Сен-Жюст, Луи Антуан
Луи Антуан де Сен-Жюст | |
Луи Антуан Сен-Жюст. Портрет работы Пьера-Поля Прудона, 1793 | |
---|---|
Род деятельности: |
деятель Великой Французской революции |
Луи́ Антуа́н де Сен-Жюст (фр. Louis Antoine de Saint-Just), также известный просто как Сен-Жюст, 25 августа 1767 года, Десиз, ныне департамент Ньевр, — 28 июля 1794 года, или 10 термидора II года Республики, Париж — французский революционер, военный и политический деятель Великой Французской революции.
Избран в Национальный конвент в 1792 году, являлся самым молодым депутатом. После восстания 31 мая — 2 июня 1793 года стал членом Комитета Общественного Спасения 10 июля 1793 года, участвовал в создании Революционного правительства в контексте войны против коалиции иностранных монархий и гражданской войны.
Монтаньяр и якобинец, отличался красноречием и непоколебимостью принципов. Один из основателей Революционного правительства, участвовал во всех сферах его работы. Способствовал повышению боеспособности республиканской армии и как представитель Конвента лично вёл войска во время битвы при Флерюсе[1]. Участвовал в создании Декларации прав человека и гражданина и Конституции 1793 года. Один из вдохновителей якобинской диктатуры и террора[пр 1]. Робеспьерист, принципиальный автор вантозских декретов (фр. Loi de ventôse an II).
9 термидора II года (27 июля 1794 года), после бурного заседания в Конвенте, он был арестован вместе с Робеспьером, Кутоном и Леба. После восстания Парижской Коммуны того же дня в поддержку арестованных, объявлен Конвентом вне закона и казнён без суда и следствия на следующий день, 10 термидора (28 июля 1794 года).
Содержание
Биография
Луи Антуан Сен-Жюст (устаревшее написание Людовик-Антуан) родился в 1767 г. в Десизе. Его отец, заслуженный кавалерийский офицер, умер, когда сыну едва исполнилось 10 лет. Первоначальное образование Сен-Жюст получил в ораторианском колледже в Суассоне под руководством лиц духовного звания, затем слушал право в Реймсе. Будучи ещё учеником, он написал поэму «Organt», появившуюся на свет в 1789 г., она имела характер сатиры на нравы современного ему общества.
Первое знакомство Сен-Жюста с деятелями революции относится к концу 1789 г., когда он во время поездки в Париж встретился там с Камилем Демуленом. В провинцию он вернулся сторонником революционных идей. Как один из офицеров Национальной гвардии Блеранкура, он вместе с депутацией от города отправился в Париж для участия в празднествах первой годовщины взятия Бастилии, 14 июля 1790 г. В это же время завязалось знакомство Сен-Жюста с Робеспьером, к которому Сен-Жюст обратился с письмом по делам блеранкурской коммуны. В этом письме Сен-Жюст выставляет себя поклонником Робеспьера, называя его достойным быть депутатом не только от Арраса, но и от всей республики. Характерно в этом письме и то, что Сен-Жюст предлагал в случае надобности поступиться всем своим родовым имуществом на общую пользу.
В 1791 г. Сен-Жюст написал книгу «Дух революции и конституции во Франции». При выборах в Законодательное собрание он выставил свою кандидатуру, но избран не был, так как по закону возраст кандидата должен был быть не менее 25 лет, а Сен-Жюсту было только 24 года. В Национальный конвент он был избран значительным большинством голосов и занял место рядом с Робеспьером. Вскоре ему пришлось принять участие в бурном заседании, вызванном петицией оксерских якобинцев о предании короля суду.
Речь, произнесённая им 13 ноября, сразу сделала его известным. Он говорил, что нельзя смотреть на короля как на гражданина и вершить над ним суд; король для французов — только неприятель, враг, и больше ничего. Свою речь он закончил так: «Спешите покончить с процессом короля, ибо нет ни одного гражданина, который не имел бы над королём тех же прав, какие Брут имел над Цезарем». Искусные ораторские приёмы, привлекательная внешность Сен-Жюста, его воодушевление, уверенность в собственной правоте, смелость решения вопроса — всё это произвело поразительный эффект, и молодой оратор занял место наряду с главными вождями революции.
