Сеоане, Мануэль

Мануэль Сеоане
Общая информация
Прозвище	La Chancha, El Negro
Родился	Пиньейро, Аргентина
Гражданство	Аргентина
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
	Пантано де Оако
1913—1918	Кампомар
Клубная карьера*
1918—1920	Прогрессиста
1920—1923	Индепендьенте	Общее количество мячей ниже
1923—1925	Порвенир
1924	Индепендьенте	1 (0)
1925	Бока Хуниорс	? (16)
1926—1933	Индепендьенте	264 (241)
Национальная сборная**
1924—1929	Аргентина	21 (16)
Тренерская карьера
1934—1937	Аргентина
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Буэнос-Айрес 1925
Золото	Перу 1927
Золото	Аргентина 1929
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Мануэ́ль Сеоа́не (исп. Manuel Seoane; 19 марта 1902, Пиньейро — 21 августа 1975, Кильмес, Аргентина) — футболист и тренер сборной Аргентины. Лучший бомбардир любительской эры аргентинского футбола — 196 мячей, рекордсмен по числу голов в одном чемпионате Аргентины — 55 мячей. Первый игрок, дважды признававшийся лучшим игроком чемпионата Южной Америки.

Биография

Мануэль Сеоане родился 19 марта 1902 года в Пиньейро в округе Авельянеды, хотя в 1922 году в интервью журналу «Импарсиаль» рассказывал, что родился 19 декабря 1901 года в Росарио. Отец Мануэля был литейщиком, эмигрировавшим из Испании в Южную Америку, сам же Мануэль работал на предприятии Кристалерия Папини в качестве стажёра. Помимо работы Сеоане также увлекался футболом, играя за любительскую молодёжную команду «Пантано де Оако».

В возрасте 15-ти лет Сеоане начал играть за команду «Кампомар», принадлежавшую одноимённой фабрике, в пятом дивизионе чемпионата Авельянеды. В 1918 году Сеоане перешёл в клуб «Прогрессиста» из района Ла Моска, куда его пригласил представитель клуба Антонио Гарсия. В 1920 году скаут клуба «Индепендьенте» Сантьяго Леопольдо Гарсия, получивший рекомендации посмотреть Сеоане в деле, был впечатлён манерой игрока играть на опережение, что позволяло Сеоане забивать множество мячей, и пригласил Сеоане в клуб. В декабре 1920 года Сеоане дебютировал за «Индепендьенте» в товарищеском матче против клуба «Эстудиантес», первый матч вышел впечатляющим: «Индепендьенте» победил 5:1, а три мяча из пяти записал на свой счёт Сеоане. После ещё двух игр против «Ривер Плейта» и «Сан-Лоренсо де Альмагро», Сеоане официально стал игроком «Индепендьенте». Его первый официальный матч состоялся 3 апреля 1921 года против «Расинга», но матч был остановлен после первого тайма из-за проливного дождя. Первый же гол за «Дьябло Рохо» Сеоане забил в ворота «Лануса» во второй игре за «Инде» на 86-й минуте матча. Главной проблемой Сеоане во время его первого перехода в «Индепендьенте» стал лишний вес, который, из-за строения тела футболиста, было очень трудно согнать. Но несмотря на эти физические кондиции, Сеоане оставался главной ударной силой «дьяволов», играя на позиции центрфорварда, он помог в 1922 году «Индепендьенте» выиграть аргентинское первенство, забив рекордные 55 голов.

11 ноября 1923 года Сеоане вместе с другими игроками «Индепендьенте», Ронсони, Лопесом и Ферро, напал на арбитра в матче с «Ривер Плейтом», из-за этого инцидента Сеоане с Ронсони были на год исключены из официальных матчей команды, и им было запрещено играть в матчах Ассоциации Любительского Футбола. Сразу после этого решения Сеоане и Ронсони вдвоём перешли в клуб «Порвенир», выступавший в Ассоциации Аргентинского Футбола, другой любительской футбольной лиге Аргентины. После окончания срока дисквалификации Сеоане сыграл один матч в 1924 году за «Индепендьенте» против «Тигре» в знак верности своему клубу, но после этой игры возвратился в «Порвенир».

В 1925 году Сеоане пригласили помоч клубу «Бока Хуниорс» в европейском турне команды. Сеоане согласился и в результате стал лучшим игроком команды, из 40 мячей команды забив 16.

После возвращения из Европы Сеоане снова пришёл в «Индепендьенте». Возвращение лучшего бомбардира было триумфальным: «Рохо» завоевали чемпионское звание и выиграли Копа де Компетансия за первый год Сеоане в команде. Состав нападения «Индепендьенте» образца 1926 года был одним из сильнейших в истории аргентинского клубного футбола — уругваец Соило Канавери, Альберто Лалин, Луис Равашино, Раймундо Орси и, конечно, Мануэль Сеоане. Сеоане выступал за «Индепендьенте» до 1933 года, став самым лучшим бомбардиром эры любительского аргентинского футбола, забив 196 мячей в 208 матчах чемпионата Аргентины (в профессиональной аргентинском футболе 56 матчей и 34 гола) и сыграв 9 матчей в Копа де Компетансия. Последний матч Мануэль Сеоане провёл 8 октября 1933 года против «Феррокариль Оэсте», в котором «Индепендьенте» проиграл 0:2.

22 августа 1934 года состоялся благотворительный матч в честь Сеоане, все средства от сборов которого пошли на покупку дома игроку.

После окончания карьеры Сеоане тренировал сборную Аргентины, но успехов с ней не добился. Последние годы жизни он работал управляющим кемпинга в городе Кильмесе. 21 августа 1975 года Мануэль Сеоане скончался.

Достижения

Как игрок

Командные

• Чемпион Аргентины: 1922, 1926
• Чемпион Южной Америки: 1925, 1927, 1929

Личные

• Лучший игрок чемпионата Южной Америки: 1925, 1927

Как тренер

• Чемпион Южной Америки: 1937

Ссылки

• [web.archive.org/web/20071020024930/futbolfactory.futbolweb.net/index.php?ff=historicos&f2=00001&idjugador=1392 Профиль на futbolfactory.futbolweb.net]

</div> </div> </div>

Отрывок, характеризующий Сеоане, Мануэль

– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.