Сербские обычаи

Сербские обычаи — закономерности бытования людей и взаимоотношения между людьми, отличающий сербов от других народов. Сербские обычаи будучи славянскими, также впитали в себя некоторые балканские и фракийские обряды. Особенностью сербских обычаев в целом является сильное влияние сербской православной церкви, которая приняла большое количество дохристианских обрядов. В связи с этим многие сербы не разделяют традиции народные и церковные, считая это единым целым.

Крестная Слава

Подробнее по этой теме см. Слава (праздник).

Одно из центральных мест в народной, культурной и религиозной жизни сербского народа занимает Крестная Слава. Сербы считают Славу одной из особенностей своей культуры. Крестная слава или Слава — праздник семейного святого. Каждая семья имеет своего святого покровителя, день памяти которого становится днем Крестной Славы. Святой наследуется сыновьями от главы семьи — обычно отца. Дочери наследуют Славу, если остаются в семье; замужние женщины обычно отмечают Славу мужа. Если семья сына переселяется далеко, то с разрешения отца сын может отмечать Славу в своём доме. Иначе же, пока жив глава семьи, сыновья отмечают Славу в его доме.

Крестную Славу празднует и весь сербский народ, как одна семья, в день святого Саввы Сербского.

Сербские соборы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Народные, державные и церковные собрания или соборы — древняя традиция сербского народа. Соборы вероятно произошли от собраний племён, которые представляли собой форму общественной жизни в древности. Самыми важными когда-то были державные соборы. На державных соборах выбирали королей, утверждали государственные и церковные порядки. Инициатива по созыву собора принадлежала правителю. На соборах решались вопросы войны и мира. Со времен царя Душана соборы стали созывать для чтения государственных законов.

Соборы созывались и по праздничным дням. В эти дни проходили праздничные церковные службы, происходило общение, обмен новостями, шла торговля. Такие соборы назывались панаджур. Панаджуры могли продолжаться от одного-двух до десяти и пятнадцати дней, при этом власти следили за порядком. Во времена турецкого господства они получили название вашар, или сайам.

Раньше на соборы люди приезжали в национальных нарядах, гуляли, пели, играли на народных инструментах, танцевали коло.

Задушницы

Подробнее по этой теме см. Задушницы.

Задушницы (серб. задушнице) — поминальные дни в народном календаре сербов.

Число таких дней различно в разных регионах; всего их насчитывается более десяти; среди них главными, отмечаемыми практически всюду, можно считать:

1. субботу перед масленицей (серб. зимске задушнице, отварне задушнице),
2. летние задушницы, приуроченные к Вознесению (серб. шумадийск. Спасовданске задушнице), к Троице (серб. троjичке, духовске, отворне задушнице, лесковац. пресветска задушница), или Николе вешнему (серб. вранск. лети задушнице) и
3. осенние задушницы, приходящиеся на субботу перед Димитровым днём, 26 октября, реже после него (серб. митровске задушнице, затворне задушнице) или на субботу перед Михайловым днём, 7 ноября (серб. михољске задушнице).

Каждые из этих трёх задушниц могут считаться в тех или иных регионах главными задушницами года.

В число календарных поминок могут включаться также Страстная пятница и суббота, понедельник Фоминой недели (серб. Ускрс за мртве, Ускрс покоjника, Побусани понедељак), кое-где также вторая, третья и четвёртая суббота Великого поста, Великий четверг (на пасхальной неделе). У сербов вся неделя, предшествующая сыропустной, считается поминальной и называется задушна недеља.

В Сербии календарные поминки отмечаются в субботу или в пятницу, которая, как постный день, считается для этого более подходящей (напр., в Левче и Темниче; в Хомолье и др.); нередко поминальные обряды начинаются вечером, а завершаются утром следующего дня.

Божич

Подробнее по этой теме см. Божич (праздник).

Божич (серб. Божић, рус. Коляда, Рождество) занимает центральное место в зимнем святочном цикле. Божич — самый любимый праздник сербов и черногорцев. Готовиться к нему начинают заблаговременно — с Николы зимнего. Накануне Божича отмечают Бадни дан (Сочельник), то есть день рождественского полена бадняка.

