Серафим Саровский

Серафим Саровский
Икона
Имя в миру	Прохор Исидорович Мошнин (Машнин)
Рождение	19 (30) июля 1754(1754-07-30) Курск, Белгородская губерния, Российская империя
Смерть	2 (14) января 1833(1833-01-14) (78 лет) Саровский монастырь, Тамбовская губерния, Российская империя
Монашеское имя	Серафим
Почитается	в Православии
Канонизирован	в 1903 году, Святейшим синодом РПЦ по инициативе Николая II
В лике	преподобных
Главная святыня	мощи в Свято-Троицком Серафимо-Дивеевском монастыре, Дивеевский источник
День памяти	2 (15) января и 19 июля (1 августа)
Подвижничество	строгий аскетизм, столпничество
Категория на Викискладе

Серафи́м Саро́вский (в миру Про́хор Иси́дорович Мошни́н, в некоторых источниках — Машнин; 19 (30) июля 1754 (или 1759), Курск — 2 (14) января 1833, Саровский монастырь) — иеромонах Саровского монастыря, основатель и покровитель Дивеевской женской обители. Прославлен Российской церковью в 1903 году в лике преподобных по инициативе царя Николая II. Один из наиболее почитаемых православных святых.

Биография

Родился в 1754 году в Курске, в семье богатого именитого купца Исидора Мошнина и его жены Агафии. Очень рано потерял отца. В возрасте 7 лет упал с колокольни строящегося Сергиево-Казанского собора на месте сгоревшего ранее храма Преподобного Сергия Радонежского, но остался невредим. В юном возрасте Прохор тяжело заболел. Во время болезни он увидел во сне Богородицу, пообещавшую его исцелить. Сон оказался правдивым: во время Крестного хода мимо его дома пронесли икону Знамения Пресвятой Богородицы, и мать вынесла Прохора, чтобы тот приложился к иконе, после чего он выздоровел.

В 1776 году совершил паломничество в Киев в Киево-Печерскую лавру, где старица Досифея благословила и указала ему место, где он должен был принять послушание и постриг — мужской монастырь Саровская пустынь в Тамбовской губернии. В 1778 году стал послушником у старца Иосифа в этом монастыре. В 1786 году принял монашество (Малая схима) и имя Серафим, был посвящён в иеродиаконы, в 1793 году рукоположен в иеромонахи.

В 1794 году, имея склонность к уединению, стал жить в лесу в келье в пяти километрах от монастыря. В качестве аскетических подвигов и упражнений носил одну и ту же одежду зимой и летом, сам добывал себе пропитание в лесу, мало спал, строго постился, перечитывал священные книги (Евангелия, святоотеческого писания), ежедневно подолгу молился. Около кельи Серафим развёл огород и устроил пчельник.

Ряд фактов жития преп. Серафима весьма примечателен. На протяжении нескольких лет аскет питался только травой снытью. Позднее тысячу дней и тысячу ночей Серафим провел в подвиге столпничества на каменном валуне. Некоторые из приходивших к нему за духовным советом видели огромного медведя, которого преподобный кормил хлебом с рук (по словам самого Серафима этот медведь постоянно приходил к нему, но известно, что кормил Старец и других животных). Из более драматичных событий известен случай с разбойниками. Согласно житию, некие разбойники, узнав, что к Серафиму часто приходят богатые посетители, решили ограбить его келью. Застав его в лесу во время ежедневной молитвы, они избили его и обухом топора проломили ему голову, причём святой не сопротивлялся, несмотря на то, что был в то время молодым и сильным человеком. В его келье разбойники ничего для себя не нашли и удалились. Преподобный чудом вернулся к жизни, однако после этого случая навсегда остался сильно сгорбленным. Позже эти люди были пойманы и опознаны, но отец Серафим простил их; по его требованию они были оставлены без наказания.

