Сербы в Хорватии
|
Сербы в Хорватии (хорватские сербы или краинские сербы) — крупнейшее национальное меньшинство[комм 1] в Хорватии. Исторически сербов родом из Хорватии называли нем. «Grenzers» (серб. Крајишници) или граничары, что в переводе буквально означает «пограничники», поскольку сербы селились в основном на границе Австрийской империи с Турцией (Военная граница). Также это название отражало основной род деятельности сербов в австрийской армии.
На территории современной Хорватии сербы проживали со времен переселения славян на Балканы, когда они основали несколько государств в Южной Далмации. На территории нынешних Славонии и Центральной Хорватии они стали активно мигрировать из Сербии и Боснии после 1538 года, когда император Священной Римской империи Фердинанд I предоставил убежище и места для постоянного проживания сербам, которые подвергались дискриминации в Османской империи. В приграничных областях Австрийской империи была создана военная администрация, получившая название «Военная граница» (нем. «Militargrenze», серб. «Војна Крајина»). Сербы получили землю и не облагались налогами, в обмен на это они должны были вести военную службу и охранять границы Австрии. После того, как Сербия получила независимость от Османской империи, большое число сербов проживали на территории Австро-Венгерской империи (особенно много сербов жило в Боснии и Герцеговине и непосредственно на территории Хорватии и Славонии). Желание Сербского королевства воссоединить все земли с сербским населением стало одной из причин кризиса на Балканах и начала Первой мировой войны. После вхождения Хорватии в состав Королевства сербов, хорватов и словенцев большое число сербов продолжало жить на территории Хорватии. Во время Второй мировой войны режимом усташей велся геноцид сербов. После начала распада Югославии и провозглашения независимости Хорватии, сербы, живущие в Хорватии не желали отсоединения от Югославии. В ответ на провозглашение независимой Хорватии хорватские сербы провозгласили своё государство Республика Сербская Краина (РСК). После этого началась война в Хорватии между хорватами и сербами РСК.
Сербская Краина стала непризнанным государством хорватских сербов, которые надеялись на независимость от Хорватии, международное признание и полное самоуправление. В ходе гражданской войны в Югославии государство хорватских сербов контролировало практически всю свою территорию и противостояло попыткам хорватской армии вернуть территории населённые сербами в состав Хорватии. Однако в 1995 году хорватские вооружённые силы провели операцию «Буря», в результате которой Сербская Краина перестала существовать, а её территория вернулась в состав Хорватии. После начала операции сербские беженцы стали в срочном порядке покидать территорию Сербской Краины, захваченную хорватскими войсками. В результате операции существенно изменилась этническая карта современной Хорватии: оттуда бежали, по разным оценкам, от 200 000 до 250 000 сербов, ещё несколько тысяч гражданских сербов были убиты.
В итоге гражданской войны в Югославии число сербов с 12 % (581 663 человек) от общего числа населения Хорватии (1991 год) снизилось до 4 % (201 631 человек) (2001 год).
Содержание
Демография
Наибольшее число сербов в Хорватии проживает в Загребе. Также большое число сербов проживает в Бании, Кордуне, Лике, Северной Далмации, Славонии, Западном Среме и Бараньи. Небольшое число сербов проживает в южной Далмации, Билогоре, Мославине, Горском Котаре и Истрии. В 17 муниципальных общинах в Хорватии сербы составляют большинство населения. В 1971 году было зафиксировано наибольшее число сербов, проживающих в Хорватии (626 000 человек или 14 % населения). Число сербов в 1991 году (более 580 000) было всё ещё значительно выше показателя 2001 года, когда количество, согласно данным хорватской переписи населения, составило чуть больше 200 000 человек[1].
Численность сербов в Хорватии[1]
| Год переписи | Число сербов | % | Общее население Хорватии |
|---|---|---|---|
| 1931 | более 633 000 | 18,45 % | 3 430 270 |
| 1948 | 543 795 | 14,39 % | 3 779 858 |
| 1953 | 588 756 | 14,96 % | 3 936 022 |
| 1961 | 624 991 | 15,02 % | 4 159 696 |
| 1971 | 626 789 | 14,16 % | 4 426 221 |
| 1981 | 531 502 | 11,55 % | 4 601 469 |
| 1991 | 581 663 | 12,16 % | 4 784 265 |
| 2001 | 201 631 | 4,54 % | 4 437 460 |
| 2011 | 186 633 | 4,36 % | 4 284 889 |
В 1921 году сербов в Далмации было 106 132 человека, а в остальной Хорватии 658 769 человек. Однако в эти цифры включены и сербы, проживающие в Среме, который в 1931 переписывался отдельно и позднее был включен в состав Сербии[2].
