Сенявин, Иван Григорьевич

Иван Григорьевич Синявин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Новгородский губернатор
8 ноября 1838 — 24 октября 1840
Предшественник:	Пётр Лаврентьевич Суковкин
Преемник:	Елпидифор Антиохович Зуров
Московский губернатор
24 октября 1840 — 2 мая 1844
Предшественник:	Василий Дмитриевич Олсуфьев
Преемник:	Иван Васильевич Капнист
Рождение:	11 июля 1801(1801-07-11)
Смерть:	8 июня 1851(1851-06-08) (49 лет)
Награды:

Иван Григорьевич Сенявин или Синявин (11 июля 1801 — 8 июня 1851) — тайный советник, товарищ министра внутренних дел, сенатор из рода Сенявиных. Внук адмирала А. Н. Сенявина. В 1838—1845 годах руководил Новгородской, затем Московской губерниями.

Биография

Сын контр-адмирала Григория Алексеевича Сенявина (1767—1831) и Капитолины Ивановны Потаповой (1775—1822). Службу начал в лейб-гвардии Конном полку, куда поступил юнкером в 1817 году. С 1822 года был адъютантом у своего двоюродного брата, графа М. С. Воронцова, а в 1829 году участвовал в турецкой войне и за осаду и взятие крепости Варны был награждён орденом Святой Анны 3-й степени с бантом. В том же 1829 году оставил в чине полковника военную службу, и в 1831 году поступил на гражданскую — в Департамент уделов.

В 1834 году был назначен членом Кабинета Его Величества. Во время своей службы здесь исполнял несколько довольно важных поручений. В 1835 году он был командирован в Екатеринбург для приведения в ясность результатов ревизии Екатеринбургской гранильной фабрики и Гарнамитского мраморного завода и для оценки с точки зрения пригодности по местным условиям выработанных для названных фабрики и завода положений.

С мая 1837 по октябрь 1838 года за отсутствием вице-президента кабинета на Сенявина было возложено управление состоящими в ведении кабинета императорскими стеклянными и фарфоровыми заводами. Кроме того, в 1837 году был членом комиссии для разбора вещей, вынесенных во время пожара из Зимнего дворца, а в 1838 году назначен членом комиссии для возобновления этого же дворца. В 1838 году был вице-президентом гоф-интендантской конторы.

После служил в провинции, с 1838 по 1840 год новгородским губернатором, с 1840 по 1845 года московским гражданским губернатором. Новгородское губернаторство Сенявина ознаменовалось мероприятиями по уменьшению цен на содержание обывательских лошадей и ревностным содействием, оказанным им сенатору Княжнину при ревизии Новгородской губернии в 1840 году. В бытность свою московским губернатором Сенявин был избран почётным членом Совета детских приютов, а при основании Московского художественного общества — членом Совета и почётным членом этого общества. В этих должностях он оставался и после того, как оставил пост московского губернатора, и в названном художественном обществе был членом совета до самой своей смерти. 2 мая 1844 года был назначен товарищем министра внутренних дел, в каковой должности и оставался до самой своей смерти.

Кроме выполнения своих прямых обязанностей, Сенявин за это время исполнял и некоторые экстренные поручения, сводившиеся к его участию в различных комиссиях и возложению на него командировок. Часть этих поручений была вызвана принимаемыми правительством мерами по народному продовольствию. Так, в 1845 году он был командирован по продовольственному вопросу в губернии Псковскую, Смоленскую, Витебскую, Могилёвскую, Виленскую, Ковенскую и остзейские, в 1846 году в губернии Псковскую, Витебскую, Могилёвскую и Минскую, а в 1848 году в губернии: Саратовскую, Воронежскую и Тамбовскую. Другие поручения, возлагаемые на Сенявина, стоят в связи с мероприятиями по крестьянскому вопросу. Так в 1846 году он был назначен председателем двух приготовительных комитетов об устройстве быта лифляндских и эстляндских крестьян, а по окончании занятий этих комитетов состоял членом Высшего остзейского комитета по тому же вопросу.