В 1807 году преподобный принял на себя иноческий подвиг молчания, старался ни с кем не встречаться и не общаться. В 1810 году он возвратился в монастырь, но ушёл в затвор (уединение в постоянной молитве) до 1825 года. После окончания затвора принимал многих посетителей из монашествующих и мирян, имея, как сказано в житии, дар прозорливости и исцеления от болезней. Его посещали также знатные люди, в том числе царь Александр I. Ко всем приходящим к нему обращался словами «Радость моя!», в любое время года приветствовал словами «Христос воскресе!». Был основателем и постоянным покровителем Дивеевской женской обители. В 1831 году святой сподобился видения Богородицы (двенадцатый раз в своей жизни) в окружении Иоанна Крестителя, Иоанна Богослова и 12 дев. Скончался 2 января 1833 года в своей келье в Саровском монастыре во время коленопреклоненной молитвы.

Стоит отметить, что икона Серафима Саровского написана с его прижизненного портрета, сделанного художником Серебряковым (впоследствии иноком Иосифом Саровской обители) за 5 лет до кончины старца.

Спорные мнения

Имеющиеся воспоминания о Серафиме Саровском и сборники его высказываний однозначно описывают старца как сторонника официальной церкви, иерархии и троеперстного крестного знамения. С другой стороны, на иконах преподобный Серафим обычно изображается с четками особой формы (лестовкой), а в некоторых случаях — и в старообрядной (дораскольной) монашеской одежде (и «староверским» медным литым крестом). Лестовка, по которой молился св. Серафим, сохранилась среди его личных вещей.

Согласно некоторым источникам, известные сложности с канонизацией Серафима Саровского были связаны именно с его симпатиями к старообрядцам. Высказывались предположения о происхождении старца или из единоверцев, или из криптостарообрядцев, с последующим переходом в «импровизированный» вид единоверия.

Серафим Саровский вообще никаких письменных сочинений после себя не оставил. В жизнеописаниях, написанных после смерти Серафима, после 1833 года, вопрос о старообрядчестве не фигурирует. В более позднем издании 1863 года, через 30 лет после смерти Серафима, составителем и редактором этой книги был цензор Елагин Н. В., прославившийся своими вольными «благочестивыми» и патриотическими вставками и бесцеремонным редактированием текстов, появляются «беседы Серафима» со старообрядцами, «рассуждения Серафима» о старообрядчестве; в одной из таких бесед Серафим учит: «Вот христианское сложение креста! Так молитесь и прочим скажите. Сие сложение предано от св. Апостолов, а сложение двуперстное противно святым уставам. Прошу и молю вас: ходите в Церковь греко-российскую: она во всей славе и силе Божьей!».

Почитание и канонизация

Основной письменный источник исторических сведений о старце Серафиме — жизнеописание старца Серафима, составленное саровским иеромонахом Сергием. Последний с 1818 года собирал и записывал свидетельства о двух саровских подвижниках: Серафиме и схимонахе Марке. В 1839 году в Троицко-Сергиевой Лавре, при содействии митрополита Филарета (Дроздова), вышло «Краткое начертание жизни старца Саровской пустыни, схимонаха и пустынника Марка», в которой схимонаху Марку были посвящены первые 10 страниц, остальные 64 страницы — «Духовные наставления отца Серафима». Первое «Сказание о жизни и подвигах» старца Серафима вышло в 1841 году в Москве за подписью I. C. В 1844 году в XVI томе журнала «Маяк» вышло более подробное сказание о старце Серафиме — автор его не был обозначен, но московский митрополит Филарет в письме к архимандриту Антонию приписывал этот труд Некоему Георгию (вероятно настоятелю Николо-Барковской пустыни, жившему при отце Серафиме в качестве гостинника в Сарове под именем Гурия; в 1845 году это сказание вышло отдельной книгой в Санкт-Петербурге. В 1849 году иеромонах Нижегородского Печерского монастыря Иоасаф, живший в Сарове 13 лет под именем послушника Иоанна Тихонова, издал ещё более подробные сказания, которые с дополнениями были переизданы в 1856 году. В 1850-х годах также появилась книга, где вновь были объединены сказания о старцах Серафиме и Марке. Наконец, в 1863 году, по желанию Саровского монастыря — по его архивным документам и рассказам очевидцев, вышло самое полное изображение жизни и подвигов старца Серафима; автор этого труда, Н. В. Елагин, был указан только в 5-м издании, в 1905 году.

