Сербские беженцы во время распада Югославии

Сéрбские бéженцы — беженцы и перемещённые лица — сербы, вынужденные покинуть места проживания во время военных конфликтов, сопровождавших распад Югославии. За время распада Югославии беженцами либо перемещёнными лицами стали сотни тысяч сербов. Основные потоки сербских беженцев наблюдались во время войны в Хорватии, войны в Боснии и Герцеговине и Косовского конфликта. Военные конфликты, этнические чистки и потоки беженцев значительно изменили этническую карту бывшей Югославии, оставив практически полностью без сербского компонента некоторые из тех областей, где ранее он был доминирующим либо составлял значительный процент.

Распад Югославии

В годы после Второй мировой войны Югославия была многонациональным федеративным государством, разделённым на союзные республики. В 1989 году после падения Берлинской стены в странах соцлагеря начались дезинтеграционные процессы на волне обострения межнациональных конфликтов. В Югославии стал падать авторитет местной компартии, Союза коммунистов Югославии, в то время как националистические и сепаратистские силы были на подъёме.

В марте 1989 года кризис в Югославии усугубился после принятия поправок к конституции Сербии, которые позволили правительству республики ограничить автономию Косово и Воеводины. Эти автономные края имели по голосу в президиуме СФРЮ. Таким образом Сербия под руководством Слободана Милошевича получила в общей сложности три голоса в югославском президиуме. Добавляя к этим трём также голос от Черногории, Сербия могла задавать тон при голосовании. Это вызвало раздражение в других союзных республиках и призывы к реформе федерации.

На XIV чрезвычайном съезде коммунистов Югославии 20 января 1990 года делегации союзных республик не смогли договориться по спорным вопросам. Словенская делегация во главе с Миланом Кучаном требовала реформ и ослабления федерации, в то время как сербская во главе с Милошевичем выступила против. В результате словенские и хорватские делегаты покинули съезд. Эти события знаменовали собой начало распада федеративной Югославии.

В югославских республиках на первых за послевоенные годы многопартийных выборах к власти стали приходить националистические партии, среди которых самым заметным было Хорватское демократическое содружество во главе с Франьо Туджманом. Националистический курс нового хорватского правительства вызвал дискриминацию хорватских сербов и усилил напряжённость в республике. Правительством Туджмана был принят ряд дискриминационных законов, что вызвало резкий протест сербов, которые затем провозгласили автономию. 22 декабря 1990 года парламент Хорватии принял новую конституцию республики, которая лишала сербов статуса государствообразующего народа, и, по мнению сербских исследователей, ущемляла права сербов. После принятия новых конституций Хорватия и Словения начали готовиться к провозглашению независимости. 25 июня 1991 года она была объявлена. Это привело к Десятидневной войне в Словении и гораздо более разрушительной войне в Хорватии. Война в Хорватии привела к Резолюции СБ ООН 743, принятой 21 февраля 1992 года, которая санкционировала создание Сил Организации Объединённых Наций по Охране в соответствии с докладом генерального секретаря ООН от 15 февраля 1992 года. Весной 1992 года началась кровопролитная война в Боснии и Герцеговине, жертвами которой стали до 100 000 человек.

Сербские беженцы и перемещённые лица

Беженцы из Хорватии и Сербской Краины

См. также: Сербы в Хорватии

Война в Хорватии с начала конфликта ознаменовалась масштабными этническими чистками, которые проводили обе стороны и которые спровоцировали потоки беженцев. Сербы в этой войне бежали как с территорий, контролируемых хорватскими армией и МВД, так и с территории под контролем югославских и сербских сил. Согласно сообщениям Комиссариата по делам беженцев ООН, к 1993 году только с территорий под контролем центральных хорватских властей была изгнана 251 000 человек (Красный крест Югославии сообщил о 250 000 беженцев сербской национальности с территории Хорватии ещё в 1991 году). Беженцы оседали в основном в Республике Сербская Краина (РСК) или в Союзной Республике Югославии. Некоторые уезжали в США, Австралию, Канаду и т. д., образуя там многочисленные диаспоры. По данным Елены Гуськовой, в 1994 году на территории Союзной Республики Югославии находилось более 180 000 беженцев и перемещённых лиц из Хорватии.

