Сеньория

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сеньор»)
Перейти к: навигация, поиск

Сеньория (фр. Seigneurie) — территориальное образование, широко распространённое в западной Европе в средние века и в новое время, в рамках которого функции хозяйственного и юридического управления закрепляются за физическим или юридическим лицом, которое при этом не наделяется непременными правами и обязанностями суверена. Сеньория, по своей сути, чётко отличается от феода, и, наряду с аллодом, является одним из способов осуществления права сеньора.

Сеньорией является совокупность земельных участков, в границах которых осуществляется землевладение, сбор пошлин и выплата периодических платежей. Сеньория, в некоторой степени, унаследовала характерные особенности римской виллы периода поздней античности и, в то же время, является следствием раздробления публичной власти незадолго до 1000 года[1]. Для средневековой знати сеньория стала способом приоритетного выделения, согласно которому средневековые аристократы получали возможность обеспечить своё экономическое, политическое и общественное превосходство. С другой стороны, ограничение исключительных прав, принадлежащих сеньору, стало средством укрепления власти государства в конце эпохи средневековья и в период новой истории.

По оценке, в XVIII веке во Франции имелось от 40000 до 50000 сеньорий.





Определение

Сеньория является территорией, где расположено имение сеньора, а также замок и церковь. Сеньор наделяется правом облагать налогами, командовать вооруженными силами, управлять органами правосудия и собирать подати. Земля, мельница, печь и замок принадлежат сеньору. Начальное время зарождения сеньорий, как основы хозяйственной и юридической среды, установить трудно. Изучать систему регулирования и функционирования сеньорий можно только начиная с периода ведения в западной Европе письменных документов, то есть, начиная с XII века.

Традиционно в историографии, в частности в исследованиях историка-медиевиста Жоржа Дюби[2], институт сеньорий разделяется на два типа — Земельная сеньория (фр. seigneurie foncière), то есть, образованная в рамках крупного земельного участка, и Баналитетная сеньория, где главенствующим источником дохода сеньора являлись разнообразные баналитетные сборы с принудительным пользованием ресурсами сеньора.

Сеньор

Обладатель сеньории носил титул «сеньор» (фр. seigneur); в большинстве случаев это было физическое лицо, принадлежащее к дворянскому сословию, но иногда сеньорией обладали и юридические лица, чаще всего церковные организации, к примеру аббатства, капитулы каноников или кафедральных соборов, а также военные ордена. Сеньор осуществлял свои полномочия, как правило, через представителей, важнейшим из которых был бальи. Суверен также мог носить титул сеньора; совокупность сеньорий, которыми он обладал, составляла королевский домен.

Титул сеньора также признавался, особенно в период Новой истории, за лицами, обладавшими почётными ленными владениями, которые не являлись сеньориями. Такие «сеньоры» иногда титуловались как «господин» (фр. sieur), не путать с титулом «сир» (фр. sire), который в эпоху средневековья также применялся для обращения к сеньору. Лицо, обладавшее набором цензив, носило титул сеньора-цензитария; а сеньор, обладавший правом вершения правосудия, носил титул сеньора-судьи. Титул приходского сеньора применялся к сеньорам, имевшим влияние, именно в качестве покровителя, над приходской церковью.

Виды владения сеньорией были различны: она могла быть фьефом, то есть передаваться одним лицом другому в обмен за службу, или аллодом, то есть без какого-либо обременения. Человек, предоставлявший фьеф другому человеку, назывался сеньором, даже если данный фьеф не являлся сеньорией, что приводило к путанице. В таких случаях, для придания ясности, можно было использовать выражение «феодал».

Земельная сеньория

Сеньор — прямой или почётный владелец недвижимого имущества (земельных участков) своей сеньории.

