Сенусерт I

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фараон Древнего Египта
Аменемхет I Аменемхет II
Сенусерт I
XII династия
Среднее царство

Верхняя часть статуи Сенусерта I. Египетский музей Берлин, Инв. № 1205
Хронология
  • 1956 — 1911/10 гг. до н. э. (45 - 46 лет) — по Ю. фон Бекерату
  • 1919 — 1875/74 гг. до н. э. (56 - 57 лет) — по Schneider

Сенусерт I (правильнее Са-на-уасра) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 19561911/1910 годах до н. э. из XII династии (Среднее царство).





Правление

Родственные отношения и начало царствования

Сенусерт был сыном Аменемхета I и Нефертатенен. Имя его матери передано только на статуе, которая является копией 19-го столетия. Имя необычно и таким образом имеется сомнение в подлинности этой надписи и имени. Женат был Сенусерт на своей родной или сводной сестре Неферу, которая являлась матерью его сына и наследника Аменемхета II. Сенусерт писал одному из своих сановников о Неферу:

«Я хочу, чтобы царица жила в вечном благоденствии, а её голову осеняли символы царствования».

Сенусерт ещё будучи соправителем отца (ок. 1971—1962), руководил походами в Нубию и Ливию. Если верить рассказу «Странствия Синухета», молодой наследник Сенусерт воевал против ливийцев в западной пустыне, когда умер его отец Аменемхет I. Вероятно, Сенусерт поспешил в столицу, чтобы взять ситуацию под контроль. Он предотвратил какие-либо попытки дворцового переворота и сделал распоряжения о том, чтобы его отца похоронили в Лиште. Сразу же по восшествии на престол Сенусерт I систематизировал царские титулы, и с этого времени титулатура стала каноном для последующих правителей. Появился и термин, обозначавший само понятие «титулатура».

Сенусерт считается одним из самых значительных правителей Среднего царства и Древнего Египта в целом. Хотя фактическим основателем XII династии является Аменемхет I, но Сенусерта часто называют подлинным родоначальником этой династии. В связи с этим становится ясно, почему Манефон относил Аменемхета I к концу XI династии, а Сенусерта поставил во главе XII.

О том, что власть фараона распространялась на весь Египет, имеются надписи почти на дюжине документов, найденных по всей стране от Александрии до Асуана. Сенусерт I в какой-то степени поднял экономику страны, начав освоение Фаюма.

Родословие Сенусерта I

Имя

Использование рудников и каменоломен

Сенусерт I, пожалуй, как ни один другой фараон, уделял внимание добыче полезных ископаемых. Он возглавил экспедиции на юг и в оазисы пустыни, о чём есть записи на стенах храмов и на стеле в Бени-Хасан и Асьюте. В Египет поступала бирюза с Синая; диорит — из Тошки; наиболее ценным минералом был аметист, который добывали в Восточной пустыне. В Коптосе добывали золото. Вероятно, именно его египтяне называли иногда «золотом маджаев».

Надписи Вади эль Худи рассказывают о экспедиции к «рудникам Пунта». Данное действие возглавил по приказу «начальника города, визиря» Антефокера вельможа Амени, сын Ментухотепа. На 10-м году правления Сенусерта I в верфях Коптоса были построены корабли и посуху доставлены в древний египетский порт Сауу (совр. Мерса Гауасис), расположенный на берегу Красного моря, для чего были задействованы 3700 человек.

Возобновилась добыча камня в Вади-Хаммамат. Возможно, в связи с подготовкой к празднованию юбилея, фараон в 33 год своего правления (ок. 1939) организовал экспедицию в эти каменоломни. Есть основания полагать, что Сенусерт I лично посещал каменоломни. Экспедиция от 38 года правления фараона состояла из 17 000 человек, и в результате в Египет были доставлены 60 сфинксов и 150 статуй.

Военные походы

Сенусерт изменил внешнеполитический курс Египта. С него начался период активного завоевания новых земель. Одним из титулов фараона был — «Тот, кто расширяет границы».