Многие из ныне известных поучений старца Серафима почерпнуты из записок помещика Николая Александровича Мотовилова, якобы найденных С. А. Нилусом и изданных им в 1903 году. Впрочем, аутентичность некоторых фактов, изложенных Мотовиловым, оспаривается.

Народное почитание «батюшки Серафима» началось задолго до его канонизации, при его жизни. Подготовка к официальной канонизации вызвала политический скандал и должна рассматриваться в контексте стремления Николая II преодолеть некое «средостение» (по выражению генерала А. А. Мосолова), якобы разъединявшее царя с народом, который «его искренне любит».

Первый документ, указывающий на идею официальной канонизации, датирован 27 января 1883 года — годом коронации Александра III (25 января 1883 года был напечатан Высочайший манифест от 24 января того же года о коронации царствующего императора, имеющей состояться в мае того же года): начальник московских женских гимназий Гавриил Киприанович Виноградов в письме, адресованном обер-прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву, имевшему репутацию человека, близкого к трону, предложил «ознаменовать начало царствования, перед священным коронованием государя императора, открытием мощей благочестивого, всей Россией чтимого угодника, которого молитвы и при жизни его были действенны, тем более теперь они будут благопоспешны для великого государя, когда Серафим предстоит перед престолом Всевышнего в лике серафимовском». Победоносцев, судя по всему, отнёсся к предложению неодобрительно.

По свидетельству графа С. Ю. Витте, канонизации потребовал от Победоносцева лично Николай II, видимо, по настоянию супруги — весной 1902 года (согласно официальной версии, 19 июля 1902 года). Граф Витте также писал о роли Александры Феодоровны: «<…> Говорят, что были уверены, что Саровский святой даст России после четырёх Великих Княжён наследника. Это сбылось и окончательно и безусловно укрепило веру Их Величеств в святость действительно чистого старца Серафима. В кабинете Его Величества появился большой портрет — образ святого Серафима.»

Сам Победоносцев винил архимандрита Серафима (Чичагова), бывшего тогда настоятелем Спасо-Евфимиевского монастыря в том, что именно он подал императору «первую мысль о сем предмете». Того же мнения был и генерал А. А. Киреев, замечавший, что Обер-прокурор полагал архимандрита Серафима (Чичагова) «великим пролазом и плутом»: тот «как-то пролез к Государю, а затем Государь уж распорядился самовольно. <…> Положим Сер[афим] действительно святой, но едва ли такое „распоряжение“ соответствует не только верно понятому чувству религиозности, но и канонам (даже русским)».

11 января 1903 года комиссия под председательством митрополита Московского Владимира (Богоявленского), включавшая и архимандрита Серафима (Чичагова), произвела освидетельствование останков Серафима Мошнина. Результаты освидетельствования излагались в секретном всеподданнейшем докладе, которые, однако, вскоре стали широко известны читающей публике. Поскольку существовали ожидания «нетленности» мощей, каковой обнаружено не было, митрополиту Петербургскому Антонию (Вадковскому) пришлось выступить с заявлением в «Новом Времени» и в «Прибавлениях к Церковным Ведомостям», где он констатировал факт сохранности «остова» Саровского старца и выразил мнение, что наличие нетленных мощей не обязательно для прославления.

