Сен-Сезер (археологическая стоянка)

Сен-Сезе́р (фр. Saint-Césaire) — археологическая стоянка у одноимённой деревни, расположенной в западной Франции, в департаменте Шаранта Приморская, в 12 км восточнее города Сент, на реке Коран.

Местность

Маленький разрушенный скальный навес Рош-а-Пьеро (Roche à Pierrot) содержит от 12 до 17 слоёв глин и песков, подразделяемых на две основные группы: более древнюю «серую», содержащую орудия мустьерской эпохи, и «жёлтую», орудия в которой относятся к шательперону и ориньяку (верхний палеолит). Слои были многократно датированы термолюминисцентным методом. Для слоя 8, содержащего орудия шательперона и скелет неандертальца было получено 6 дат, средняя из которых — 36 тыс. лет назад (калиброванная дата 42 тыс. лет).

Главная находка

Скелет человека был найден в июле 1979 года, плотно уложенным в маленькой мелкой ямке. В этом же слое обнаружены орудия шательперона — индустрии, обладающей переходными чертами между мустье и ориньяком. В числе прочих орудий найдены пластины, костяные орудия и просверленные зубы; таким образом, находка костей человека в Сен-Сезер явилась первой, ассоциированной с данной индустрией. Впрочем, некоторые исследователи высказали сомнения в ассоциации захоронения с шательпероном. Возможно, что захоронение не было преднамеренным, расположение костей на компактной площади объяснимо другими причинами — например, обвалом.

Мужской скелет

Сохранность костей плохая. От черепа сохранилась только правая сторона передней части, от посткраниального скелета — фрагменты рёбер, ключицы, лопатки, плечевой, локтевой, лучевой, бедренной и больших берцовых костей. Скелет принадлежал молодому взрослому человеку. Первоначально он был определён как представитель классической группы, а позже — как пережиточный неандерталец с прогрессивными признаками.

Череп

Череп из Сен-Сезер обладает замечательным сочетанием неандертальских и прогрессивных черт, причём первые явно преобладают. Лоб покатый, сильно уплощённый, с характерным перегибом немного выше надбровья. Надбровный валик сравнительно тонкий, округлый, не так сильно изогнутый, как у прочих неандертальцев. Толщина валика заметно уменьшена в центре и по бокам, хотя скуловой отросток всё равно довольно массивный. Нетипично для большинства неандертальцев наличие как минимум трёх надглазничных отверстий на правом надбровье. Височная кость, вероятно, имела не очень длинную чешуйчатую часть. Её рельеф несколько ослаблен, нижнечелюстная ямка не очень крупная и относительно мелкая.

Лицевой скелет имеет как неандертальские, так и сапиентные черты, причём по ним человек из Сен-Сезера уклоняется в сторону современного человека сильнее, нежели подавляющее большинство прочих палеоантропов. Практически по всем измерительным признакам человек из Сен-Сезера оказывается в самых нижних пределах изменчивости неандертальцев и верхних — современных людей.

Лицо очень высокое, хотя и ниже, чем у большинства европейских неандертальцев, но при этом удивительно узкое. При взгляде сбоку лицо почти вертикальное — ортогнатное. Комплекс так называемого «среднелицевого прогнатизма» выражен довольно слабо. Глазницы маленькие, особенно замечательна их малая высота и подпрямоугольная форма, обусловленная спрямлённостью верхнего и нижнего краёв, — форма, нетипичная для европейских неандертальцев. Межглазничное расстояние было довольно широким, но всё же значительно уже, чем у прочих палеоантропов. Нос сравнительно узкий, особенно по неандертальским меркам; ширина носовых костей, хотя и близка к современному групповому максимуму, в масштабе других архаичных гоминид может считаться вполне умеренной. Высота носа велика, но меньше, чем у подавляющего большинства европейских неандертальцев.

Скуловая кость, в отличие от неандертальцев, очень маленькая, хотя её лобный отросток массивен. На скуловой кости имеется сразу три скулолицевых отверстия. Подглазничное пространство очень высокое, уплощённое, без клыковой ямки, несколько скошенное назад. Область соединения скуловой и верхнечелюстной костей не сохранилось, однако верхнечелюстной вырезки, по видимому, не было. В отличие от всех остальных неандертальцев, человек из Сен-Сезера имел крайне короткий лобный отросток верхней челюсти. Альвеолярный отросток, напротив, высокий, практически плоский поперечно. Нёбо короткое и сравнительно узкое.