Наибольший интерес и наибольшую опасность для Египта представляла Нубия, поэтому внимание фараона было приковано к этой стране. В титулатуре Сенусерта I — «Тот, кто убивает иунтиу», «Тот, кто достигает границ с нубийскими ордами» отразилась политика по отношению к южным странам. Этноним иунтиу указывает, что речь в первую очередь шла о племенах Нубии. Несколько позже, когда деятельность Сенусерта I в Нубии привела к конкретным успехам, его стали величать — «Сенусерт, возлюбленный Хором Нубии».

Стела, водруженная военачальником Ментухетепом в Бухене, содержала запись о походе в Верхнюю Нубию в 18 год правления Сенусерта I (ок. 1954). Это был список южных чужеземных стран, и хотя текст сохранился плохо, ясно, что речь шла о военных действиях и о карательных мерах по отношению к врагам. Из этого списка мы видим, что египетское влияние в то время распространялось на юг вплоть до современного Кумэ. На стеле изображен бог войны Монту, который подводит к Сенусерту I ряд связанных пленников, которые олицетворяли покоренные нубийские селения и племена. Фараон назван в тексте «Звездой юга».

О военных походах Сенусерта I в Нубию говорит далее надпись Саренпута I, номарха I верхнеегипетского нома (септа) Та-сети, высеченная в Элефантине. Саренпут I сообщает в этой надписи, как царь послал его «разгромить страну Куш». Тут же достаточно ясно раскрывается и экономический смысл этого похода. Саренпут называет себя тем, кому докладывали о товарах, привозимых из стран маджаев, о дани князей иноземных стран. Наконец, в Вади-Хальфа в Нубии найдена большая надпись, в которой говорится о завоевании Нубии Сенусертом I. Вверху изображен сам Сенусерт I, стоящий перед богом Монту «владыкой Фив». Царь говорит богу: «Я поверг к твоим ногам, благой бог, все страны, которые находятся в Нубии». Тут же изображено, как бог подводит к царю и представляет ему вереницу связанных пленников, символизирующих захваченные египтянами нубийские города. Под головой и плечами каждого пленника помещен овал, который содержит название данного города. Можно думать, что эти 10 нубийских поселений находились несколько южнее Куммэ. Фрагмент плохо сохранившейся надписи также говорит о победах царя, упоминая о «разгроме Нубии». Очевидно, эта надпись была высечена на камне одним из полководцев царя по имени Ментухотеп для увековечения побед, одержанных египетскими войсками в Нубии, завершившихся завоеванием обширной области. Эти победы и завоевания египетских фараонов двенадцатой династии вызвали к жизни появление своеобразной великодержавной теории. Египетские завоеватели, упоенные своими военными успехами, начинают смотреть на побежденных нубийцев, как на «низшую расу», называя в своих надписях Нубию «презренной страной Куш».

Регулярные военные походы показывали, что Сенусерт I решил покорить Куш (Нубия) и заставить его платить дань. Однако ко времени правления Сенусерта I власть кушитских царьков настолько окрепла, что им удалось подчинить и племена, жившие в восточной пустыне. Набеги кушитов на Египет со стороны восточной пустыни участились. По крайней мере, одна из экспедиций Сенусерта I носила несколько иной характер, чем обычная экспедиция за сырьём. На стеле, найденной в Вади эль-Худи, среди прочих эпитетов и титулов фараона упоминались следующие: «Тот, кто изводит нубийские полчища» и «расширяет границы».

На 43 году царствования (ок. 1929) Сенусерт предпринял ещё один большой поход в Нубию, где египетская армия под личным командованием Сенусерта впервые проникла в Куш — обширную область, лежащую за 2 порогами (впоследствии Кушем стала называться вся Нубия). Но эта кампания носила чисто разведывательный характер и не сопровождалась серьёзными сражениями, так как Амени — номарх Антилопьего (Антинополисского) нома, из надписей в гробнице которого, мы знаем об этом походе, хвалится, что он не потерял ни одного человека.