Когда Кондорсе внёс на рассмотрение доклад о проекте конституции, Сен-Жюст противопоставил ему свой собственный проект, многие из положений которого вошли в конституцию 1793 г. (Сен-Жюст был одним из её составителей). Всё своё свободное время Сен-Жюст посвящал изучению различных систем и планов общественного и государственного устройства, и мысли по этому поводу нашли отражение в работе, изданной спустя шесть лет после его смерти («Fragments sur les institutions républicaines»). В этом труде заметно влияние «Республики» Платона, «Contrat social» Руссо; основная мысль сочинения — подчинение личности обществу.
За несколько дней до изгнания жирондистов из конвента Сен-Жюст вступил в Комитет общественного спасения с целью переделать его устав, составленный 6 апреля жирондистом Инаром. После ареста жирондистов Комитет общественного спасения поручил Сен-Жюсту сформулировать обвинение против них. К этому времени окончательно укрепилась его дружба с Робеспьером и Кутоном, и они получили название «триумвиров».
В конце 1793 г. Сен-Жюст был послан в Страсбург для установления там порядка и наказания изменников. В период с 19 февраля по 05 марта 1794 года Сен-Жюст был председателем Конвента. Весной 1794 года он выступил главным обвинителем сначала против эбертистов, потом против Дантона и его партии. Когда перед 9 термидора раскол в комитетах достиг высшей степени накала, Сен-Жюст подготовил большую горячую речь в защиту Робеспьера и направленную против его врагов. Выходя из дома на заседание 9 термидора, он сказал, что идёт «открыть свою душу Конвенту». Но этой речи ему не суждено было сказать; вместе со своими друзьями он был арестован в собрании. Вечером нескольким якобинцам удалось освободить их, но они вскоре были арестованы вновь, и 10 термидора их повели на казнь. Сен-Жюст подставил свою голову под нож гильотины с полным спокойствием.
Личность
Амбициозный и ведущий активный образ жизни[4], Сен-Жюст неуклонно работал над претворением своих целей в жизнь. В частности, ему принадлежит высказывание: «Революционеры не отдыхают, если только не в могиле»[5]. Современники неоднократно описывали его как высокомерного человека, убеждённо считающего себя опытным руководителем и оратором, а также имеющего твёрдый революционный характер[6]. Его уверенность в себе зачастую превращалась в ощущение превосходства, и «..он давал чётко понять, что считает себя ответственным, а свою волю законом»[7]. В частности, Камиль Демулен оставил такой комментарий о нём — «он носит свою голову, как святые Дары или как истинное вместилище святого Духа»[8].
В то время, когда Сен-Жюст пришёл к власти, его личность кардинально изменилась[9]. Начиная как борец за гуманизм, свободу личности и критик смертной казни даже в контексте трудов своих кумиров, Сен-Жюст постепенно пришёл к совершенно противоположным позициям. Свободолюбивый и страстный в молодости, он быстро стал сосредоточенным, «тираническим и безжалостно тщательным»[10]. Он стал «ледяным идеологом республиканской чистоты»[11], как камень недоступный любым тёплым страстям"[12].
В своих публичных выступлениях Сен-Жюст был ещё более смел и откровенен, чем его наставник Робеспьер. Что касается внутренней политики, он готов был пожертвовать другими: «Вы должны наказать не только предателей, но и тех, кто слишком равнодушен, слишком пассивен по отношению к республике, а также тех, кто ничего не делает с этим»[13]. Он считал, что единственный способ создать истинную республику, это уничтожить всех её врагов, и «полностью уничтожать любое противодействие»[14]. В этом плане показательно его высказывание в Конвенте во время войны, где он с сожалением отметил, что «Судно Революции не может прийти в порт, не окрасив воды в крови»[12]. Он также призывал депутатов «понять, что нация может создать себя только с помощью горы трупов»[15].
Несмотря на очевидные недостатки, Сен-Жюст был способен внушить к себе уважение с помощью своей силы убеждения. Однако его спорные слова и действия редко вызывали вопросы — "он был неистовым, но искренним"[16]. Как и Робеспьер, Сен-Жюст был в том плане «непоколебим», что не искал никакой моральной выгоды, и полностью посвятил себя политической повестке дня[17][18].
С другой стороны, ряд отечественных историков делают выводы об осознании Сен-Жюстом провала его идеалов, или даже осознании своих ошибок, в частности приводя цитату:
Выступая против злого управления, мы охотно считаем себя ригористами в делах принципов, но, как нередко встречается, придя к власти, отбрасываем принципы, ставя на их место свою волю[19] |
По их мнению, именно фатализм стал причиной того, что Сен-Жюст не оказал какого-либо противодействия перевороту, а впоследствии не проронил ни слова.