В 1995 году из РСК в результате масштабных военных операций хорватских вооружённых сил на её территории бежали примерно 250 000 сербов — 18 000 человек в ходе операции «Молния» и 230 000 во время операции «Буря». Согласно данным ООН, в августе 1995 года на той территории Краины, которая была занята хорватскими войсками, остались только около 5500 сербов.

Остатки РСК, не затронутые хорватским наступлением в августе 1995 года (Область Срема и Бараньи с 1995 и Область Срема, Бараньи и Восточной Славонии с 1996 года), просуществовали в виде автономий под управлением ООН до мирного включения в состав Хорватии в начале 1998 года. После интеграции, по данным сербского исследователя Саво Штрбаца, эти территории покинуло значительное количество сербов — 77 316 человек.

Перепись беженцев и перемещённых лиц, проведённая в 1996 году, зафиксировала на территории Сербии в рамках Союзной Республики Югославии 330 123 беженца с территории Хорватии. В 2001 году в Сербии, по данным аналогичной переписи, насчитывалось 284 336 беженцев из Хорватии.

По данным УВКБ ООН, опубликованным в 2008 году, 125 000 сербов были зарегистрированы как вернувшиеся в Хорватию; из этого числа 55 000 остались жить в Хорватии на постоянной основе.

По данным директора Института славяноведения РАН Константина Никифорова, около 100 000 сербов-беженцев из Хорватии осели в Республике Сербской на территории Боснии и Герцеговины.

Беженцы из Боснии и Герцеговины

Война в Боснии также сопровождалась массовыми этническими чистками и выселением сотен тысяч человек, чем занимались все стороны конфликта. В период боевых действий беженцами либо перемещёнными лицами стали до 800 000 сербов. По данным Елены Гуськовой, в большинстве своём сербы бежали из районов Западной Герцеговины, Центральной и Западной Боснии.

Бои в районе Сараева, осада города и переход его населённых сербами пригородов под контроль боснийских мусульман по итогам Дейтонских соглашений привели к волне сербских беженцев из Сараева. По оценкам президента Республики Сербской Милорада Додика, всего город и его окрестности покинуло около 150 000 сербов.

Перепись беженцев и перемещённых лиц, проведённая в 1996 году, зафиксировала в Сербии 266 279 беженцев с территории Боснии и Герцеговины. Данные переписи за 2001 год свидетельствуют о 165 811 беженцах из Боснии и Герцеговины на территории Сербии в составе Югославии. Основную массу беженцев из Боснии и Герцеговины составляли люди с территорий, подконтрольных армиям боснийских мусульман и боснийских хорватов. Сербский исследователь Весна Лукич среди таких территорий называла Бихач, Дрвар, Зеницу, Мостар, Сански-Мост и Сараево. От обшего числа беженцев из Боснии и Герцеговины в Сербии 78,7 % бежали с территории под контролем армий боснийских мусульман и хорватов. Лукич отмечает, что к 2001 году доля беженцев с этих территорий выросла до 84,2 %, в то время как многие беженцы с территорий под контролем боснийских сербов смогли вернуться домой или эмигрировали в другие страны.

В 1996 году беженцы из Боснии и Герцеговины на территории Сербии размещались следующим образом: 28,6 % в Белграде, 32,1 % в Центральной Сербии, 37,9 % в Воеводине, 1,4 % в Косове и Метохии.

Беженцы из Косова и Метохии

За время бомбардировок Союзной Республики Югославии авиацией НАТО в марте — июне 1999 года Косово и Метохию покинули около 100 000 сербов и черногорцев. Летом 1999 года, после того как край перешёл под контроль сил Североатлантического альянса и косовских албанцев, произошло массовое переселение сербов и черногорцев в Сербию и Черногорию. Всего в конце 1999 года там находилось 250 тысяч сербов и черногорцев, покинувших Косово и Метохию. При этом, согласно данным Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев, в 2009 году в край вернулись примерно 700 человек, в 2010 году — около 800. Затем количество вернувшихся в Косово и Метохию значительно уменьшилось, например в 2013 году в край вернулись только 54 человека.

В июне 2013 года в Сербии находились 210 000 перемещённых лиц из Косова и Метохии.

