Сен-Жерменский эдикт
Сен-Жерменский эдикт[1] (фр. l'Edit de Saint-Germain) — эдикт французского короля Карла IX, опубликованный 17 января 1562 года. Он регламентировал правовое положение гугенотского меньшинства во Франции, заложив в стране основы веротерпимости.
Предыстория
Вторая треть XVI века во Франции была отмечена усилением репрессий против гугенотов. Начавшись после знаменитого «дела о листовках», они достигли апогея в конце правления Генриха II (1547 — 1559) и во время царствования его сына Франциска (1559 — 1560), родственником жены которого был глава ультракатолической партии Франсуа де Гиз. Экуанский эдикт (2 июня 1559) фактически поставил протестантов во Франции вне закона[2]; для их преследования при каждом из французских парламентов была учреждена «огненная палата» (фр. chambre ardente).
Однако со смертью Франциска II политика правящих кругов Франции изменилась. Власть перешла к матери нового монарха, Екатерине Медичи, придерживавшейся умеренных взглядов. Её поддерживал канцлер Мишель де л’Опиталь, гуманист, получивший разностороннее образование в Италии. Екатерина и л’Опиталь стремились достичь внутриполитической стабильности путём примирения враждующих партий — гугенотов и католиков.
Принятие эдикта
Эдикт от 30 июля 1561 года отменял смертную казнь за религиозные преступления, а также провозглашал амнистию за «прошлые заблуждения или подстрекательство к религиозному бунту»[3].
Для обсуждения следующего эдикта королева-мать созвала совет «главных и самых именитых правителей и советников суверенных дворов», который заседал совместно с Королевским советом в городе Сен-Жермен с 7 по 15 января 1562 года[3]. В итоге были приняты основные положения нового документа: гугенотам разрешили проводить свои богослужения вне городских стен и не в дни католических праздников; кроме того, они могли собираться в частных домах[4]. Взамен адепты новой веры должны были оставить захваченные храмы и дать присягу в соблюдении эдикта представителям королевской администрации. Таким образом, впервые в истории Франции протестанты получили свободу отправления религиозного культа, пусть и сильно урезанную[5].
О принятии Сен-Жерменского эдикта было объявлено 17 января 1562 года. Парижский парламент, бывший оплотом католицизма, отказался его зарегистрировать.
Последствия
Эдикт произвёл действие, обратное ожидаемому: уже 1 марта 1562 года герцог де Гиз, проезжая через местечко Васси, обнаружил там гугенотов, собравшихся на молитву[6]. Герцог приказал вооружённой свите напасть на них. Резня в Васси стала отправной точкой первой религиозной войны, продлившейся больше года. Амбуазский мир, который был заключён по её окончанию, подтвердил главные положения Сен-Жерменского эдикта.
Сен-Жерменский эдикт действовал (с перерывами) вплоть до конца XVI века. В 1585 году Немурский трактат Генриха III, принятый в угоду Католической лиге, сильно ограничил права гугенотов, а в 1598 году Нантский эдикт даровал протестантам равноправие с католиками.
См. также
Напишите отзыв о статье "Сен-Жерменский эдикт"
Примечания
- ↑ Известен также как Январский эдикт (фр. l'Edit de Janvier).
- ↑ Эрланже Ф. [www.fedy-diary.ru/?page_id=4615 Резня в ночь на святого Варфоломея]
- ↑ 1 2 Клула И. [annals.xlegio.ru/evrope/france/em.htm#0876 Екатерина Медичи]
- ↑ Nolan C. [books.google.ru/books?id=1h9zzSH-NmwC&pg=PA239&dq=Edict+of+Saint-Germain&hl=ru&sa=X&ei=PM7ZUOyvA5CQ4gSovYGwBQ&ved=0CEwQ6AEwBQ#v=onepage&q=Edict%20of%20Saint-Germain&f=false The Age of Wars of Religion, 1000-1650] (англ.)
- ↑ Holt M. [books.google.ru/books?id=En23VTbYwhQC&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22Mack+P.+Holt%22&hl=ru&sa=X&ei=lc_ZUO_5B6OC4ASSo4DgCg&ved=0CDMQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false The French Wars of Religion, 1562-1629] (англ.)
- ↑ То есть в нарушение Сен-Жерменского эдикта — внутри города.
Ссылки
- [elec.enc.sorbonne.fr/editsdepacification/edit_01 Сен-Жерменский эдикт] (фр.)
Отрывок, характеризующий Сен-Жерменский эдикт
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