Своим Деянием от 29 января 1903 года Святейший Синод извещал:

«Святейший Синод, в полном убеждении в истинности и достоверности чудес, по молитвам старца Серафима совершающихся, воздав хвалу дивному во святых Своих Господу Богу, присно благодеющему твердой в праотеческом Православии Российской Державе, и ныне, во дни благословенного царствования Благочестивейшего Государя Императора Николая Александровича, как древле, благоволившему явить прославлением сего благочестия подвижника новое и великое знамение Своих благодеяний к православному народу русскому, подносил Его Императорскому Величеству всеподданнейший доклад, в котором изложил следующее своё решение:

1) благоговейного старца Серафима, почивающего в Саровской пустыни, признать в лике святых, благодатию Божиею прославленных, а всечестные останки его — святыми мощами и положить оные в особо уготованную усердием Его Императорского Величества гробницу для поклонения и чествования от притекающих к нему с молитвою,

2) службу преподобному отцу Серафиму составить особую, а до времени составления таковой, после дня прославления памяти его, отправлять ему службу общую преподобным, память же его праздновать как в день преставления его, 2 января, так и в день открытия святых его мощей, и

3) объявить о сем во всенародное известие от Святейшего Синода».

Летом 1903 года состоялись «Саровские торжества» при огромном стечении народа и с участием царя и других членов императорской фамилии.

Преп. Серафим широко почитается в среде православных верующих и в настоящее время. Неоднократно сообщалось о чудесах и исцелениях у его мощей, а также о явлениях его людям (например, об одном из них св. прав. Иоанн Кронштадский пишет в своей книге).

События новейшей истории

• В ноябре 1920 года прошедший в Темникове IX уездный съезд Советов принял решение о вскрытии раки с останками Преподобного Серафима Саровского. Оратором, требовавшим вскрытия мощей, был известный мордовский поэт, переводчик «Интернационала» на мокшанский язык З. Ф. Дорофеев.
• 17 декабря 1920 года было произведено вскрытие мощей с составлением акта.
• В 1922 году мощи были изъяты и перевезены в Москву, в Музей религиозного искусства в Донском монастыре. А в храме в честь преподобного Серафима, освященном в 1914 году в Донском монастыре, в 1927 году был построен один из первых в СССР крематориев (этот крематорий назывался ещё «кафедрой безбожия»).
• Осенью 1990 года в запасниках Музея истории религии (в Казанском соборе) Ленинграда были найдены неизвестные останки, не проходящие по описи. В декабре 1990 года останки были освидетельствованы комиссией в составе епископа Тамбовского Евгения (Ждана) и епископа Арсения (Епифанова); комиссия, руководствуясь актом освидетельствования останков о. Серафима в 1902 году и актом вскрытия мощей, установила, что останки были мощами преподобного Серафима Саровского.
• 11 января 1991 года состоялась передача мощей; 6—7 февраля 1991 года мощи при участии Патриарха Алексия II были доставлены в Москву из Троицкого собора Александро-Невской Лавры и крестным ходом перенесены в Богоявленский кафедральный собор.
• 28 июля 1991 года крестный ход с мощами отправился из Москвы, и 1 августа 1991 года при большом стечении народа преподобного встречали в Дивеевском монастыре.
• 17 июля 2006 года Священным Синодом принято решение об открытии Успенской Саровской пустыни.
• С 29 по 31 июля 2007 года в селе Дивеево Нижегородской области проходили торжества, посвящённые Дню памяти преподобного Серафима Саровского. Их посетили свыше 10000 паломников.
• В сентябре 2007 года впервые совершён молебен преп. Серафиму как покровителю ядерщиков.
• В 2011 г. именем Серафима Саровского была названа улица в Батайнице, пригороде Белграда (Сербия); ранее улица, названная в честь святого, носила название «Партизанские базы».
• В августе 2011 года освящён памятник святому отцу чудотворцу в Екатеринбурге.
• Запланированный на торжества 110-летия канонизации преподобного визит в Дивеево Патриарха Кирилла, для которого была подготовлена резервная резиденция, не состоялся.
• Имя «Серафим Саровский» носит один из катеров Балтийского флота ВМФ России.
• 28 июля 2016 года в День крещения Руси был освящен памятник в городе Орле. Чин освящения провел Патриарх Кирилл, находившийся с визитом в Орле по случаю 450-летия города.