Сербские беженцы в современной Сербии

См. также: Население Сербии

Войны в Хорватии, в Боснии и Герцеговине и Косовский конфликт вызвали массовые волны беженцев сербской национальности из этих стран. В результате Сербия оказалась на первом месте в Европе по количеству беженцев и вынужденных переселенцев. По данным сербского Комиссариата по делам беженцев, после окончания всех войн Сербия приютила 830 000 людей, изгнанных из родных мест.

В 1994 году на территории Союзной Республики Югославии находилось более 180 000 беженцев и перемещённых лиц из Хорватии. В 1995 году, после перехода под хорватский контроль основной части Сербской Краины, беженцами стали от 230 000 до 250 000 сербов. На своей территории их приняла Союзная Республика Югославия. 12 000 человек были отправлены в Косово, 60 000 разместились в Воеводине, 180 000 осели в Центральной Сербии. При этом 25 000 из них находились в коллективных центрах для беженцев. Приток беженцев создал в Югославии крайне напряжённую гуманитарную обстановку. Возник сложный вопрос об их статусе. Война в Боснии и Герцеговине также вызвала значительный приток сербских беженцев в Югославию. На протяжении длительного времени сербские власти предпринимали усилия по размещению беженцев и перемещённых лиц. Те из них, кто не имел родственников либо друзей в Сербии и не мог арендовать жильё, размещались в так называемых коллективных центрах. В 1996 году в Югославии насчитывалось около 700 таких центров. Исследователи выделяют три документа, на основании которых сербские власти пытались решить проблему беженцев:

• «Национальная стратегия решения проблем беженцев» была принята сербским правительством в 2002 году при поддержке УВКБ ООН. Она выделяла две цели: репатриацию беженцев и интеграцию их в сербское общество. Поскольку большинство опрошенных предпочли остаться в Сербии, упор в реализации «Стратегии» был сделан на обеспечение условий интеграции беженцев путём решения вопросов жилья, правового статуса, безопасности и т. д. Эта программа столкнулась с трудностями финансирования, которое последовательно уменьшалось в 2003 и 2004 годах.
• «Стратегия преодоления бедности» была утверждена правительством в 2003 году. Её основной целью была нормализация социальных условий и развитие экономики. Данная программа также столкнулась с недостатком финансирования.
• «Дорожная карта» была утверждена Сербией в качестве региональной инициативы по решению проблем беженцев, принятой совместно с Хорватией и Боснией и Герцеговиной и поддержанной ОБСЕ и Еврокомиссией. Её эффективность спустя некоторое время также оказалась под вопросом, так как многие сербы, возвратившиеся в Хорватию или Боснию и Герцеговину, спустя некоторое время вновь уезжали оттуда в Сербию, так как их жильё было занято другими людьми, было разрушено либо им самим угрожала опасность преследования. Так, по оценкам ассоциаций сербов в Хорватии и представителей ОБСЕ, из 122 000 вернувшихся в Хорватию сербов 60—65 процентов в итоге вновь уехали в Сербию, как правило, из-за невозможности вернуть жильё, получить пенсию и из-за проблем с безопасностью.

С момента прибытия на территорию Сербии многие беженцы получали гражданство или спустя некоторое время возвращались в Хорватию и Боснию и Герцеговину. По данным Верховного комиссариата ООН по делам беженцев, в Сербии в 2008 году оставались 95 000 беженцев. В 2011 году в стране находились 60 коллективных центров, где размещались 4700 беженцев и переселенцев. Таким образом, Сербия оставалась первой страной в Европе и входила в первую пятёрку стран мира с наиболее остро стоящими проблемами беженцев.

После прибытия беженцев в Сербию зачастую возникала напряжённость между ними и местным населением, которая, впрочем, быстро исчезла. Постепенно беженцы возобновляли довоенные связи, находили друзей и родственников, устраивались на работу. Многие из них в 1990-е годы были заняты в теневой экономике, что было обусловлено экономической ситуацией в самой Сербии. Местные власти в ряде населённых пунктов выделяли беженцам землю для строительства жилья. В то же время распространена проблема незаконного строительства, которая особенно ощутима в Белграде и его пригородах.