История сербов в Хорватии
Средние века и Новое время
Сербы на территории будущей Сербской Краины проживали со времен Средневековья[3][4], причём ещё до вторжения Османской империи на Балканы[3]. К примеру, первые упоминания о сербах в Среме, Славонии и Далмации датируются VII веком н. э. Однако большинство населения сербы тогда составляли только в районах Южной Далмации, где они основали несколько своих княжеств — Паганию, Травунию и Захумье[5][6][7]. В этот период западной границей расселения сербов был район современного Сплита[8]. Первым сербским монастырём на территории Королевства Хорватия был монастырь Крупа, основанный в 1317 году монахами, бежавшими из Боснии от турок, на средства короля Стефана Уроша II[9]. Примерно в то же время был основан монастырь Крка на средства принцессы Елены Шубич Неманьич, сестры короля Стефана Уроша IV и жены хорватского вельможи Младена III Шубича[10].
После начала османского завоевания Балкан множество сербов бежало из Центральной Сербии, Боснии, Косова и других территорий, которые подверглись турецкому нашествию[11]. В 1462 году под ударами турок пал город Яйце в Боснии. После этого 18 000 сербских семей переселились в Ликскую и Крбавскую жупанию. Венгерский король Матьяш Корвин предоставил им свободу вероисповедания и освободил от налогов, но потребовал участия в обороне от турок. На участке от побережья Адриатики до Яйце правитель Венгрии основал Сеньскую капетанию. Именно тогда и появилось собственно название «Краина» — оно означало пограничные участки вдоль венгерско-турецкой границы, пролегавшей по реке Уне[12]. В это же время на службу короля были приняты многочисленные сербские феодалы со своими отрядами[13]. В итоге значительную часть конницы в венгерской армии составляли сербские отряды[14].
Разрушительные походы османских войск способствовали оттоку сербского населения из Сербии и Боснии в Далмацию, Лику, Кордун, Банию, Славонию, Баранью и Срем. В 1527 году австрийский герцог Фердинанд был провозглашен хорватским королём. Вместе с этим он предпринимает ряд мер по защите границы, усиливая Краину. Сама Краина тогда делилась на две составных части: первая простиралась от Адриатики до реки Савы, а вторая от Савы до Дравы и Дуная[15].
В 1578 году была создана Военная граница (или Военная Крайна), предназначенная для защиты от турок[16]. Таким образом, земли современной Хорватии были разделены Веной на две части: военную и гражданскую. В военную вошли населённые сербскими и влашскими переселенцами территории, в гражданскую — непосредственно те районы, которые не соприкасались с Османской империей. После разгрома хорватов в 1493 году турками хорватское население с этих земель начало миграцию на острова и укреплённые города на побережье, а также в Венгрию, Моравию, Италию[17][18]. Особенно сильно это ощущалось на «военной» территории[19]. Опустошение было настолько велико, что в районах Загреба, Вараждина и Крижевцев к 1584 году насчитывалось только 3000 семей, способных платить налоги[18]. При этом на военном совете в Вене высказывались обвинения, что за такое положение ответственны и местные хорватские и венгерские дворяне[18]. В одном из писем сербских старейшин герцогу Фердинанду из 1596 года говорится, что только между реками Уной и Купой находились 17 совершенно пустых городов, куда сербы просили разрешения заселиться[20].
В 1627 году сербы-переселенцы получили правовой статус в Империи. Император Фердинанд II в обмен на пожизненную военную службу предоставил граничарам особое положение и ряд привилегий. Они подчинялись непосредственно Вене, им была выделена земля, они были освобождены от всех повинностей и налогов и не могли стать зависимыми от хорватских дворян кметами (крепостными)[21]. В результате земли Военной Краины вышли из подчинения бану (наместнику императора) и Сабору (хорватскому дворянскому собранию). В 1630 году Фердинанд II даровал сербам «Устав», по которому им предоставлялось внутреннее самоуправление[21]. На Джурджевдан каждое село выбирало судью и кнеза (местного главу с административными правами), а для всех трёх сербских капетаний (военных округов) между Дравой и Савой был создан специальный суд во главе с верховным судьёй. Согласно «Уставу», все граничары были обязаны строить укрепления, а в случае мобилизации все мужчины в возрасте от 18 лет должны были встать в строй. Необходимо отметить, что краишники участвовали и в других войнах, которые вела Австрийская империя[16].