Вечером, перед рождественским ужином хозяин заносит бадняк вместе с соломой в дом, ставит поближе к огню, а хозяйка посыпает его пшеницей. После бадняк целуют все члены семьи, обильно намазывают мёдом и с его помощью разжигают семейный очаг. Полено должно гореть на протяжении всего праздника. Огонь этого полена также называется бадняк, или баднеданска ватра. Дубовые поленья и ветки жгут в этот вечер также на площадях сербских городов и сёл. Это ритуальное сожжение обозначает, что совершается переход к новому календарному циклу, к новому временному витку.

В этот вечер женщины готовят рождественский пирог и постные блюда. Обычно главным блюдом является карп или иная большая речная рыба. В ночь перед Рождеством семьи молятся, поют тропарь «Рождество твоё», поздравляют друг друга с сочельником и садятся за стол. За столом на Рождественский сочельник, как правило, собирается вся семья.

С наступлением темноты молодёжь ходит из дома в дом колядовать с пением колядок и различными магическими действиями, призванными благополучие, урожай и здоровье в наступающем году. Колядование больше сохранилось в восточной и южной Сербии.

С рождественской службы сербы приносят в дом просфоры и целый день приветствуют друг друга словами «Христос родился!» — «Воистину родился!». Утром приступают к выпечке чесницы с первым звоном церковных колоколов. «Чеснице» — круглый обрядовый хлеб, приготовленной без дрожжей, из белой муки, иногда на воде, взятой из трёх источников. В переводе с сербского слово «чесница» означает «кусочек счастья» («чест» — кусок и «срећа» — счастье). Чесница разламывается на куски и раздаётся гостям, собравшимся на Рождество. Вторая половина дня посвящаются посещению друзей, танцам, песням и гуляньям. Гости в ожидании рождественского обеда собираются в гостиной или на крытой веранде, где хозяйка угощает гостей горячей ракией, сыром и фруктами. Главное блюдо рождественского обеда — жареный на вертеле рождественский поросёнок (серб. печеница).

Полазник

Подробнее по этой теме см. Полазник.

Полазник (серб. Полажајник) — первый гость в Рождественское утро. Считалось, что в зависимости от того кто будет в это утро первым гостем — такой и год будет. Поэтому к Полазнику было особое отношение: его называют «божественным гостем», воспринимают как посланца предков, он — связующее звено между «этим» и «тем» миром. Верят, что счастье обойдёт стороной тот дом, который не посетит полазник.

Входя в дом, полазник обменивался с хозяевами приветствиями, после чего его угощали и сажали у очага. Полазник (или хозяин до его прихода) двигал полено в очаге (бадняк), чтобы продвигались вперёд дела и благополучие в доме и в хозяйстве (Шумадия), ударял принесённой с собой веткой угли, стараясь выбить как можно больше искр, и при этом произносил благопожелание: «Колико варница, толико оваца, новаца, чељади, говеди, ягњади, крмака, трмака» [Сколько искр, столько овец, денег, детей, скота, ягнят, боровов, ульев]. Его накрывали белым шерстяным домотканым ковром, чтобы на молоке был толстый слой сливок; затем его сажали на треногий стул, но полазник не успевал сесть, как хозяйка выдергивала из-под него стул и полазник падал. Это делалось для того, чтобы погибли все хищные птицы. По другим объяснениям, таким образом полазник «забивает счастье в дом». Полазник высоко затыкал ветку сливы, желая, чтобы все посеянные растения выросли так же высоко; чтобы высокой росла конопля, на жердь вешали кожаный сапог с правой ноги полазника (серб.)

Савиндан

Савиндан (рус. День святого Саввы) празднуется в Сербии 27 января. Русская православная церковь почитает память Святого Саввы на два дня раньше – 12 (25) января. Святой Савва — самый почитаемый сербский святой, основоположник автокефальной Сербской православной церкви.