Охрана южных границ

Одним из величайших деяний Сенусерта I стало сооружение системы крепостей в Нубии, которые были заселены египетско-нубийскими гарнизонами. При нём были возведены крепости Бухен, Иккур и Кубан, возможно — Семна и Кумма[en]. Скорее всего, крепости, расположенные в стратегически важных местах, были заложены одновременно в 5-й год правления Сенусерта I. Уже в те времена был построен и заселен город, расположенный южнее Бухена, по своему назначению он не был крепостью, но скорее — караван-сараем для чиновников, торговцев, ремесленников и т. д., и именно поэтому был тесно связан с расположенной рядом крепостью Бухен. Так как крепость в Кумме уже не могла сдерживать набеги племен восточной пустыни и проникших туда кушитов, Сенусерт I был вынужден возвести крепость в Вади эль-Худи. В случае чрезвычайной ситуации военный контингент крепостей, безусловно, мог рассчитывать на поддержку египетских воинов, расквартированных в крепостях на западном берегу Нила. Надпись гласит, что «южные страны бесконтрольно свою ногу на египетскую землю не ставят».

В связи с ориентацией египетской внешней политики было введено новое административное деление южной части Египта, и, прежде всего, возрожден округ «Глава юга», который объединил несколько южных номов. Нубия при Сенусерте была настолько замирена, что это дало возможность разрабатывать местные золотоносные рудники. Всё тот же номарх Амени рассказывает, что он, совместно с наследником престола Амени (видимо, Аменхотепом II) и в сопровождении 400 воинов ездил за золотом в Нубию, и в Аравийскую пустыню, на восток от Коптоса, и каждый раз благополучно возвращался с сокровищами. Об эксплуатации завоеванных областей Нубии говорит в своей надписи и номарх Элефантины Сиренпут. Судя по этой надписи, ему сообщали о доставке из области побежденного племени маджаев продуктов в качестве дани вождей иноземных стран.

В истории Египта остров Элефантина играл особую роль. Как бы далеко на юг не простиралось влияние египетских владык, Элефантина всегда рассматривалась как южный оплот Египта. Фараоны в какой-то степени старались даже задобрить правителей Элефантины. Сенусерт I, остановившись в Элефантине перед походом в Куш, преподнес Саренпуту I, номарху этой области, много подарков. Они были перечислены на колоннах погребальной камеры номарха. После успешного завершения похода в Куш количество подарков стало ещё больше. Аменемхет, чиновник, живший при Сенусерте I, получил от фараона приказ построить стену между Асуаном и Филе, которая защищала гавань по обеим сторонам первого порога.

Дипломатические курьеры фараона поддерживали регулярные связи Египта с самыми разными землями. В автобиографической надписи Синухета рассказывается о том, что царские послы представляли египетский двор в Передней Азии, передавали правителям чужеземных стран послания и подарки.

Сенусерт I поддерживал торговые отношения с землями Восточного Средиземноморья, в том числе с Библом, и странами Эгейского моря. Египетские торговые экспедиции достигли Угарита. Свидетельства письменных источников подтверждаются и археологическими изысканиями. На кладбищах в Библе, в погребениях, которые датируются временем Среднего царства, были найдены египетские вещи, аналогичные упомянутым в надписях.

Внутренняя политика

Сенусерт стремился к централизации страны, но действовал осторожно, сохраняя богатства и привилегии номархов, оказывающих ему поддержку. Сенусерт по своему усмотрению определял границы между номами и назначал туда номархов. «Он отделил города друг от друга и заставил каждый из них знать свой округ, который он проверил сообразно древним документам». Ещё при Сенусерте I областной правитель мог вести двойное летосчисление — по годам правления царя и своего собственного. Областные руководители местным жречеством и бывали верховными жрецами местных божеств. Им же подчинялось войско области, которое они по-прежнему называли «своим». Они управляли как пашнями, так и стадами царя, находившимися в области; подати в пользу «дома царя» проходили через их руки. Хотя «дом (хозяйство) областного правителя» и «отчий дом», «стадо царя» и «стадо своё» строго различались, областные правители и при XII династии оставались могущественными особами. Хотя иные из них определенно назначались в свою область царем, власть областного правителя была наследственной и переходила от отца к сыну или от деда по матери к внуку, царь же только утверждал нового властителя.