Даже после получения гражданских прав православные сербы подвергались религиозной дискриминации в католической Австрийской империи. Нередко из-за этой политики австрийских властей в Хорватии и Славонии вспыхивали сербские восстания. В 1755 году после того, как австрийцы упразднили православный монастырь Марча, сербское население под руководством Петра Любоевича подняло восстание. В это время сербы Хорватии, Славонии и Подравины вели борьбу за сохранение своей национальной идентичности и религии. В конце XVIII века в Хорватии была открыта первая сербская школа, в это время было построено и большинство православных церквей и семинарий на территории Хорватии. Например Горнокарловацкий епископ Лукиян Мушицкий основал 80 сербских школ. Стал издаваться сербский журнал «Добрый пастырь». В середине XVIII столетия значительное число сербов с территории Военной Краины переселилось в Россию, в так называемую Новую Сербию (Екатеринославскую губернию) на юге современной Украины. В России из них также формировали воинские подразделения, участвовавшие в боях с крымскими татарами. В то же время в те земли Военной границы, откуда сербы уходили в Россию, прибывали немецкие колонисты, число которых резко возросло[22].
XIX век — 1918 год
В 1848 году власти Австро-Венгерской империи дали согласие на создание Сербской Воеводины. После этого сербы на всей территории Австро-Венгрии (Славонии, Хорватии, Воеводины) укрепили свой политический и социальный статусы. Сербы сформировали собственную политическую организацию — Самостоятельную сербскую партию, издавали книги на кириллице и имели десятки читальных залов в Госпиче, Загребе, Задаре, Дубровнике и других городах. Когда стала очевидной слабость Османской империи, Военная граница потеряла смысл своего существования и постепенно была упразднена. В 1850 году Краинским основным законом Вена поставила точку в длительном процессе реформирования и переустройства Военной границы. И хотя в 1873 году для неё было создано отдельное военное управление, уже в 1881 году по указу императора Краина была демилитаризована[23]. 8 января 1881 года Военная граница объединилась с Хорватией и Славонией в венгерскую административно-территориальную единицу Королевство Хорватия и Славония. До этого собственно Хорватия и Славония территориально не соприкасались, между ними находились земли Военной границы. К тому времени вдоль границы с Боснией и другими турецкими владениями образовались области компактного проживания сербов — Далмация, Лика, Кордун, Бания и Славония[24].
Сербы активно участвовали в экономический жизни империи. Всего к концу XIX века на территории Хорватии существовало 33 сербские организации различной деятельности, помимо этого существовали несколько благотворительных сербских организаций. После упразднения Военной границы активизировалась политическая деятельность сербов. Было создано несколько партий, некоторые из которых сотрудничали с хорватскими партиями. Однако австро-венгерские власти не желали широкой автономии сербов и отрицательно относились к идее сербскохорватского объединения в составе империи. Ряд хорватских политиков, в том числе Анте Старчевич и Йосип Франк, также считал сербов чуждым элементом и пропагандировал сербофобию[25][26]. В то время как сербы получали поддержку от бана Куэна-Хедервари, назначенного Будапештом, некоторые хорватские политики искали покровительства в правящих кругах в Вене. Согласно переписи населения 1910 года, православных сербов на территории хорватско-славонского участка бывшей Военной границы насчитывалось 649 453 человека[23].
Между тем, имелись примеры сотрудничества сербских и хорватских партий в Австро-Венгрии. Его кульминацией стали две резолюции: Риекская (3 октября 1905 года) и Задарская (17 октября 1905 года), в которых заявлялось о совместной борьбе сербского и хорватского народов за освобождение из под господства Габсбургов. В октябре—декабре 1905 года была сформирована Хорватско-сербская коалиция во главе с лидером Сербской народной независимой партии С. Прибичевичем. В неё также вошли Хорватская партия права, Хорватская прогрессивная партия, Сербская независимая партия и Сербская радикальная партия. Коалиция выступала за сохранение системы дуализма в Австро-Венгрии при условии проведения реформ за национальное самоопределение. Решение сербско-хорватских разногласий было названо одним из условий нормальной жизни в стране[27].
Перед началом Первой мировой войны хорватские политики разделились на две группы в своем отношении к взаимодействию с сербами. Те, кто считал возможным объединение с Сербией, подверглись резкой критике со стороны лиц, выступавших за создание независимой Хорватии[28].
