Серафим (Остроумов)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Серафим и фамилией Остроумов.

Архиепископ Серафим<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Смоленский и Дорогобужский
1 ноября 1927 — ноябрь 1936
Предшественник:	Валериан (Рудич)
Преемник:	Модест (Никитин)
Имя при рождении:	Михаил Митрофанович Остроумов
Рождение:	6 ноября 1880(1880-11-06) Москва
Смерть:	8 декабря 1937(1937-12-08) (57 лет)
Архиепископ Серафим на Викискладе

Архиепископ Серафим (в миру Михаил Митрофанович Остроумов; 6 ноября 1880, Москва — 8 декабря 1937, Смоленская область) — епископ Православной российской Церкви; с 1927 года архиепископ Смоленский и Дорогобужский.

Прославлен в лике святых Русской православной церкви в 2001 году.

Биография

Родился в семье псаломщика при храме Илии пророка, что на Воронцовом поле в г. Москве. Окончил Московское Заиконоспасское духовное училище, Московскую духовную семинарию, Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия (1904 год). Был оставлен при академии профессорским стипендиатом.

14 сентября 1904 года пострижен в монашество, с 13 сентября 1904 года — иеродиакон, с 19 сентября 1904 года — иеромонах.

С 28 октября 1904 года — исполняющий должность доцента Московской духовной академии по кафедре теории и истории проповедничества. Был назначен на эту должность митрополитом Владимиром (Богоявленским), желавшим увеличить в академии количество консервативно настроенных преподавателей-монахов. Однако совет академии отказался одобрить это назначение, так что иеромонаху Серафиму так и не удалось приступить к чтению лекций. В 1906 году был вынужден вместе с архимандритом Иосифом (Петровых) покинуть академию под давлением либеральной части преподавательской корпорации и студентов.

Служение в Яблочинском монастыре

С 1906 года — наместник (заместитель настоятеля) Яблочинского Свято- Онуфриевского монастыря Холмской епархии архимандрита Иосифа (Петровых). С 1907 года — настоятель этого монастыря и заведующий Яблочинской второклассной школой с церковно-учительскими курсами.

С 2 февраля 1908 года — архимандрит; состоял благочинным монастырей Холмской епархии.

Приложил много сил к обустройству Яблочинского монастыря. В бытность его настоятелем в монастыре были построены Успенская часовня, церкви при Яблочинской двухлетней школе и Яблочинской сельскохозяйственной школе. В монастырском скиту над озером Белым сооружена церковь преподобных Сергия и Германа Валаамских, а сам скит был благоустроен для монашеской жизни. Близ монастыря, за рекой Буг, была построена Сретенская часовня. В 85 километрах от монастыря был открыт его филиал в Дратовском лесу, посвящённый св. пророку Илье, там были возведены церковь и школа. При монастыре действовали гостиница и чайная для паломников, работали аптека и медицинская амбулатория. Монастырь бесплатно кормил обедами нищих.

Кроме церковно-приходской школы при монастыре работали две одноклассные школы, ремесленная школа с интернатом, а с 1911 года — и сельскохозяйственная школа, знакомившая учеников с сельхозмашинами, огородничеством, садовничеством, лесничеством, разведением домашних животных, производством и переработкой молока, бортничеством. В 1914 году в разных монастырских и примонастырских школах училось более 400 учеников.

В монастыре были приняты монашеские правила жизни преподобного Василия Великого, были введены общежитие и общая трапеза. Зимой для монахов организовывались специальные занятия, во время которых углублялись знания таинств, служб, истории и аскетизма. Монахи активно занимались миссионерской деятельностью. 31 августа 1909 года архимандрит Серафим был освобождён от обязанностей настоятеля и назначен миссионером-проповедником Холмской епархии. Однако уже 8 декабря это назначение было отменено, и архимандрит вернулся на свою прежнюю должность.

Ректор семинарии

С 28 января 1914 года — ректор Холмской духовной семинарии. Был председателем Холмского Епархиального училищного совета, редактировал также издаваемые епархией газеты «Холмская церковная жизнь» и «Народная газета».

Архиерейство

С 3 апреля 1916 года — епископ Бельский, викарий Холмской епархии.

С 27 мая 1917 года временно управлял Орловской епархией. С 18 августа 1917 года — епископ Орловский и Севский.

В 1918 году дважды заключался под домашний арест.

В 1922 году был арестован, обвинён в «активном сопротивлении против конфискации церковного имущества» и приговорён к 7 годам тюрьмы с полной изоляцией, затем срок заключения был сокращён.

В этот период епископу Серафиму маленьким мальчиком прислуживал в храме о. Иоанн Крестьянкин.

29 мая 1924 года возведён в сан архиепископа. Активно боролся с обновленческим движением. В 1926 году был выслан за пределы епархии.

С 1 ноября 1927 года — архиепископ Смоленский и Дорогобужский. В период его управления епархией власти постоянно усиливали давление на церковь — закрывали храмы, изымали колокола и литургические облачения.

Арест, ссылка, мученическая кончина

Арестован 11 ноября 1936 года, вместе с девятью другими священнослужителями обвинён в антисоветской пропаганде и в участии в деятельности контрреволюционной группы. Был приговорён к ссылке в Караганду, в которой пробыл полгода. Затем следствие по его делу было возобновлено, и архиепископ этапирован в Смоленск. Приговорён Тройкой при Смоленском УНКВД к высшей мере наказания. Расстрелян 8 декабря 1937 году в Катынском лесу около Смоленска.

Канонизация и почитание

Решением Священного Синода Русской православной церкви от 17 июля 2001 года его имя включено в Собор Святых Новомучеников и Исповедников Российских XX века.

7 декабря 2013 года у поклонного креста на русской стороне мемориального комплекса в Катыни, были совершены молебен святому и заупокойная лития по всем невинно убиенным в годы репрессий.

Серафим (Остроумов) и Михаил Поздеев

В 1939 году за погибшего к тому времени владыку Серафима выдавал себя Михаил Поздеев (1887—1971). На допросе в 1940 году он так описывал начало своего «самозванчества»:

Я отправился в село Лепёшкино, посетил церковь и имел разговор со священником Дмитрием. На вопрос последнего, как меня зовут, я ответил: «Серафим», после чего священник Дмитрий заявил, что он меня узнал и что моя фамилия Остроумов, приняв меня за Смоленского епископа Остроумова. Находясь в тяжёлых материальных условиях, я был рад тому, что он меня наталкивает на мысль назвать себя Остроумовым, которого он во мне узнал, и поэтому заявил ему, что я есть действительно Смоленский епископ Остроумов Серафим.

Вплоть до ареста в 1940 году Михаил Поздеев, согласно данным следствия, представлялся как Серафим (Остроумов) и другим верующим. Он был приговорён к восьми годам лишения свободы. После освобождения именовал себя владыкой Серафимом (Поздеевым).

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_825 Биография]
• [www.pravoslavie.ru/put/050331111729 Свято-Онуфриевский Яблочинский монастырь и священномученик Серафим (Остроумов)]
• [www.krotov.info/acts/20/1930/pozdeev.htm О Михаиле Поздееве]

Отрывок, характеризующий Серафим (Остроумов)

Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.