Ещё в конце правления Сенусерта I встречались областные правители, которые как ни в чём не бывало изображали на стенах своих гробниц битвы между египтянами, вплоть до осады крепостей, по примеру своих властительных предшественников, времени XI династии. Герой популярной повести тех лет Синухет при одном только упоминании о смерти фараона Аменемхета I так был напуган угрозой предстоящей гражданской войны, что предпочёл бежать за границу и скитаться среди бедуинов, чем погибнуть в этой войне.

При нём были установлены торговые и дипломатические связи с князьями и племенными вождями Сирии и Палестины. Он возобновил работы на Синайском полуострове, в местных рудниках, где добывали мафкат (бирюзу) и медь. Надписи посланных Сенусертом сановников, найденные на скалах Вади-Магкара, свидетельствуют о произведённых ими действиях. Сенусерт захватил и включил в свои владения также Большой оазис (Эль-Харге) и назначил туда наместником чиновника, «доверенное лицо царя», Икудиди (34 год правления, ок. 1938).

Строительная деятельность

Сенусерт I строил по всей стране и в различных храмах. Он был первым фараоном, который систематически перестраивал все храмы страны, возводя их из камня, а не из глиняных кирпичей как было принято ранее. На 3 году своего царствования, Сенусерт перестроил храм Ра-Атума в древнем центре солнечного культа, Гелиополе. Он, фактически, восстановил все церемонии, которые ранее здесь существовали. На 30, юбилейном, году он установил в этом городе два 20-метровых обелиска из крепчайшего и прекраснейшего, розового гранита превосходнейшей, художественной отделки, каждый из которых весил 121 тонну. Один из них стоит здесь до сих пор и является древнейшим обелиском в Египте. Кстати, только этот обелиск и уцелел до сегодняшнего дня от всего города Гелиополя.

Обелиск подобный обелиску Гелиополя, но разбитый, с именем Сенусерта I, найден ещё в Файюме, вблизи той местности, где лежит высохшее Меридово озеро. Обелиск этот, как указывает надпись, поставлен был в честь местных божеств главного города Шет или Шети (греч. Крокодилополь, позже город назывался Арсиное).

Сенусерт I занимался, как и его отец, возведением в Фивах того святилища Амона, которое в надписях называется храмом Апету (то есть «Храм востока»; это знаменитые развалины Карнака). Он продолжил работы своего отца в честь божественного Амона, а также, позаботился и о самих жрецах, и построил им особое здание, называвшееся «святое жилище видящего Амона». Это одно из древнейших сохранившихся зданий этого храма в Карнаке — так называемая «Белая капелла». Позднее при фараоне Аменхотепе III (18-я династия) это сооружение было разобрано и его алебастровые блоки использованы как наполнитель для третьего пилона Карнакского храма, где они в первой половине XX века были найдены в полном объёме и вновь воссозданы в прекрасное здание. На цоколе капеллы перечислены названия египетских областей (номов) с их столицами.

В Танисе, «большом городе» Нижнего Египта найдены изображения Сенусерта на отдельных камнях из развалин погибших храмов. Надпись Амени-Сенеба, жреца святилища Осириса в Абидосе, жившего при фараоне XIII династии Ра-хан-маа-Рантер (имя которого, впрочем, кроме этого памятника нигде не упоминается) говорит, что Ментухотепу была поручена царём Сенусертом постройка храма Осириса в Абидосе, и там же был заложен им колодец, о котором упоминает также Страбон.

