Сентюрин, Владимир Иванович

Владимир Иванович Сентюрин
Дата рождения	20 января 1918(1918-01-20)
Место рождения	Павлодар
Дата смерти	5 августа 1997(1997-08-05) (79 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота, внутренние войска
Годы службы	1938—1979
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Владимир Иванович Сентюрин (1918—1997) — генерал-лейтенант внутренних войск МВД СССР, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1943).

Биография

Владимир Сентюрин родился 20 января 1918 года в Павлодаре. После окончания средней школы работал водителем в совхозе. В ноябре 1938 года Сентюрин был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. В 1941 году он окончил Тамбовское пехотное училище. С начала Великой Отечественной войны — на её фронтах. В боях два раза был ранен.

К сентябрю 1943 года гвардии майор Владимир Сентюрин командовал батальоном 182-го гвардейского стрелкового полка 62-й гвардейской стрелковой дивизии 37-й армии Степного фронта. Отличился во время битвы за Днепр. 28 сентября 1943 года батальон Сентюрина переправился через Днепр в районе села Куцеволовка Онуфриевского района Кировоградской области Украинской ССР и захватил плацдарм на его западном берегу, после чего успешно его удержал, отразив семь немецких контратак.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 декабря 1943 года за «мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками», гвардии майор Владимир Сентюрин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 3527.

После окончания войны продолжил службу во внутренних войсках МВД СССР. В 1951 году Сентюрин окончил Военный институт МГБ СССР, в 1961 году — Военную академию Генерального штаба. В июне 1979 года в звании генерал-лейтенанта Сентюрин был уволен в запас. Проживал в Москве. Умер 5 августа 1997 года, похоронен на Троекуровском кладбище Москвы.

Заслуженный работник МВД СССР. Был также награждён орденами Красного Знамени и Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды и рядом медалей.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Герои Отечества. Москва, 2004.
• И генерал, и рядовой. Днепропетровск: Промiнь, 1983.

Отрывок, характеризующий Сентюрин, Владимир Иванович

Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.