Наследие
Гладилин Анатолий «Тень всадника», роман;
Сен-Жюст "Речи. Трактаты" (книга включает речи и философско-политические трактаты Луи Антуана Сен-Жюста);
Напишите отзыв о статье "Сен-Жюст, Луи Антуан"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Историки XIX века, времен Реставрации, а некоторые позже, ввели в обращение определения и прозвища Сен-Жюста, которые не существовали при его жизни — «"Тигр, жаждущий крови", "щегольское чудовище", "отвратителый и театральный молодой человек" (Сен-Бев); "воплощение республики Дракона" (Ламартин); "Архангел смерти" (Мишле); "живой меч" (И. Тэн); "надгробный фонарь" (Баррас). Число таких высказываний можно продолжать долго; писали об этом юноше много»[2]
Так «Архангел Смерти» появляется у Мишле в месте описания процесса дантонистов: — «На трибуне появился Сен-Жюст как Архангел Смерти.» (фр. Les figures s'allongèrent terriblement quand l'archange de la mort, Saint-Just, parut à la tribune avec l'écrit meurtrier)[3]
- Источники
- ↑ Soboul, 1974, p. 405.
- ↑ Молчанов, 1989, с. 467.
- ↑ Michelet, 1868, с. 291.
- ↑ Béraud, pp. 92; 96.
- ↑ Carlyle, p. 357.
- ↑ Hampson, p. 34.
- ↑ Hampson, p. 147.
- ↑ Scurr Ruth. Fatal Purity: Robespierre and the French Revolution. — Vintage, 1989. — ISBN 978-0-09-945898-2.
- ↑ Andress, p. 137.
- ↑ Encyclopædia Britannica (1911), pp. 20—21.
- ↑ Andress, p. 222.
- ↑ 1 2 Loomis, p. 284.
- ↑ Baker, p. 355.
- ↑ Higonnet, p. 229.
- ↑ Hazani, p. 114.
- ↑ (1851) «[books.google.com/books?id=OYwCAAAAIAAJ&pg=PA858#v=onepage&q&f=false Literary Notices]». Harper's (Harper & Brothers) III. Проверено 20 August 2011.
- ↑ Monar, p. 585.
- ↑ Béraud, p. 92.
- ↑ [larevolution.ru/Salmonowicz.html Салмонович С. Сен-Жюст — революционер-романтик]. [www.webcitation.org/6IEBYVuYl Архивировано из первоисточника 19 июля 2013].
Литература
- Сен-Жюст // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
- Молчанов, Н. Монтаньяры. — New York: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 1989. — ISBN 5-235-00684-4.
- Abensour Miguel. "Saint-Just and the Problem of Heroism in the French Revolution." In The French Revolution and the Birth of Modernity edited by Feher Ferenc. — Berkeley: University of California Press, 1990. — ISBN 978-0-520-07120-9.
- Andress David. [books.google.com/books?id=G21uPAhnQQ0C The Terror: The Merciless War for Freedom in Revolutionary France]. — New York: Farrar, Straus and Giroux, 2006. — ISBN 0-374-53073-4.
- Aulard François. [books.google.com/books?id=UJMJAQAAIAAJ The French Revolution: A Political History, 1789-1804]. — New York: Charles Scribner's Sons, 1910. — Vol. II.
- Baker Keith Michael. [books.google.com/books?id=MB5zuyyQ4rMC&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false The Old regime and the French Revolution]. — Chicago: University of Chicago Press, 1987. — ISBN 978-0-226-06950-0.
- Bax Ernest Belfort. [books.google.com/books?id=zoVYvgvl4u4C The Story of the French Revolution]. — London: Swan Sonnenschein, 1890.
- Béraud Henri. Twelve portraits of the French Revolution. — Freeport, NY: Books for Libraries Press, 1968.
- [books.google.com/books?id=mE67mNxg00EC The Plays of Georg Büchner]. — Oxford University Press, 1971. — ISBN 978-0-19-281120-2.
- Bruun Geoffrey. Saint-Just: Apostle of the Terror. — Hamden, CT: Archon Books, 1966.
- Camus Albert. The Rebel: an essay on man in revolt. — New York: Vintage International, 1991. — ISBN 0-679-73384-1.
- Carlyle Thomas. [books.google.com/books?id=MUYQAAAAYAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false The French Revolution: A History]. — New York: Harper & Bros, 1860. — Vol. II.