Разные даты почитания Святого Саввы в Русской и Сербской церквях объясняется тем, что даты были определены разными исследователями. Из описания болезни и упокоения святого Саввы его биографами, следует, что он преставился в воскресение. А какого месяца было это воскресение, какого числа и какого года — не упоминается. Установлением даты занимался ряд известных учёных. Упоминание 12 января как праздника святого Саввы найдено в начале ХV века — в рукописном Евангелии 1401 года, которое сейчас находится в Румянцевском музее в Москве. На сегодняшний день это самое раннее из известных упоминание такой даты. В то же время профессор Анастасиевич убедительно доказывает, что святой Савва умер 13 января 1236 года. Но ещё во времена короля Владислава, вскоре после смерти святого Саввы, его поминовение и служба указываются под датой 14 января. По мнению профессора Анастасиевича, это связано с тем, что Сербская Церковь желала иметь для святого Саввы полную, отдельную службу, а это не могло быть 13 января, так как по Евергетидскому Типикону, который тогда использовался в Сербии, попразднство Богоявления имело шесть, а не семь дней, и отдание его приходилось на 13, а не 14 января. В попразднство святой, поминание которого приходится на тот день, не мог иметь отдельную службу; и чтобы святой Савва имел такую службу, дата была перенесена на 14 января.

У сербов святой Савва считался покровителем и защитником волков. В «свой» день он, по народным верованиям, залезает на грушу, созывает волков, угощает их и распределяет, чей скот станет их жертвой в течение года. Святого считали также хозяином градовых туч; когда надвигалась туча, к нему обращались с просьбой «отвести своих говяд от села».

В 1830 году святой Савва был объявлен покровителем школ. С тех пор Савиндан, отмечается как школьная «слава» во всех школах Сербии и Республики Сербской и является для школьников выходным днём. В храме святого Саввы в этот день служит литургию Патриарх Сербской Православной церкви. А в белградском Центре святого Саввы проводятся праздничные мероприятия, где Министерство просвещения вручает награды имени святого Саввы учащимся, студентам, учителям, преподавателям и общественным деятелям, внёсшим большой вклад в развитие образования и воспитания в Сербии. Там же проводится праздничный концерт.

Васкрес

Подробнее по этой теме см. Пасха в славянской традиции.

Васкрес (серб. Васкрс, Ускрс, Великден, рус. Пасха, Велик день) относится к древним христианским праздникам, но сохраняет в себе и дохристианские элементы, хотя народные обряды не столь выражены, как в других праздничных обычаях весенне-летнего цикла.

Главный символ сербской Пасхи — крашеные яйца, которые дарят друг другу, угощают ими гостей. Дети устраивают своеобразное соревнование («битки»), разбивая скорлупу. Самое крепкое яйцо оставляют в доме на весь год, оно является символом домашнего очага — оберегом дома (серб. чувар куче). Яичную скорлупу от съеденных пасхальных яиц бросали в реку.

В некоторых местах, в частности в Лесковацкой Мораве (ю.-серб.), в знак траура по распятому Христу, пасхальные яйца красили не в красный, а в чёрный цвет без каких-либо рисунков, и эти яйца назывались монахами.

По сей день сохранился обычай класть пасхальное яйцо в муравейник, так как считается, что это приносит удачу и достаток в доме. Первое пасхальное яйцо, называемое «страшник», хранили в течение года, и в случае грозы, выносили из дома, чтобы защитить посевы от града. В Шумадии такое яйцо, называемое охранным, закапывали на первом вспаханном осенью поле для плодородия и защиты посевов от града.

В некоторых районах Сербии было принято на Пасху ходить на кладбище и оставлять крашеные яйца и другую еду на могилах предков за упокой их душ.

Джурджевдан

Подробнее по этой теме см. Егорий Вешний.

Джурджевдан (серб. Ђурђевдан, рус. Юрьев день) праздновался как первый день лета. Период от Митровдана до Джурджевдана считается зимним полугодием, а от Джурджевдана до Митровдана — летним.

