Сенно, в качестве дискриминационной меры, использовалась нацистская пропаганда. Например, гитлеровцами в городе распространялась листовка, адресованная местному населению, в которой говорилось: «Бери хворостину и гони жида в Палестину».

Коллаборационисты глумились над узниками. Так, например, известно, что полицейские Мотыгин и Дягелев часто избивали евреев плетками.

Уничтожение гетто

Оккупанты проводили в отношении еврейского населения Сенно акции устрашения. Из-за опоздания на работу, 16 октября 1941 года, оккупанты расстреляли 12 евреев. За отсутствие в домах светомаскировки 27 ноября 1941 года были убиты 7 евреев.

В день массовой казни, 30 декабря 1941 года, в Сенно прибыло подразделение айнзатцгруппы «В» и вместе с белорусскими полицаями окружили гетто. Каратели выгнали узников из домов на улицу и объявили, что их будут отправлять на работу в Оршу. После этого евреев гнали группами по 40 человек в сторону деревни Козловка, где заранее были приготовлено место расстрела. Людей загоняли в ямы и приказывали ложиться, после чего убивали, а детей закапывали живыми. Расстрелом еврейского населения Сенно руководил офицер местной комендатуры капитан Бирман. Массовое убийство продолжалось с 8.00 и до 14.00. 30 декабря 1941 года расстреляно 965 евреев Сенно.

Вспоминают:

• Хейфец Х. И.: «Рано утром евреев из гетто подняли каратели. Не успевших одеться выталкивали на снег босиком. Расстреливали и торопились, потому что боялись партизан. В лесах не далеко от Сенно действовала боевая группа, созданная братьями Энштейнами: Барухом и Берлом. В неё входили: Фридман Анцель, Фридман Шлема (полный Георгиевский кавалер) и Хейфец Айзик. Последние двое бежали из гетто. Позже эта группа вошла в состав партизанского отряда».
• Головинова И. С.: «Дочь зав. аптекой Лозинского — врач, молодая была и красивая. Когда евреев вели на расстрел, она плакала и кричала: „Я молодая и хочу жить“. Шестилетняя внучка Сендера Клаза Валя умоляла фашистов: „Не стреляйте, мой папа русский“. Никто её не слушал. Погибла маленькая».

После расстрела сенненских евреев нацисты стали разыскивать детей от смешанных браков. В марте 1942 года убита семья Левина из трех человек. Также были расстреляны трое детей Мельциной Христи от мужа еврея.

В акте ЧГК от 8 сентября 1944 года указано, что число расстрелянных 30 декабря 1941 года — 965 человек, но сюда необходимо добавить прятавшихся и детей от смешанных браков. Исходя из этих соображений, число погибших евреев составляет примерно 1000 человек. Имеется список расстрелянных узников гетто в Сенно, частично восстановленный с помощью Хейфеца Хаима Исааковича (1909 г.р.) и Мельциной Баси Мульевны (1925 г.р.).

Случаи спасения

Нескольким узникам Сенненского гетто удалось бежать во время расстрела. Одним из них был Анцель Фридман, которого деревне Яхимовщина женщина Зося (фамилия не установлена) целый месяц прятала в подвале и помогла ему установить связь с партизанами.

Также спасся Анатолий Ноткин и его мать. После варварского убийства младшего брата (которого немцы сожгли на костре за исполнение пионерской песни) мать забрала старшего сына и ночью ушла из гетто.

Память

В Сенно на месте расстрела евреев установлен памятник.

Источники

• Г. Р. Винница. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн., 2011, ISBN 978-985-6950-96-7
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• [rujen.ru/index.php/%D0%A1%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE Сенно] — статья из Российской еврейской энциклопедии
• Ул. С. Богаў, А. I. Залескi i iнш. (рэдкал.); С. В. Шайко. (уклад.). «Памяць. Сенненскi раён». Гісторыка-дакументальная хроніка гарадоў і раѐнаў Беларусі.. — Мн.: "Палiграфафармленне", 2003. — 614 с. — ISBN 985-6351-18-9.  (белор.)
• Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ):
  • фонд 845, опись 1, дело 7, лист 72;
  • фонд 861, опись 1, дело 5, лист 72;
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 84, дело 11, листы 4, 74, 96;
• Т. Буракова, Д. Смирнов. [www.senno.by/?p=9440 Как истребляли Сенненское гетто]

Дополнительная литература

• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, стр. 16 ISBN 9653080105
• Л. Смиловицкий, «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.», Тель-Авив, 2000
• Р. А. Черноглазова, Х. Хеер. Трагедия евреев Белоруссии в 1941—1944 гг.: сборник материалов и документов Мн.: издательство Э. С. Гальперин, 1997, ISBN 985627902X

См. также

• Гетто в Сенненском районе

Отрывок, характеризующий Сенненское гетто (Витебская область)

Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.