Должностные лица при Сенусерте

Визирем в начале правления Сенусерта был Антефокер, который также был визирем на последних годах Аменемхета I, и могила которого найдена при пирамиде Аменемхета I в Лиште. Он известен по целому ряду документов и, по-видимому, занимал этот пост в течение длительного периода времени. После его смерти его, кажется, сменил на этой должности Сенусерт. Как казначеи известны первоначально (надпись от 22-го года) Собекхотеп, а после него Ментухотеп. Ментухотеп издавал законы, раздавал должности, распределял работы в округах. По-видимому, Ментухотеп, который изображался также занимающим некоторые жреческие должности, облечён был обширнейшей властью и был после царя вторым лицом в государстве. Он руководил, по-видимому, несколькими строительными проектами Сенусерта I и он, кажется, был главным архитектором храма Амона в Карнаке. Его огромная гробница находится рядом с пирамидой фараона. Известны несколько управляющих царским имуществом, из которых можно упомянуть, прежде всего, Хора, руководящего экспедициями фараона и Нахта, чья могила расположена в Лиште и кто участвовал в строительстве пирамиды Сенусерта.

Из других современных царю Сенусерту деятелей надо ещё упомянуть о Мери, сыне женщины Менхту. Сохранился камень, датированный 9 годом правления Сенусерта, из которого явствует, что Мери получил повеление от самого фараона выстроить ему «высокое место долговечного существования перед лицом Мемфиса», то есть, другими словами, гробницу близ Мемфиса для фараона.

Манефон определяет срок царствования Сенусерта в 46 лет[1], который подтверждается и Туринским папирусом, с его 45 полными годами и некоторым количеством утерянных месяцев. Самая поздняя обнаруженная из современных тому времени дат его царствования — 44 год, что хорошо согласуется с данными Туринского списка и Манефона. На данном моменте в науке принято, что Сенусерт царствовал 45 полных лет и умер на 46 году. Первые 10 лет он правил совместно со своим отцом Аменемхетом I. За три года до смерти Сенусерт сделал соправителем Аменемхета II, своего сына от главной жены, царицы Нефру. Это известно из стелы, принадлежащей частному лицу Симонту, датированной 44-м годом Сенусерта и 2-м годом Аменемхета, из чего следует, что Аменемхет был назначен на 43-м году Сенусерта.

Пирамида Сенусерта

Его пирамида (105 × 105 м, выс. 61 м) построена около столицы Ит-Тауи (совр. Эль-Лишт), на видном холме, приблизительно в 2 километрах южнее монумента отца. Ныне эта пирамида выглядит несколько лучше, чем пирамида его отца Аменемхета I. От первоначальной её высоты сохранилось более трети, а на стенах ещё держатся остатки облицовки из известняка.

Вход в пирамиду расположен традиционно на уровне земли в центре северной стороны и скрыт развалинами молельни. Рядом с входом — отверстие, которое проделали древние грабители. Внутреннее устройство пирамиды является чрезвычайно простым: от входа наклонный коридор по прямой спускается к погребальной камере, расположенной в центре пирамиды глубоко под землёй. Погребальная камера недоступна из-за того, что в неё проникли грунтовые воды, как это случилось и с пирамидой Аменемхета I, поэтому ни археологи, ни древние грабители не смогли проникнуть внутрь пирамиды.

Основным источником сведений об эпохе Сенусерта I является «Повесть о Синухете».

Напишите отзыв о статье "Сенусерт I"

Примечания

  1. [simposium.ru/ru/node/10151 Манефон. Египтика. Книга II, XII Династия]


Литература

  • История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
  • Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

Ссылки

  • [ru-egypt.com/sources/sinuhe_1 Рассказ Синухета]
  • [www.detskiysad.ru/raznlit/vostok11.html Надпись номарха Антилопьего нома Амени]
XII династия

Предшественник:
Аменемхет I
фараон Египта
ок. 1956 — 1911 до н. э.
(правил приблизительно 45 лет)

Преемник:
Аменемхет II


Отрывок, характеризующий Сенусерт I

– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.