Многие беженцы получили гражданство Сербии либо их статус был изменён. Однако далеко не все полноценно интегрировались в сербское общество. Несмотря на то, что многие беженцы имеют хорошее образование и навыки, для них проблема безработицы является более острой, нежели для коренного населения Сербии. Проблемы сербской экономики также осложняют положение пожилых людей, одиноких матерей и тех, кто до сих пор проживает в коллективных центрах. Среди пожилых людей также присутствует стремление сохранить статус беженца, что дает им право на проживание в коллективных центрах. Они опасаются, что если получат сербское гражданство, то останутся без крыши над головой. Также беженцы частично компенсировали демографические проблемы Сербии. Но по оценкам исследователей к середине XXI века этот эффект сведётся к минимуму из-за копирования беженцами местной модели поведения и влияния на них тех же факторов, что препятствуют высокой рождаемости в среде коренного населения.

В 2012 году, согласно Константину Никифорову, на территории Сербии проживали 97 000 беженцев из Хорватии и Боснии и 236 000 внутренних переселенцев с территории Косова. Летом 2013 года были опубликованы другие данные о количестве лиц со статусом беженцев в Сербии: 41 000 беженцев из Хорватии и 15 300 беженцев из Боснии и Герцеговины. Заместитель комиссара по вопросам беженцев и миграций при правительстве Сербии Светлана Велмимирович отметила, что к 2013 году гражданство Сербии получили около 250 000 беженцев из Хорватии и Боснии и Герцеговины. Также, по словам Велимирович, в эти страны вернулось по 70 000 беженцев. 1 июня 2015 года в Сербии оставалось только 18 коллективных центров, где проживало 1075 человек. При этом 8 центров расположены на территории Косова и Метохии. Сокращая их количество, сербские власти предоставляли части беженцев жильё либо строительные материалы для его возведения.

Литература

на русском языке

• Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — 720 с. — ISBN 5941910037.
• Наши миротворцы на Балканах / Гуськова Е.Ю. — Москва: Индрик, 2007. — 360 с. — ISBN 5-85759-397-2.
• Никифоров К.В. [inslav.ru/resursy/elektronnaya-biblioteka/1960-2012-nikiforov Сербия на Балканах. XX век]. — Москва: Индрик, 2012. — 176 с. — ISBN 978–5–91674–209–1.
• Югославия в XX веке: очерки политической истории / К. В. Никифоров (отв. ред.), А. И. Филимонова, А. Л. Шемякин и др. — М.: Индрик, 2011. — 888 с. — ISBN 9785916741216.

на сербскохорватском языке

• Новаковић Коста. Српска Краjина: (успони, падови уздизања). — Београд; Книн: Српско културно друштво Зора, 2009. — 602 с. — ISBN 978-86-83809-54-7.
• Радослав И. Чубрило, Биљана Р. Ивковић, Душан Ђаковић, Јован Адамовић, Милан Ђ. Родић и др. Српска Крајина. — Београд: Матић, 2011. — 742 с.
• Лукић Весна. Избегличке миграције из Босне и Херцеговине у Београду. — Београд: Географски институт «Јован Цвијић», САНУ; Цицеро, 2005. — 130 с. — ISBN 86-80029-30-0.

Ссылки

• [www.srbija.gov.rs/pages/article.php?id=45 Избеглице у Србији] (серб.). Правительство Сербии. Проверено 11 апреля 2014.
• [www.kirs.gov.rs/docs/povratak.pdf Процес повратка избеглица у Републику Хрватску и Босну и Херцеговину] (серб.). Правительство Сербии. Проверено 11 апреля 2014.
• [www.minrzs.gov.rs/files/doc/porodica/Demografski%20pregled/2014/52.pdf Присилни мигранти са простора бивше СФРJ] (серб.). Правительство Сербии. Проверено 11 апреля 2014.
• [www.hrw.org/news/2006/09/04/croatia-plight-returning-serb-refugees-may-slow-eu-bid Croatia: Plight of Returning Serb Refugees May Slow EU Bid] (англ.). HRW. Проверено 11 апреля 2014.
• [www.hrw.org/world-report/2008/country-chapters/croatia Croatia. Events of 2007] (англ.). HRW. Проверено 11 апреля 2014.

Сербия   Права человека

Отрывок, характеризующий Сербские беженцы во время распада Югославии

– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.