Сербский, Владимир Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Петрович Сербский

«За почти 30 лет моего служения психиатрии я всегда считал своим нравственным долгом отстаивать всеми доступными мне средствами права и интересы душевнобольных».
Дата рождения:

14 февраля (26 февраля) 1858(1858-02-26)

Место рождения:

Богородск

Дата смерти:

23 марта (5 апреля) 1917(1917-04-05) (59 лет)

Место смерти:

Москва

Страна:

Российская империя Российская империя

Научная сфера:

психиатрия, судебная психиатрия

Учёная степень:

доктор медицинских наук

Учёное звание:

Приват-доцент, Экстраординарный профессор

Альма-матер:

Московский университет

Научный руководитель:

С. С. Корсаков, Т. Мейнерт

Известные ученики:

Е. К. Краснушкин, Н. Е. Осипов, Л. М. Розенштейн

Известен как:

один из основоположников судебной психиатрии в России.

Владимир Петрович Сербский на Викискладе

Влади́мир Петро́вич Се́рбский (14 (26) февраля 1858, Богородск — 23 марта (5 апреля1917, Москва) — российский психиатр, один из основоположников судебной психиатрии в России.





Биография

Владимир Петрович Сербский родился в 1858 году в Богородске (ныне Ногинск Московской области) в семье земского врача.

Когда В. П. Сербский подрос, его семья переехала в Москву, где он учился во 2-ой Московской гимназии[1]. После окончания гимназии поступил на Физико-математический факультет Московского университета, который окончил в 1880 году со степенью кандидата естественных наук. В том же году поступил на медицинский факультет Московского Императорского Университета. Так как у него уже было высшее образование, его сразу взяли на 3-й курс[2]. В. П. Сербский увлёкся изучением нервных и психических болезней и стал одним из учеников С. С. Корсакова. В 1883 году В. П. Сербский защищает дипломную работу на тему «Клиническое значение альбуминурии», за которую получил серебряную медаль[1].

После окончания медицинского факультета, В. П. Сербский начинает врачебную деятельность под руководством С. С. Корсакова в частной психиатрической лечебнице М. Ф. Беккера. В 1885 году В. П. Сербскому предложили заведовать земской психиатрической лечебницей в Тамбовской губернии, и он принял предложение, возглавляя лечебницу до 1887 года. Местным земством ему была предоставлена командировка в Австрию, где он почти год проработал в Венской психиатрической клинике под руководством Т. Мейнерта[1].

После возвращения из Австрии В. П. Сербский ещё несколько месяцев проработал в Тамбовской клинике для душевнобольных, а потом вернулся в Москву, где был избран на должность старшего ассистента психиатрической клиники Московского университета. В 1891 году В. П. Сербский защитил диссертацию на степень доктора медицины «Формы психического расстройства, описываемые под именем кататонии», и в 1892 году получил звание приват-доцента[1].

После смерти С. С. Корсакова В. П. Сербский фактически стал главным психиатром в России. В 1902 году назначается экстраординарным профессором и директором психиатрической клиники, а в 1903 году он возглавил кафедру психиатрии Московского университета, которой руководил до 1911 года[2].

В 1905 году В. П. Сербский выступил с докладом, в котором показал, что созданная в стране обстановка способствует росту психических заболеваний. После съезда он выпустил книгу, в которой рассмотрел роль революции как фактора, влияющего на изменение сознания большого числа людей. Подобная позиция сказывалась отрицательно на его взаимоотношениях с властями. В 1911 году, в знак протеста против реакционной политики министра просвещения Л. А. Кассо, В. П. Сербский вышел в отставку и в этом же году на Первом съезде российских психиатров и невропатологов выступил с речью против правительственной политики подавления прав и свобод, что повлекло за собой закрытие съезда[3].

В 1913 году английское и шотландское общества психиатров избрали учёного своим почётным членом и пригласили посетить Великобританию. В. П. Сербский принял приглашение. Его принимали как известнейшего учёного и общественного деятеля. Он выступал с лекциями, посещал клиники, консультировал больных. Руководство Эдинбургского университета предложило ему занять должность профессора, но он отказался и вернулся в Россию.

В 1913 году В. П. Сербский публично разоблачил несостоятельную экспертизу по инспирированному властями антисемитскому делу М. Бейлиса, необоснованно обвинявшегося в убийстве мальчика для ритуальных целей[3].