Литература

1. Степашкин В. А. Преподобный Серафим Саровский: предания и факты. — 3-е издание, испр. и доп. — Саров: ЗАО «ИНФО», 2009. — 264 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-89269-010-2.
2. «Сказания о жизни и подвигах блаженной памяти отца Серафима». М., 1831 г.
3. «Сказание о подвигах Серафима» // журнал «Маяк», 1845 г. Т. XVI
4. «Сказание о подвигах и событиях жизни старца Серафима». СПб., 1849 г. (составлено по рассказам иеромонаха Иоасафа учителем гимназии Н. Е. Андреевским)
5. Архимандрит Сергий «Сказание о старце Серафиме». 1858 г.
6. Елагин Н. В. «Житие» преподобного Серафима Саровского. 1863 г.
7. Чичагов Л. М., священник «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». 1896 г.
8. [krotov.info/libr_min/24_ch/chich/agov_1903.html Серафим (Чичагов). Житие преподобного Серафима, Саровского чудотворца. 2-е издание, Серафимо-Дивеевский монастырь, 1903 г.]
9. Кедров Н. И. Народный богомолец преподобный Серафим, старец Саровский. — М., 1903
10. Денисов Л. И. «Житие, подвиги, чудеса, духовные наставления и открытие святых мощей преподобного и богоносного отца нашего Серафима, саровского чудотворца» С историческими очерками Саровской пустыни и женских монастырей, основанных под благодатным воздействием препродобного Серафима. С приложением: I) Тропаря, кондака и двух молитвенных воззваний к преп. Серафиму; II) Стихотворения, посвященного памяти преп. Серафима; III) Справки из архива Курской духовной консистории; IV) Указания пути в Саров из разных местностей России. С 60 рисунками, 8 миниатюрами, двумя планами (Саровской пустыни, Дивеевского монастыря) и картой путей в Саров. Составил Л. И. Денисов, действительный член Московского Общества Любителей Духовного Просвещения. Москва. Издание книгопродавца А. Д. Ступина. 1904.
11. «Открытие мощей и прославление святого преподобного Серафима Саровского чудотворца». Типография Т-ва И. Д. Сытина, Валовая улица, свой дом, Москва, 1903 г.
12. [www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=675 Митрополит Вениамин (Федченков). «Всемирный светильник преподобный Серафим Саровский.»]
13. [serafim-library.btv.ru/GitieSerafima/jitie.html Е.Поселянин. Преподобный Серафим Саровский Чудотворец.]
14. Преподобный Серафим Саровский: Жизнь, чудеса, святыни / Авт.-сост. А.Мацуркевич. М.: Русь-Олимп, Эксмо, 2011. 352 с., ил., Серия «Подарочные издания. Мир православия», 3 000 экз., ISBN 978-5-699-48039-5
15. Протоиерей Всеволод Рошко. Преподобный Серафим: Саров и Дивеево. Исследования и материалы. М., 2001.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:294466 Серафим Саровский] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [spiritual.ru/saint/ssar1.html Преподобный Серафим Саровский «Жизнь и Путь»]
• [www.4udel.nne.ru/serafim/jitie.php Житие преподобного Серафима Саровского чудотворца] на сайте Серафимо-Дивеевского монастыря
• [www.serafimsarovsky.ru/proslsv/ Сайт Оргкомитета по оказанию содействия мероприятиям, связанным с празднованием Русской Православной Церковью 250-летия со дня рождения преподобного Серафима Саровского]
• [www.diveevo.ru/serafim/serafim.php3 Житие преподобного Серафима Саровского]
• [www.bfss.ru/ Благотворительный фонд преподобного Серафима Саровского]
• [www.days.ru/Life/life138.htm Преподобный Серафим, Саровский чудотворец на сайте Православие.ru]
• [www.serafim100.ru Веб-портал, посвященный 100-летию канонизации и 250-летию со дня рождения Святого Преподобного Серафима Саровского]

Отрывок, характеризующий Серафим Саровский

– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.