Хорватский историк Драго Роксандич писал, что начиная с 1912 года из армии Австро-Венгрии началось массовое увольнение офицеров-сербов[29]. После того как в Сараеве сербом Гаврилой Принципом был убит наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд, в австро-венгерском обществе усилились антисербские настроения. Сербы были названы «народом-предателем» в Австро-Венгрии. В июле 1914 года по территории Хорватии и Славонии, где жили сербы, прокатилась волна демонстраций и антисербских погромов. Разрушение православных церквей и осквернение сербских кладбищ произошли в Загребе, Славонском Броде, Шибенике, Сплите, Дубровнике и в других населённых пунктах Хорватии. После начала Первой мировой войны многие сербы как ненадежные граждане были заключены в тюрьмы и концентрационные лагеря. Во время войны многие сербские общественные деятели подверглись судебному преследованию за «великосербскую пропаганду». Указом бана Хорватии и Славонии была полностью запрещена кириллица, а многие сербские газеты в Хорватии закрыты. Сербское предпринимательское общество, основанное в 1897 году, во время войны было закрыто. После начала мобилизации тысячи сербов из Хорватии были призваны в австро-венгерскую армию. Многие из них были направлены на фронт воевать против сербской и черногорской армий. Однако часто сербы либо сдавались в плен, либо добровольно переходили на сторону русской (на Восточном фронте) и сербской (на Балканском фронте) армий[30]. Многие сербы, до войны эмигрировавшие из империи Габсбургов, вступали добровольцами в сербскую армию на Салоникском фронте[29].
1918—1941
Когда начался распад Австро-Венгрии, политические партии Хорватии, Далмации, Истрии и Словении 5—6 октября 1918 года в Загребе создали Народное вече словенцев, хорватов и сербов. Вече являлось органом власти, целью которого было объединение южнославянских народов Австро-Венгрии в независимое государство. 29 октября того же года Хорватский сабор объявил о разрыве отношений с Австро-Венгрией и создании самостоятельного Государства словенцев, хорватов и сербов. Вече стало верховным органом власти нового государства, его возглавил словенский политик А. Корошец, его заместителем стал глава Хорватско-сербской коалиции С. Прибичевич[28]. Хорватские сербы в это время все сильнее поддерживали идеи югославизма и, опасаясь повторения военного террора, требовали от представителей хорватско-сербской коалиции выступить за создание Югославии[31].
Спустя один месяц, 24 ноября 1918 года Народное вече в Загребе приняло решение объединиться с Королевством Сербия. Анте Павелич, который участвовал в переговорах с Сербией по вопросу объединения, позднее вспоминал, что за создание единого государства с Сербией выступало население Бачки, Баната, Срема, Далмации, Славонии, Боснии и Герцеговины. По мнению Павелича, если бы в тот момент была провозглашена независимая Хорватия, она бы включала в себя только Загреб с окрестностями[32].
В результате объединения Сербии и южнославянских земель бывшей Австро-Венгрии было создано Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев во главе с сербской династией Карагеоргиевичей. Это государство было централизованным и вскоре перестало отвечать настроениям хорватских масс, которые желали значительной автономии или независимости. Это осложнило сербско-хорватские отношения и вызвало ряд политических кризисов[33].
Согласно переписи населения, в 1921 году на территории современной Хорватии и Срема (в настоящее время в составе Сербии) проживало 764 901 сербов, из них 658 769 на территории хорватско-славонского участка бывшей Военной границы и 106 132 в Далмации[2].
В межвоенный период на территории современной Хорватии были отмечены значительные миграции сербского населения. Кроме сербов, живших в Хорватии со времен Австрийской империи, в ряд районов Славонии переселялись сербские ветераны войны и добровольцы, которым государство предоставляло землю для поселения[34].
1941—1945
После вторжения стран Оси в Югославию на территории Хорватии и Боснии и Герцеговины было создано Независимое государство Хорватия. В Хорватии установился пронацистский режим усташей. Сербы наравне с евреями и цыганами были объявлены врагами хорватского народа. После этого начались преследования и геноцид сербов в Хорватии. Усташи приняли дискриминационные законы в отношении сербов, запрещающие кириллицу, жестко ограничили права православного населения и активно начали разделение сербского и хорватского языков. На территории Хорватии и Боснии и Герцеговины развернулась кампания по уничтожению сербов: массовые убийства, погромы, депортации. В своей речи в Госпиче 22 июня 1941 года один из лидеров усташей Миле Будак сформулировал программу действий по отношению к сербам, которая 26 июня была опубликована газетой «Hrvatski List»[32]:
|
Одну часть сербов мы уничтожим, другую выселим, остальных переведём в католическую веру и превратим в хорватов. Таким образом скоро затеряются их следы, а то, что останется, будет лишь дурным воспоминанием о них. Для сербов, цыган и евреев у нас найдётся три миллиона пуль. | 
|
Точное число жертв неизвестно до сих пор. По разным оценкам, именно в результате геноцида погибло от 197 000[35] до 800 000 сербов[36]. Около 240 000 сербов были насильно обращены в католичество, ещё 400 000 были вынуждены бежать в Сербию[36].