После прихода к власти Временного правительства новый министр просвещения А. А. Мануйлов прислал Сербскому письмо, в котором приглашал его вернуться в Московский университет. Но письмо пришло слишком поздно, когда учёный был уже неизлечимо болен. Владимир Петрович доживал последние дни в бедности, так как вышел в отставку, не выслужив пенсии. Почечная недостаточность вследствие хронического нефрита у него постепенно усугублялась, и 23 марта (5 апреля1917 года В. П. Сербский скончался[1][4]. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Научная деятельность

Под руководством В. П. Сербского тамбовская лечебница стала одним из наиболее передовых учреждений своего профиля в России. В лечебнице для больных были отменены смирительная рубашка и кожаные рукава. Широко стали применять труд и развлечения для больных, причем хронические больные составляли главный контингент работавших и принимавших участие в прогулках и других празднествах[2].

В. П. Сербский всегда выступал за то, чтобы относится к больным прежде всего как к людям. Он не раз вступал в дискуссию с психиатром Э. Крепелиным, который прибегал к формализованной диагностике психических заболеваний. Рассматривая картину заболевания, Сербский учитывал не только душевные, но и физические недуги больных, стараясь воссоздать картину их взаимосвязи[5].

В. П. Сербский был первым преподавателем Московского университета, читавшим с 1892 года лекции по судебной психиатрии студентам юридического и медицинского факультетов[2][6].

В. П. Сербский разрабатывал вопросы диагностики основных форм психозов. Впервые в мире он установил, что некоторые болезненные проявления, наблюдаемые у взрослых больных, являются следствием их детского слабоумия. Постепенно Сербский формулирует основные принципы методики, по которой психиатры теперь могли определять степень вменяемости больного, то есть способности критически оценивать свои поступки[2].

В. П. Сербский поддерживал и развивал положение A. У. Фрезе и В. X. Кандинского о значении физиологического понимания психических расстройств для правильного решения судебно-психиатрических вопросов. Он указал на заслуги B. X. Кандинского: «Необходимость установления в законе психологического критерия невменяемости с наибольшей убедительностью разработана покойным В. X. Кандинским, и мне остается лишь присоединиться к доводам талантливого врача-психолога»[1].

В. П. Сербский впервые доказал несостоятельность учения К. Кальбаума о кататонии как самостоятельной болезни. В 1890 году В. П. Сербским было установлено, что кататонический симптомокомплекс может быть следствием шизофрении и других психозов[5][6].

В 1895 году В. П. Сербский выпускает первый том «Руководства по судебной психопатологии», посвящённый общетеоретическим вопросам и законодательству по судебной психиатрии, в котором освещались вопросы судебно-психиатрической теории и практики, а также законодательства для психических больных[2]. Второй том «Руководства» вышел в свет в 1900 году. На протяжении многих десятилетий книга являлась настольным руководством психиатров всего мира. В этой книге впервые в мировой науке было представлено описание различных форм злокачественной шизофрении. Сербскому удалось показать, что точный диагноз может быть поставлен только на основе всестороннего обследования больного[7].

В. П. Сербский доказал, что с точки зрения психиатрии даже опасный преступник может быть больным человеком. В этом случае его следует изолировать от общества и начать лечить. Учёный был глубоко убеждён, что во многих преступлениях прежде всего виновата та среда, которая повлияла на формирование его личности. Он предложил ввести обязательную психиатрическую экспертизу для обвиняемых в совершении тяжких преступлений. Обычно по подобным делам выносились смертные приговоры.

В 1912 году В. П. Сербский организовал и возглавил Московский психиатрический кружок Малые пятницы, ставший одной из первых организационных структур, в состав и руководство которой вошли психоаналитики (М. М. Асатиани, Е. Н. Довбня, Н. Е. Осипов, О. Б. Фельцман и другие). Критиковал ряд положений учения 3. Фрейда и трудов российских психоаналитиков, в том числе своих учеников, но при этом поощрял обсуждение психоаналитических и психологических проблем, которое осуществлялось с первого дня работы кружка[3].

В. П. Сербский разработал современную форму патронажа психиатрических больных, был одним из основателей Журнала невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова и Русского союза психиатров и невропатологов[6], был активным участником всех психиатрических и Пироговских съездов, выступая с программными докладами по вопросам судебной психиатрии, участвовал во многих сложных и ответственных судебно-психиатрических экспертизах по делам, вызывавшим большой общественный резонанс, смело отстаивая своё, всегда клинически обоснованное мнение[1].