Понятие абсолютной собственности тут не применялось, поскольку существовали иные основные пользователи, обладавшие имущественным правом в сеньории. В земельной сеньории чётко различались две совокупности: резерв, совокупность имущества, которое сеньор оставлял за собой для самостоятельного освоения, и держание, совокупность имущества, передаваемого держателю за уплату оброка, чаще всего называемого цензом, и за отработку на резерве, аналог барщины. Пропорциональное отношение между резервом и держанием различалось в зависимости от региона и исторического периода.

Большинство земельных сеньорий было расположено в сельской местности, но также встречались и сеньории в городах, как правило, находившихся в руках церковных сеньоров. Такие сеньории труднее исследовать чем сельские сеньории в силу их большого взаимного переплетения. В Париже, к примеру, существовали сеньория Нотр-Дам, сеньория аббатства Сен-Жермен-де-Пре, сеньория Тампля и др.

Размер территории сеньории различался весьма существенно; некоторые сеньории состояли из единственного хутора, другие сеньории представляли собой крупный регион. Долгое время сеньория должна была обязательно иметь укреплённый замок, который являлся её центром управления и наиболее значимым символом. На самом деле, множество сеньорий, особенно городских, никогда не имели своего замка. И наоборот, на землях одной сеньории могли находиться несколько замков. В том случае, когда сеньор проживал на территории своей сеньории, его жилище выполняло как минимум символическое значение, демонстрируя власть сеньора над «его» людьми. В современную эпоху некоторые сооружения, служившие прежде жилищем сеньора, стали флюгерами или голубятнями.

Баналитетная сеньория

Баналитетная сеньория характеризуется осуществлением исключительных прав общественного свойства над подчинёнными вассалами данной сеньории. Такое право юрисдикции сеньора (или, бан) в большинстве случаев было властью принуждения, и поэтому обеспечивало сеньору доходы, превышающие доходы от земельной сеньории. Баналитет распространился почти по всей территории Западной Европы начиная со второй половины XI века. Баналитет отличался значительной службой и тяжёлым оброком, структура и значимость которых варьировалась в зависимости от региона и исторической эпохи. К примеру, существовали воинская повинность, по которой вассал обязан участвовать во всех военных походах сеньора, дорожная пошлина, собиравшаяся за провоз товаров, налог на наследство или на управление сельскохозяйственными объектами, в числе которых был виноградный пресс, мельница или печь. Отправление правосудия сеньором, вероятно, было важнейшей особенностью баналитетной сеньории, но уже в эпоху средневековья королевская власть стремилась ограничить это право сеньора.

Баналитетная сеньория редко встречалась в городах, поскольку сосуществование рядом нескольких сеньорий не шло на пользу их сеньорам по причине того, что подданные ловко играли на интересах сеньоров-соседей. В связи с этим в городах распространялся общинный (коммуна) институт, формируемый жителями города, что сопровождалось отменой баналитета путём выкупа прав у сеньора.

Баналитетную сеньорию, как и земельную, можно было дробить путём наследования или передачи права. В результате такого дробления имелась возможность уступать только некоторые из прав и повинностей баналитетной сеньории, что крайне усложняло структуру владения сеньорией. Такие совместные сеньории получили распространение особенно на юге Франции, но встречались и в других регионах.

Напишите отзыв о статье "Сеньория"

Примечания

  1. Pierre Bonnassie. Seigneurie. — Тулуза: Privat, 1981. — P. 180—184.
  2. Guerriers et paysans. VIIe-XIIe siècle, premier essor de l'économie européenne. — Париж: Gallimard, 1973. — P. 168—176.

См. также

Литература

  • Жак Ле Гофф. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Goff/index.php Цивилизация средневекового Запада] = La civilisation de l’Occident Médiéval. — Москва: Прогресс, 1992. — 376 p. — ISBN 9785010036171.
  • Сеньор, сеньёр/ Сеньория, сеньёрия // Большая Советская энциклопедия (в 30 т.) / А. М. Прохоров (гл. ред.). — 3-е изд. — М.: Сов. энциклопедия, 1976. — Т. XXIII. — С. 270. — 640 с.

Отрывок, характеризующий Сеньория

Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.