Значительная часть жертв геноцида погибла или пострадала в многочисленных концлагерях, созданных хорватскими усташами. Сразу после провозглашения нового государства усташи начали создавать лагеря двух типов: депортационные и концентрационные. В первые людей отправляли для последующей депортации из Хорватии: такие лагеря находились в Цапраге близ Сисака, Бьеловаре и Славонска-Пожеге. Вторые (такие, как Ясеновац, Ястребарско, Ядовно и др.) стали местом массовых убийств и символом террора со стороны усташей. Концлагеря в НГХ начали создаваться уже в апреле 1941 года[37].
На оккупированных районах Югославии развернулось широкое освободительное движение. Зародившись в Далмации, оно получило отклик на территории всей Югославии. Борьбу с военными формированиями НГХ и частями Вермахта вели партизаны-коммунисты под руководством Йосипа Броз Тито. Политика сербского националистического движения четников под руководством Дражи Михайловича в разные периоды варьировалась от борьбы с немецкими частями до сотрудничества с ними. Четники на контролируемых ими территориях вели в свою очередь террор против несербского мирного населения[38][39][40].
Сербы с территорий бывшей Военной границы внесли значительный вклад в борьбу с немецкими подразделениями и хорватскими усташскими и домобранскими формированиями. В 1943 году их количество в рядах четников составило 7000, в рядах партизан — 28 800 бойцов. В 1945 году в рядах четников было 4000, а в рядах партизан 63 710 сербов с территорий Краины[41]. Во время похода партизанских пролетарских бригад в Боснийскую Краину летом 1942 года помощь бригадам оказывали партизанские отряды Лики и Далмации, в которых также служили сербы. 8 мая 1945 года, в день подписания Германией безоговорочной капитуляции, подразделения Унской оперативной группы югославских войск вступили в Загреб, что ознаменовало крушение режима усташей и освобождение Хорватии от немецкой оккупации.
1945—1990
После Второй мировой войны была образована Социалистическая Федеративная Республика Югославия, в состав которой вошли 6 союзных республик. Была создана и Социалистическая республика Хорватия, где, как и до войны, проживало большое число сербов. Моша Пияде выступал с инициативой предоставления сербам в Хорватии национально-культурной автономии, однако лидер Югославии Иосип Броз Тито, желающий создать югославскую нацию[42], отказался от этой идеи. Примечательно, что в Косове автономия всё же была образована, хотя доля этнических албанцев там была меньше, чем доля сербов в Хорватии[43].
В сентябре 1945 года в Загребе прошёл первый съезд хорватских сербов, на котором присутствовали 30 000 человек. На нём был избран Главный совет, который выполнял роль политического представительства хорватских сербов. В Хорватии появилась сербская библиотека, музей сербов в Хорватии, издавалась сербская газета «Сербское слово» на кириллице. В середине 50-х газета стала называться «Просвета», тогда же было создано и сербское культурное общество. Филиалы общества существовали в Задаре, Книне, Карловаце, Риеке. В Конституции Социалистической Республики Хорватия указывалось, что Хорватия является государством хорватского и сербского народов. Однако в 1947 году Андрия Хебранг, генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Хорватии, настаивал на формулировке «сербы в Хорватии», не признавая присутствия «сербского народа» в республике[42].
В конце 1960-х годов в среде хорватских коммунистов зарождаются новые идеи, суть которых заключалась в изменении положения республики в рамках Югославии. В Хорватии началось широкое реформационное движение, получившее название «Хорватская весна» или «Маспок» (от сербскохорватского «масовни покрет» — массовое движение). Согласно заявлениям его идеологов, оно ставило своей целью расширение прав хорватов в рамках Югославии, а также проведение демократических и экономических реформ. Участники движения протестовали против «вытягивания» таких экономически отсталых регионов Югославии, как Косово, за счёт урезания бюджета и политических прав в Хорватии. Однако они не обращали внимание на критику, которая указывала на полное равноправие югославских республик. В этот же период отмечены первые после 1945 года столкновения в Краине на национальной почве — между сербами и хорватами. Югославские СМИ опубликовали информацию, согласно которой в Хорватии составлялись списки сербов и хорватов, которые оставались лояльны Югославии. Поступали жалобы на случаи дискриминации сербов[44].
В 1981 году произошли беспорядки в Косове и Метохии, вызванные массовыми демонстрациями косовских албанцев, требовавших превращения автономного края в республику или его независимости от Югославии[45][46]. Также руководство союзных республик Словении и Хорватии стремилось к децентрализации и демократическим преобразованиям[47]. В свою очередь, власти в Белграде стремились подавить сепаратистские движения в стране. В начале 1990-х годов сербское руководство во главе со Слободаном Милошевичем фактически упразднило автономию Косова[45].