Нижняя челюсть, как и остальные части черепа имеет множество прогрессивных особенностей на фоне общей неандерталоидности. Челюсть тяжёлая, очень высокая. Симфиз почти вертикальный, слабое понижение кости под передними альвеолами создаёт впечатление наличия зачаточного подбородочного выступа, хотя никаких его сапиентных морфологических черт не обнаруживается. Симфиз широкий, поперечно почти плоский. Крупные двубрюшные ямки расположены на его нижней стороне. Подбородочное отверстие, сохранившееся с правой стороны, — двойное, несколько смещённое назад.

Восходящая ветвь нижней челюсти очень широкая; по-видимому, была заметно наклонена назад. Угол челюсти имеет типичную для палеоантропов «срезанную» форму. Суставной отросток, вероятно, не был очень высоким и мыщелок был уплощён спереди-назад. Нижнечелюстное отверстие имеет овальную, вытянутую вверх и назад форму.

В целом комплекс черт нижней челюсти человека из Сен-Сезера значительно ближе к современному человеку, чем у какой-либо находки из Европы до верхнепалеолитического времени.

Зубы человека из Сен-Сезера, особенно резцы, маленькие — меньше, чем это характерно для неандертальцев. I¹ лопатовидные, тогда как I² не имеют такой особенности. Характерны такие черты, как наличие дополнительных гребней и бугорков на С_1, Р_1 и Р_2, морщинистость эмали моляров, а также тенденция к слиянию корней на M², M³, M_2 и М_3.

Телосложение

Толщина тела почти не меняется от симфиза до уровня М3, тогда как высота заметно понижается. Массивность тела в целом типична для неандертальцев. Перед восходящей ветвью имеется ретромолярное пространство, хотя и не такое большое, как у многих других неандертальцев. Крайне сапиентным выглядит соотношение между мыщелковой и угловой шириной, поскольку их разница весьма невелика — в отличие от других европейских неандертальцев, у которых мыщелковая ширина практически всегда намного превосходит суставную.

Посткраниальный скелет сохранился весьма фрагментарно. Лучше всего описан фрагмент бедренной кости. Его стенки, особенно медиальная, имеют огромную толщину, значительную даже в масштабах архаичных гоминид. Особенно примечательно, что, несмотря на невыраженность пилястра на задней стороне бедренной кости, передне-задний диаметр середины диафиза человека из Сен-Сезера намного больше, чем у прочих европейских неандертальцев, что сближает соответствующие биомеханические показатели с таковыми людей верхнего палеолита. В то же время биомеханические показатели поперечного сечения бедренной кости в подвертельной области и на середине диафиза у человека из Сен-Сезера такие же, как у неандертальцев.

Судя по гипертрофированной толщине стенок бедренной кости, масса тела индивида из Сен-Сезера была весьма большой, что почти наверняка предполагает гиперарктические пропорции тела и конечностей. Судя по сечению диафиза на уровне его середины, особенности ходьбы и уровень подвижности больше напоминали показатели людей верхнего палеолита.

Травматизм

Как и на многих других костях древних людей, на черепе из Сен-Сезера имеется крупная травма. Она представляет собой проникающий разруб около 7 см длиной на правой стороне черепа, почти по средней линии. Удар был нанесён чем-то вроде мачете или меча — вероятно, кремневым орудием на деревянной рукояти. Судя по направлению раны, ударявший держал орудие в правой руке. Рана имеет следы заживления в течение нескольких месяцев. Данная травма свидетельствует о двух вещах: во-первых, уровень агрессии в группах неандертальцев мог достигать значительного накала, а во-вторых, взаимопомощь тоже была хорошо развита, поскольку за пациентом со столь серьёзной травмой необходим хороший уход.

Житель приледникового климата

Кроме того, надбровье человека из Сен-Сезера несёт множество следов прохождения кровеносных сосудов. По всей вероятности, это — следствие длительного воздействия холодного воздуха, что неудивительно в условиях приледникового климата.

Отрывок, характеризующий Сен-Сезер (археологическая стоянка)

Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.