Серафим (Свежевский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Архиепископ Серафим<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Каракасский и Венесуэльский
до 1968 года — епископ
17 марта 1957 — 1984
Церковь: Русская православная церковь заграницей
Предшественник: Евлогий (Марковский)
Преемник: Иоанн (Берзинь)
временный управляющий Сан-Паульской епархией
1968 — 1978
Предшественник: Феодосий (Самойлович)
Преемник: Никандр (Падерин)
 
Имя при рождении: Константин Николаевич Свежевский
Рождение: 14 августа 1899(1899-08-14)
Проскуров, Подольская губерния, Российская империя
Смерть: 13 сентября 1996(1996-09-13) (97 лет)
Ново-Дивеево, Нануэт, штат Нью-Йорк, США
Похоронен: Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, США
Принятие священного сана: 1948 год
Принятие монашества: 1947 год
Епископская хиротония: 17 марта 1957 года
 
Награды:

орден св. Станислава 2-й степени с мечами и бантом

Архиепископ Серафи́м (в миру Константин Николаевич Свежевский; 14 августа 1899, Проскуров, Подольская губерния — 13 сентября 1996, Ново-Дивеево, Нануэт, штат Нью-Йорк, США) — Русской Православной Церкви Заграницей, архиепископ Каракасский и Венесуэльский.





Биография

Из семьи потомственных военных. В 1909 году девятилетним мальчиком поступил в Одесский кадетский корпус. В мае 1916 года после его окончания и был принят в Одесское Сергиевское артиллерийское училище, которое окончил его в феврале 1917 года.

Участвовал в Первой мировой войне на Румынский фронт в 26 артиллерийской дивизии. На фронте оставался до января 1918 года, затем группой своих солдат вернулся домой в Ростов, где отец был воинским начальником.

В конце августа 1918 года поехал в Новочеркасск и вступил в ряды Добровольческой армии.

Участник Гражданской войны. Был офицером-ариллеристом на бронепоезде «Офицер», сражался в рядах Белой армии под Армавиром. В составе 2-й гаубичной батареи — под Ставрополем, на Северном Кавказе в Кубанской дивизии генерала Покровского, который также окончил в своё время Одесский кадетский корпус. Эта дивизия входила в состав армии генерала Врангеля, наступавшей на Царицын.

Не доходя до Царицына, заболел сыпным тифом и пролежал три недели без сознания в госпитале Новочеркасска. После госпиталя опять в действующей армии в Царицыне. За военную службу (1917—1918) был награждён орденом святого Станислава 2-й степени с мечами и бантом.

В октябре 1919 года был отправлен на учёбу в Севастополь в офицерскую школу, не закончив которой стал служить в Донской полигонной батарее в дивизии генерала Морозова на Перекопе. Участвовал в боях в северной Таврии.

В ноябре 1919 года в остатками белых частей был эвакуирован в Константинополь, затем переехал на Лемнос, далее в Болгарию и Бельгию. После начала Второй мировой войны и оккупации Бельгии переехал в Германию, работал в Берлине.

По окончании войны поступил в новооткрывшийся монастырь преп. Иова Почаевского в Мюнхене. В 1947 году был пострижен в малую схиму с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского.

В 1948 году рукоположён митрополитом Анастасием, первоиерархом Русской Зарубежной Церкви, в сан иеродиакона.

В 1949 году переехал в США, в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле и в 1952 был рукоположён в иеромонахи.

В 1954 году окончил Свято-Троицкую Духовную семинарию в Джорданвиле, штат Нью-Йорк.

В 1955 году был возведен в достоинство игумена, а в 1956 — в достоинство архимандрита.

17 марта 1957 года Серафим (Свежевский) был рукоположён во епископа Каракасского и Венесуэльского и возглавлял эту кафедру 27 лет.

В 1968 году возведён в сан архиепископа.

В 19681978 годах временно управлял также и Сан-Паульской епархией, при этом его титул значился «Архиепископ Бразильский, Сан Паульский и Венецуэльский»[1].

В 1983 году (по другим данным в 1984-м) ушёл на покой и отбыл в США, где проживал в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Сакраменто, а затем до конца жизни — при Ново-Дивеевском монастыре.

Скончался 13 сентября 1996 года в Ново-Дивееве. В отпевании и погребении участвовали Архиепископ Сиракузско-Троицкий Лавр (Шкурла) и епископ Ишимский и Сибирский Евтихий (Курочкин), епископ Симферопольский Агафангел (Пашковский) и епископ Манхеттенский Гавриил (Чемодаков). Похоронен 16 сентября того же года в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле.

Труды

  • [fatheralexander.org/booklets/russian/sermons_vladyka_seraphim.htm Из бесед Архиепископа Серафима (Свежевского), Каракасского и Венесуэльского]

Напишите отзыв о статье "Серафим (Свежевский)"

Примечания

  1. [sinod.ruschurchabroad.org/Arh%20Sobor%201971%20Prot.htm Архиерейский Собор РПЦЗ 1971 год]

Литература

  • [www.xxl3.ru/kadeti/serafim.htm Серафим (Свежевский), архиеп., Краткий послужной список]
  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5650 Серафим (Свежевский)]
  • [www.vladregion.info/articles/dinastiya-svezhevskikh Династия Свежевских] // «Призыв» 04.05.2011

Отрывок, характеризующий Серафим (Свежевский)

– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.