В этот день отменялись многочисленные пищевые табу. До этого дня можно было есть только старые овощи, а всю молодую зелень запрещалось даже вносить в дом. В Юрьев день также теряли свою силу запреты на молодое мясо и молочные продукты (которые не ели с начала Великого поста или с 1 марта): в этот день первый раз ели домашнюю птицу и ягнятину, пили молоко, готовили сыр и угощали им гостей и т. д. Первое надоенное молоко, как и любые другие первые продукты, было предназначено предкам (молоко раздавали соседям на помин души, лили в воду и др.). Нарушение этого правила грозило гибелью приплода и болезнью всего стада. Наиболее последовательно запрет пить молоко до Юрьева дня соблюдался женщинами, у которых умерли грудные дети. По южнославянским поверьям, на «том свете» такие дети сидят на молочном дереве и пьют молоко. Если мать умершего ребёнка нарушит запрет, он отлучается от дерева, остаётся голодным и проклинает её.

Джурджевдан — первый в ряду нескольких праздников, когда практиковался сбор лекарственных трав и прочих полезных и наделяемых магическими свойствами растений; эти травы хранили для лечения, ими закармливали в Юрьев день скот, украшали дома и все хозяйственные постройки в апотропеических целях (для защиты от града, засухи, насекомых-вредителей).

В обрядности южных и восточных славян Юрьев день посвящён магии, связанной с обеспечением здоровья. В этот день собирали росу, которую использовали для лечения, взвешивались на весах, прикреплённых на молодом дереве, чтобы весь год быть здоровыми; опоясывались по голому телу зелёными ветками, катались и кувыркались по росе и др. В некоторых сёлах женщины венками из цветов украшали ворота, двери домов и своих комнат. С этим днём связаны многочисленные гадания по сорванной зелени: увядшие к утру стебли предвещали домочадцам болезни и смерть, а сохранившие свежесть — здоровье и долголетие.

У сербов в некоторых районах до недавнего времени в этот день ритуальная процессия девушек («кралица») обходила дома с пожеланиями здоровья и счастья всем домочадцам.

В этот день заключали новые хозяйственные договоры на период до Митровдана, т.е. на летнее полугодие. На Джурджевдан Крестную Славу отмечают те семьи, чьим святым покровителем считается Святой Георгий.

Додола

Подробнее по этой теме см. Додола.

Додола — весенне-летний обряд вызывания дождя, а также центральный персонаж или участник этого обряда. Центральный персонаж обряда — обычно увитая зеленью девочка-сирота, девушка, ребёнок, родившийся после смерти отца, последний ребёнок-девочка у матери (если мать впоследствии родит ещё одного ребёнка, в селе ожидаются большие несчастья), реже — мальчик. Участники обряда обходят сельские дома. После исполнения обрядовой песни и танца перед домом хозяева окатывают основную участницу водой. Имитируя дождь, иногда обливали через решето или сито, при этом «Додола» вертится, чтобы разбрызгать вокруг себя побольше воды.

Затем хозяева одаривают исполнителей. Собранные подарки и продукты участники процессии делят между собой (большую долю получает ребёнок-сирота); обычно устраивается совместная трапеза.

Обряд исполняется во время засухи, в основном в период от Юрия до Петрова дня (Сербия), между Пасхой и Троицей (Румыния, Болгария), в Ильин день (Греция).

В сербских и западно-болгарских областях в обряде зафиксировано ношение, волочение креста, что сближает Додолу с другим обрядом вызывания дождя: серб. крестоноше, литиjе, болг. кръсти. В северо-хорватских областях элементы ритуала (обливание водой украшенного зеленью участника) обнаруживаются в обряде Зелёный Юрий, на Косово процессия доjдолице включает черты известного у южных славян обхода краљице: выделяются два персонажа — «невеста» и «парень», который несёт «знамя» из красной ткани с яблоком и полотенцем на конце древка.

Видовдан

Подробнее по этой теме см. Видовдан.

Видовдан — главный национальный праздник Сербии, отмечаемый 15 (28) июня.