Одновременно с требованиями децентрализации и получения более широкой автономии в Словении и Хорватии происходил рост национализма. После прихода к власти в Сербии Милошевича югославское руководство заявило о необходимости централизованного управления из Белграда. Противоречия между союзными республиками и федеральным центром нарастали. Помимо роста национализма в Словении и Хорватии, сербский национализм также становился угрозой единому югославскому государству[48].
В марте 1989 года кризис в Югославии углубился. Сербское руководство уменьшило степень автономии Воеводины и Косова и Метохии, а также, получив поддержку от Черногории, смогло существенно влиять на принятие решений на федеральном уровне[49]. Это вызвало протесты со стороны руководства Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговины. После чего стали возникать призывы к реформированию югославской федерации со стороны руководителей союзных республик[50].
Таким образом, постепенный рост национализма в Югославии в течение 1980-х годов привёл к общеюгославскому кризису и падению коммунистической системы[51].
По данным Драго Роксандича, в период после Второй мировой войны большинство районов бывшей Военной Краины с большинством либо значительным процентом сербского населения оставались слаборазвитыми, несмотря на непрерывный рост инвестиций в их развитие в период 1945 года и до начала распада СФРЮ[52]. Также во время существования СФРЮ сербы составляли значительную долю среди хорватских коммунистов, превышающую их долю в населении республики. Со временем она уменьшалась, так как в число коммунистов вливалось все больше хорватов[53].
1990—1995
Рост националистических настроений в Югославии привел к её распаду, начавшемуся в 1990 году. Пришедшее к власти в Хорватии Хорватское демократическое содружество во главе с Франьо Туджманом провело ряд мер, которые жившие в Хорватии сербы оценили как националистические и дискриминационные. Особое внимание они обращали на запрет кириллицы в официальной переписке, изменение республиканских символов, массовые увольнения сербов и т. д.[54][55] Летом 1990 года хорватские сербы начали создание культурно-политической автономии, которая объединяла те общины, где сербы составляли большинство либо значительный процент населения. Движение за автономию сербов в рамках Хорватии переросло в движение за присоединение к Югославии, с одной стороны, из-за политики Хорватии, направленной на полную самостоятельность республики, а с другой — из-за поданных Белградом надежд на поддержку в борьбе за объединение всех сербов в одном государстве. В историографии эти события именуются Революцией бревен. Американский исследователь Крейг Нейшн в своей монографии «Война на Балканах 1991—2002» отмечал, что национализм хорватского правительства спровоцировал сербов на ответную реакцию и они приступили к объединению муниципалитетов при поддержке сербских республиканских властей. Хотя сербы в Краине использовали тот же диалект сербскохорватского языка, что и хорваты, а их образ жизни ничем не отличался от хорватского, они были православными христианами и хорошо помнили ту резню, которую устроили хорватские фашисты в годы Второй мировой войны[54]. В Хорватии Революцию бревен назвали сербским восстанием (хорв. Srpska pobuna). Страх хорватских сербов перед возрождением фашизма в Хорватии сами хорватские власти считали, с одной стороны, беспочвенным, а с другой — видели в нём проявления «великосербского империализма». Территории под контролем краинских сербов были названы оккупированными и было заявлено о стремлении восстановить на них конституционный порядок[55].
Весной 1991 года процесс размежевания усилился. Хорватия заявляла о стремлении стать независимым государством, а сербы, создавшие Сербскую Автономную Область Краина, сообщали о намерении остаться в составе Югославии. Тогда же произошли первые столкновения между силами МВД Хорватии и краинскими ополченцами. Также в них оказалась задействована федеральная Югославская Народная Армия (ЮНА), которая стремилась так называемыми «тампон-зонами» разделить противоборствующие стороны. По данным хорватских историков, уже летом 1991 года ЮНА все чаще вставала на сторону сербов[56][57]. 25 июня 1991 года Хорватия провозгласила независимость. Затем хорватское правительство ввело мораторий на это решение, который завершился 8 октября. В это время уже шли бои между хорватскими силами с одной стороны и сербским ополчением и югославской армией — с другой. В сентябре—октябре 1991 года хорватские формирования также начали атаки на казармы ЮНА[56][58]. На территориях, где сербы составляли большинство населения, в декабре 1991 года было создано самопровозглашённое государство хорватских сербов Республика Сербская Краина.