В 1846 года был председателем предварительного комитета для рассмотрения проекта правил, на основании которых предполагалось предоставить личную свободу обязанным крестьянам Динабургского уезда. Помимо этого в 1845 году был председателем комитета по устройству исправительных тюрем одиночного заключения, в 1846 году — членом комитета по пересмотру устава о гражданской службе, в 1847 году членом комитета для принятия мер против появившейся в России холеры. Наконец, в 1849 году Сенявин был командирован в различные губернии для выполнения особо возложенных на него по Высочайшей воле поручений.

В 1846 году был пожалован в сенаторы, с повелением присутствовать в общем собрании 4-го, 5-го и межевого департаментов, а также в общем собрании первых трех департаментов в тех случаях, когда в них будут рассматриваться дела, касающиеся Министерства внутренних дел. По словам современников, был огромного роста и в служебном мире прославился своей необыкновенной памятью и знанием законов. А. С. Пушкин называл Синявина «славным малым» и своим «приятелем». Ф. Ф. Вигель же писал о нём:

Синявин был двоюродным братом графу Воронцову. Он старался давать всем это почувствовать и с некоторой досадой смотрел на сослуживцев, в которых видел почти подчиненных, себя ему не подчиняющих. Он был виден собой, бел и румян; но дурь и спесь, так ясно выражаемые его оловянными глазами, делали его наружность неприятною.

После выхода в отставку Сенявин начал перестраивать родовое имение Конь-Колодезь. Увлекшись коммерцией, построил сахарный завод и наделал много долгов. В 1850 году его имение за долги было продано в казну за 220 тысяч рублей. Не вынеся позора и разорения, в июне 1851 года покончил жизнь самоубийством. Так как церковь не разрешала хоронить самоубийц на кладбище, был похоронен в кургане парка своего имения.

Семья

С 1827 года был женат на баронессе Александре Васильевне д’Огер (1803—1862), дочери голландского дипломата барона В. Д. Гоггера, принявшего российское подданство, внучке фаворитки Петра III, графини Е. Р. Воронцовой; с 1826 года фрейлины двора. Мадам Сенявина отличалась поразительной красотой: довольно полная, высокого роста, с ярким цветом лица на свежей матовой коже, придающим необыкновенный блеск её чёрным глазам, окаймлённым длинными ресницами; волосы цвета вороного крыла; всё вместе делало неотразимое впечатление. Она была такая же изящная, как и её записочки на французском языке, которыми она так любила награждать своих знакомых. П. А. Вяземский писал жене, что у Сенявиной «плечи, глаза, ножки, ноздри, дом, обед, всё на лучшей ноге». С большой симпатией о ней говорила Д. Фикельмон:

У неё прелестное лицо и особая смесь кротости и очаровательной живости. Она столь мила и любезна, что не любить её невозможно. Она из той породы женщин, которых князь Меттерних называет бабочками, созданиями из газа, цветов и бантиков. Она печальна и уныла и, по-моему, причина этому исключительная невзрачность её супруга. В самом деле, для женщины с душою это чувство превосходства над мужем равносильно несчастью.

Жила роскошно с семьей в доме № 64 по Английской набережной, который устроила по последней парижской моде, выписывая для этих целей модные журналы. После разорения и смерти мужа, была вынуждена уехать с детьми в деревню.

• Лев Иванович (1827— ?)
• Евгения Ивановна (1829—1862), унаследовала красоту и очарование матери, была замужем за А. И. Васильчиковым (1818—1881).
• Софья Ивановна (1830—1836)
• Елизавета Ивановна (1832—183.)
• Александр Иванович (1834—1902)
• Николай Иванович (1836— 18..)
• Мария Ивановна (1838—1903), с 1869 года замужем за поручиком графом Леонидом Фёдоровичем Паленом (1834—1908), сыном Ф. П. Палена.

Награды

• Орден Святой Анны 3-й степени с бантом (26.10.1828)
• Орден Святого Станислава 3-й степени (04.04.1834)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (25.02.1839)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (12.07.1840)
• Орден Святой Анны 1-й степени (20.11.1841, корона к ордену 26.03.1844)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (23.03.1847)
• Орден Белого орла (03.04.1849)

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).

Отрывок, характеризующий Сенявин, Иван Григорьевич

– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.