- [ia700303.us.archive.org//load_djvu_applet.php?file=26/items/EncyclopaediaBritannica1911HQDJVU/Encyclopedia_Britannica_24_Sainte-Claire_Deville_-_Shuttle.djvu Encyclopædia Britannica] / Chisholm, Hugh. — London: Cambridge University Press, 1911. — Vol. XXIV.
- Curtis Eugene Newton. Saint-Just, colleague of Robespierre. — New York: Octagon Books, 1973. — ISBN 0-374-92010-9.
- Doyle William. The Oxford History of the French Revolution. — 2. — Oxford; New York: Oxford University Press, 1990. — ISBN 978-0-19-925298-5.
- Hampson Norman. Saint-Just. — Oxford: Basil Blackwell, Ltd., 1991. — ISBN 0-631-16233-X.
- Hazani, Moshe (1989). «The Duel That Never Was». Political Psychology 10 (1).
- Higonnet Patrice. [books.google.com/books?id=Vk8v9yD7rwgC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Goodness Beyond Virtue: Jacobins During the French Revolution]. — Cambridge: Harvard University Press, 1998. — ISBN 0-674-47061-3.
- Jordan David P. [books.google.com/books?id=0sigPXBq4IEC The King’s Trial: Louis XVI vs. the French Revolution]. — Berkeley: University of California Press, 1979. — ISBN 0-520-03684-0.
- Knee Philip. Existentialist Thinkers and Ethics. — Montreal: McGill-Queen's University Press, 2006. — ISBN 978-0-7735-3138-3.
- Loomis Stanley. [books.google.com/books?id=-7dHm9JEiEgC Paris in the Terror]. — Richardson & Steirman, 1986. — ISBN 978-0-931933-18-9.
- The French Revolution: A Document Collection. — Boston: Houghton Mifflin, 1999. — ISBN 0-669-41780-7.
- Michelet, J. Histoire de la Révolution française. — Paris: Imprimiere Nationale, 1868. — Т. V.
- Monar Jörg. Saint-Just: Sohn, Denker und Protagonist der Revolution. — Bonn: Bouvier, 1993. — ISBN 3-416-02466-4.
- Palmer R.R. Twelve Who Ruled. — Princeton, NJ: Princeton University Press, 1969. — ISBN 0-691-05119-4.
- Rudé George. The French Revolution. — New York: Grove Weidenfeld, 1988. — ISBN 0-8021-3272-3.
- Schama Simon. Citizens: A Chronicle of the French Revolution. — New York: Vintage, 1989. — ISBN 0-679-72610-1.
- Scurr, Ruth. Fatal Purity: Robespierre and The French Revolution. — New York: Henry Holt, 2006. — ISBN 978-0-09-945898-2.
- Soboul, Albert. The French Revolution: 1787-1799. — New York: Random House, 1974. — ISBN 0-394-47392-2.
- Soboul Albert. The Sans-culottes. — Princeton, NJ: Princeton University Press, 1980. — ISBN 0-691-00782-9.
- Stephens Henry Morse. [books.google.com/books?id=tY8aAAAAYAAJ&pg=PA470 The Principal Speeches of the Statesmen and Orators of the French Revolution, 1789-1795]. — Oxford: Clarendon Press, 1892.
- Ten Brink Jan. [books.google.com/books?id=ts_cdcKhifMC&dq=Louis%20Antoine%20de%20Saint-Just%20%2BOrgant&pg=PA105#v=onepage&q=Louis%20Antoine%20de%20Saint-Just%20+Organt&f=false Robespierre and the Red Terror]. — London: Hutchinson & Co., 1899.
- Thompson James Matthew. Robespierre. — New York: Howard Fertig, 1968. — Vol. 1.
- Regicide and Revolution: Speeches at the Trial of Louis XVI / Walzer, Michael. — London: Cambridge University Press, 1974. — ISBN 0-521-20370-8.
- Vinot Bernard. Saint-Just. — Paris: Grand livre du mois, 2002. — ISBN 2-7028-8040-1.
- Vinot Bernard. Saint-Just. — Paris: Fayard, 1985. — ISBN 978-2-213-01386-2.
Ссылки
- [www.antoine-saint-just.fr/ Сайт, посвященный Сен-Жюсту (фр.)]
- [www.ot-blerancourt.com/mus%C3%A9e-saint-just/ Музей Сен-Жюста в Блеранкуре]
Отрывок, характеризующий Сен-Жюст, Луи Антуан
Но княжна не слушала его.– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.