У сербов в почитании Вита явно проступает культ языческих божеств. Его считают одним из четырёх святых, вызывающих летний град. По поверью после Видова дня солнце поворачивает к зиме. По народной этимологии имя Вита (Вида) в обрядовых практиках связано с его функцией врачевателя глаз.

Накануне этого дня сербы разводят священный огонь «Крийес» (серб. криjec), разводимый также накануне Иванова, Петрова и Юрьева дней, с которыми народные предания связывают «старинные воспоминания о боге-громовнике, возжигателе небесного пламени. В одном из рукописных прологов крес, кресины — поворот солнца на лето».

По церковному преданию, в ночь перед битвой князю Лазарю явился ангел и спросил его, что он выбирает — «царствие земное», то есть победу над турками и благополучие Сербии (но только пока он сам будет жить на земле) или мученичество ради Царствия Небесного (а также обещание, что сербский народ до конца времён останется православным). Лазарь ответил, что «земное царство — на миг, а небесное царство — навек» («земаљско је за малена царство, а небеско увек и довека»).

Согласно легендам, накануне «Видовдана», в глухую пору ночи все реки начинают течь красные, как кровь, потому что очень много воинов в тот день оставили свои жизни на Косовом поле. В «Видовдан» кукушки перестают куковать — в память о погибших косовских героях. В этот день в Сербии не поют и не веселятся.

Запис

Подробнее по этой теме см. Запис.

У сербов существует традиция почитания «главного» сельского дерева, которое называется «запис». На его коре вырезался крест. «Запис» считался местной святыней, освящённой в один из календарных праздников, отмечаемый в дальнейшем как общесельская «слава» (престольный праздник), преимущественно в целях защиты села и посевов от грозы и града, а также ради урожая и благополучия. В качестве «записа» выбиралось либо крупное дерево (дуб, вяз, бук, ясень), либо плодовое (груша, в том числе дикая, орех грецкий). Особенное значение дерево-«запис» приобретало в тех сёлах, где не было церкви. Нередко недалеко от дерева устанавливался и крест. Здесь нельзя было спать и справлять нужду, рубить деревья, ломать или собирать ветки, срывать плоды, взбираться на «запис». И даже состарившееся засохшее дерево оставляли нетронутым.

Ежегодно в престольный праздник процессия во главе со священником обходила с крестным ходом «записы», под ними читалась общая молитва; на стволе дерева обновлялся крест; часто под «записом» приносили в жертву ягнёнка, причем так, чтобы кровь жертвенного животного обязательно пролилась на ствол и на корни; здесь же устраивали трапезу с традиционным «преломлением хлеба». В остальное время место под деревом служило местом сельского сбора во время празднеств; местом, где можно укрыться во время грозы (считалось, что в освященное дерево не бьет гром); больные оставляли на ночь на «записе» одежду, которая должна была принести им излечение. В сёлах, где не было церкви, её заменяло дерево-«запис», под кроной которого венчали новобрачных, крестили детей и т. п.

См. также

• Праздники Сербии
• Этнография
• Здухач

Литература

1. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. — М.: Современный писатель, 1995. — Т. 3. — 416 с. — ISBN 5-265-03309-2.
2. Задушницы / Виноградова Л. Н., Толстая С. М. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 248. — ISBN 5-7133-0982-7.
3. Йовчева М. [www.drevnyaya.ru/vyp/stat/s4_26_2.pdf Святой Вит в древнеславянской книжности] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2006. — № 4 (26). — С. 10–19.
4. Додола / Плотникова А. А. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 100—103. — ISBN 5-7133-0982-7.
5. Ajdačić Dejan. [www.rastko.rs/antropologija/delo/10045 Specijalizacija svetaca u folkloru pravoslavnih Slovena] (сербохорв.). Антропологиjа и етнологиjа. Проjекат Растко (2000-2001). Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6E3gR6BPR Архивировано из первоисточника 30 января 2013].

Ссылки

• [www.proza.ru/2011/05/20/905 Национальная культура сербского народа] (proza.ru)

Отрывок, характеризующий Сербские обычаи

– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]