Научные труды

  • Сербский В. П. Отчёт об осмотре психиатрических заведений в Австрии, Швейцарии, Франции, Германии и России, представленный тамбовской губернской земской управе. — Тамбов, 1886.
  • Сербский В. П. Отчёт о состоянии лечебницы для душевнобольных при тамбовской земской больнице, 1886.
  • Сербский В. П. Об острых формах умопомешательства // «Медицинское Обозрение», 1885, № 3.
  • Сербский В. П. Обзор отчётов о состоянии заведений для душевнобольных в России за 1890—1900 годы" // «Медицинское Обозрение», 1893—1902 г.г.
  • Сербский В. П. По поводу проекта организации земского попечения о душевнобольных московского губернского земства. — М., 1893.
  • Сербский В. П. Преподавание психиатрии для юристов // «Сборник Правоведения», 1893.
  • Сербский В. П. О судебно-психиатрической экспертизе // «Труды V съезда Общества Русских Врачей в память Н. И. Пирогова».
  • Сербский В. П. Судебная психопатология. Том I. — М., 1895.
  • Сербский В. П. Судебная психопатология. Том II. — М., 1900.
  • Сербский В. П. Об условиях помещения душевнобольных, совершивших преступления, в психиатрические больницы по определению суда и освобождения их. Международный союз криминалистов. Русская группа // «Журнал Министерства Юстиции», 1901.
  • Сербский В. П. К вопросу о раннем слабоумии (Dementia praecox) // «Невропатология и психиатрия им. С. С. Корсакова», 1902.
  • Сербский В. П. Продолжительность, течение и исходы душевных болезней, 1906.
  • Сербский В. П. Распознавание душевных болезней, 1906.
  • Сербский В. П. Руководство к изучению душевных болезней. — М., 1906.
  • Сербский В. П. Краткая терапия душевных болезней. — М., 1911.
  • Сербский В. П. Психиатрия. — М., 1912.

Память

С 1921 года имя В. П. Сербского носит Центральный институт судебной психиатрии в Москве[8].

Адреса в Москве

См. также

Напишите отзыв о статье "Сербский, Владимир Петрович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 [statehistory.ru/1358/Vladimir-Petrovich-Serbskiy---odin-iz-osnovopolozhnikov-sudebnoy-psikhiatrii/ Владимир Петрович Сербский — один из основоположников судебной психиатрии]
  2. 1 2 3 4 5 6 [www.famous-scientists.ru/great/98/ Известные учёные. Сербский Владимир Петрович]
  3. 1 2 3 [www.dates.gnpbu.ru/3-8/Serbskij/serbskij.html Библиографическая энциклопедия. Владимир Петрович Сербский]
  4. «Искра» [www.odin-fakt.ru/iskry/otec_russkoi_sdem_14_1917/ № 14, 1917 год]
  5. 1 2 [www.medpulse.ru/health/yourshealth/medicalachievements/13563.html Владимир Петрович Сербский — врач без страха и упрёка]
  6. 1 2 3 [www.imyanauki.ru/rus/scientists/3641/index.phtml Учёные и изобретатели России. Владимир Петрович Сербский]
  7. [books.google.ru/books?id=Dd9aONENAxgC&pg=PA1290&lpg=PA1290&dq=%D0%BA%D1%82%D0%BE+%D0%B5%D1%81%D1%82%D1%8C+%D0%BA%D1%82%D0%BE+%D0%B2+%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8+%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B1%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9&source=bl&ots=C_hs1Dz0B7&sig=tnYHCkWJB9CyKkC6SiEmNrRwxGE&hl=ru&sa=X&ei=Sm0OVbiNHdHvarHPgtAE&ved=0CCkQ6AEwAg#v=onepage&q=%D0%BA%D1%82%D0%BE%20%D0%B5%D1%81%D1%82%D1%8C%20%D0%BA%D1%82%D0%BE%20%D0%B2%20%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8%20%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B1%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9&f=false Кто есть кто в мире]
  8. [serbsky.ru/ Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского]

Литература

  • Сербский, Владимир Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Розенштейн Л. М. В. П. Сербский — классик московской психиатрической школы // «Психогигиенические и неврологические исследования». — М., 1928, Т. I., выпуск № 1, с. 7-16.
  • Введенский И. Н. В. П. Сербский и его роль в общей и судебной психиатрии // «Проблемы судебной психиатрии». — М., 1957, сборник № 7.
  • Фрумкин Я. П., Завилянский И. Я. В. П. Сербский. К 100-летию со дня рождения // «Врачебное дело», 1958, выпуск № 4.
  • Пугачёва З. А. Классик московской психиатрии. Владимир Петрович Сербский. К 150-летию со дня рождения. — М.: «Институт общегуманитарных исследований», 2008.

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=rmZhtyqykSA Фильм, посвящённый В. П. Сербскому.]
  • [professiya-vrach.ru/article/vladimir-petrovich-serbskiy-psikhiatr-bez-strakha-i-upryeka/ Профессия — врач. Владимир Петрович Сербский.]

Отрывок, характеризующий Сербский, Владимир Петрович

– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.