Весной 1991 года на территорию САО Краины начали прибывать беженцы с территорий под контролем Загреба. Некоторые из них затем уезжали в Сербию или Черногорию, но около 100 000 осталось в Краине. Красный крест Югославии сообщил о 250 000 беженцев сербской национальности с территории Хорватии в 1991 году[59]. Беженцы прибывали вплоть до перемирия в январе 1992 года. В то же время десятки тысяч хорватов и мусульман под давлением сербов в этот же период бежали с территории Краины в Хорватию[60]. Хорватский историк Никица Барич писал, что с территорий под контролем сербов бежало до 300 000 несербского населения[61], однако данные переписи населения за 1991 год показывают, что общая численность хорватов и представителей других национальностей на территории будущей Краины не превышала 220 000 человек[62]. После притока сербских беженцев с территорий, подконтрольных хорватскому правительству[63] и бегства несербского неаселения на территории Сербской Краины проживало 433 600 человек (91 % — сербы, 7 % — хорваты, 2 % — представители других национальностей)[64]. Площадь РСК составляла 17 040 квадратных километров[65].
Всего же под властью краинских сербов оказалось 30 % территории Хорватии. Между вооружёнными формированиями краинских сербов и хорватскими войсками начались боевые действия. Хорватия стремилась вернуть под свой контроль мятежные сербские земли, а краинские сербы пытались добиться независимости от Загреба. Эта борьба шла практически 4 года, в ходе которых Республика Сербская Краина де-факто была независимым государством.
На протяжении 1991 года хорватскими гвардией и полицией были совершены многочисленные преступления против гражданского сербского населения. Наиболее известные из них произошли в Сисаке, Госпиче, Вуковаре[66], сёлах Западной Славонии. Сербские формирования также совершали многочисленные военные преступления против хорватских военных и гражданских лиц, среди которых были убийство хорватских военнопленных в Вуковаре, резня в Ловасе и резня в Вочине.
Согласно сообщениям Комиссариата по делам беженцев ООН, к 1993 году только с территорий под контролем центральных хорватских властей была изгнана 251 000 сербов[67] (Красный крест Югославии сообщил о 250 000 беженцев сербской национальности с территории Хорватии ещё в 1991 году[68]. Беженцы оседали в основном в Республике Сербская Краина (РСК) или в Союзной Республике Югославии. Некоторые уезжали в США, Австралию, Канаду и т. д., образуя там многочисленные диаспоры. По данным Елены Гуськовой, в 1994 году на территории Союзной Республики Югославии находилось более 180 000 беженцев и перемещённых лиц из Хорватии[69].
В 1995 году в ходе операций «Молния» и «Буря» хорватские войска сумели захватить практически всю территорию Сербской Краины[70]. В результате операции «Буря» от 150 000 до 250 000 краинских сербов бежало из Хорватии в Сербию и Республику Сербскую и до 2000 краинских сербов были убиты[71]. Из оставшихся сербов было убито по данным хорватских источников 100—300 человек[72]. По данным Human Rights Watch, были убиты 150 оставшихся сербов, ещё 110 пропали без вести, хотя хорватские власти во время проведения операции гарантировали безопасность сербам, решившим остаться в своих домах[73]. Многие дома сербов были разрушены с целью не допустить возвращения сербов в свои дома после войны[73][74][75].
Хорватский историк Никица Барич писал, что в 2001 году на территории Книнской Краины жило почти в шесть раз меньше сербов, нежели в 1991 году[76].
В Сербии, Черногории и Боснии и Герцеговине в 2005 году проживало 200 000 человек со статусом беженцев из Сербской Краины, покинувших свои дома в 1995 году[77].
Положение сербов в Хорватии в настоящее время
Отношения между сербами и хорватами в 90-х годах XX века были очень напряжёнными. После 2000 года ситуация стала меняться в лучшую сторону, однако проблемы сербско-хорватских отношений в Хорватии остаются. Сербы в Хорватии часто подвергаются социальной дискриминации. В последние годы напряженность между хорватскими сербами и хорватами удалось сгладить благодаря тому, что партия сербов в Хорватии «Независимая демократическая сербская партия» получила места в правительстве Хорватии. Главной проблемой является возвращение сербских беженцев, покинувших страну во время войны в 90-х годах[70].
По данным российского историка Ирины Рудневой, ссылающейся на доклад Европейского совета по правам беженцев, хорватские власти препятствуют реализации прав возвращающихся сербских беженцев на владение недвижимостью или получение компенсации за её потерю. Отмечены случаи, когда сербы испытывали трудности в возвращении жилья несмотря на наличие судебного решения в их пользу. Отмечены случаи дискриминации сербов при трудоустройстве[78].
По данным УВКБ ООН, опубликованным в 2008 году, 125 000 сербов были зарегистрированы как вернувшиеся в Хорватию, из которых 55 000 остались жить на постоянной основе[79].
Политика
В настоящее время сербы представлены тремя депутатами в хорватском парламенте. Все три места занимают представители Независимой демократической сербской партии (СДСС). Сербы Бранко Грчич и Миланка Опачич занимают должности вице-премьеров в хорватском правительстве. Также в Хорватии зарегистрированы Сербская народная партия (СНС), Партия дунайских сербов, Демократическая сербская партия, Новая сербская партия[80].
Религия
Большинство сербов в Хорватии исповедуют православие и канонически входят в Загребско-Люблянскую митрополию и три иные епархии Сербской православной церкви. На территории Хорватии существует ряд православных монастырей, которые были построены ещё в Средние века[9][10]. Самыми известными сербскими православными монастырями в Хорватии являются: Монастырь Драгович, Монастырь Крка, Монастырь Крупа, Монастырь Лепавина и Монастырь Гомирье. Множество сербских православных церквей в Хорватии были разрушены во время Второй мировой войны и во время гражданской войны в Югославии[81][82]. Некоторые церкви были восстановлены в последние годы хорватскими властями при помощи сербской диаспоры. В сентябре 2016 года состоялся первый в истории визит Вселенского Патриарха в Сербскую Церковь, проходивший на территории Хорватии.[83][84]
Символы
9 апреля 2005 года на учредительном заседании Национального координационного совета сербского меньшинства в Хорватии, было решено принять флаг сербов Хорватии[85]. Флаг представляет собой прямоугольное полотнище трёх цветов: красного, синего, белого, без каких-либо других символов. 26 апреля 2005 года Совет по делам национальных меньшинств Хорватии узаконил флаг хорватских сербов. Флаг должен быть размещен в помещениях Совета сербского меньшинства, сербских организаций в Хорватии вместе с флагом Хорватии. Герб сербского меньшинства в Хорватии до сих пор не принят. В ходе хорватской войны краинские сербы активно использовали флаг и герб Сербской Краины[86].
Язык
Согласно законам Хорватии, если в том или ином муниципалитете доля представителей национального меньшинства превышает треть от общей численности населения, язык данного меньшинства может получить официальный статус. Данный закон был принят в 2002 году. Спустя некоторое время после его принятия в 13 муниципалитетах Хорватии в местное законодательство были внесены поправки, позволяющие использовать сербский язык. Четыре таких муниципалитета расположены в Вуковарско-Сремской жупании (Вуковар, Борово, Маркушица, Трпня), три — в Шибенско-Книнской (Бискупия, Цивляне и Кистанье), три — в Сисакско-Мославинской (Двор, Вргинмост и Маюр), два — в Осиекско-Бараньской (Эрдут и Ягодняк) и один — в Карловацкой (Крняк). С началом процесса евроинтеграции Хорватии законодательство в области использования языков подверглось значительной либерализации. Во многих муниципалитетах, где проживают сербы, было разрешено использовать сербский язык в школьном и дошкольном образовании, в работе местных советов, была установлена двуязычная топонимика и т. д.[78] В то же время, часть хорватской общественности противится официальному использованию сербского языка. Известность получили протесты хорватских ветеранов войны 1991—1995 годов и их сторонников в Вуковаре, когда местный совет принял решение придать сербскому языку в городе статус официального[87].
См. также
Напишите отзыв о статье "Сербы в Хорватии"
Комментарии
- ↑ Статус 22-х национальных меньшинств в Республике Хорватия, перечисленных Конституцией Хорватии (Часть I «Исторические основы» // [www.usud.hr/hr/ustav-RH Конституция Хорватии на сайте хорватского Конституционного суда (хорв.) (англ.)]), регулируется Конституционным Законом о правах национальных меньшинств в Республике Хорватия ([www.sabor.hr/the-constitutional-act-on-the-rights-of-national-m The Constitutional Act on The Rights of National Minorities in the Republic of Croatia]). Большинство конституционных документов Социалистической Республики Хорватии до 1990 года, начиная с документов, принятых ЗАВНОХом, гласило, что хорваты и сербы — государствообразующие народы Республики.
Примечания
- ↑ 1 2 [www.rastko.rs/istorija/srbi-balkan/jilic-croatia.html The Serbs in the Former SR of Croatia] (англ.). Проверено 21 октября 2015.
- ↑ 1 2 Рат за опстанак Срба Крајишника, 2010, с. 62.
- ↑ 1 2 Раннефеодальные государства на Балканах, 1985, с. 194.
- ↑ Чиркович, 2009, с. 28.
- ↑ Раннефеодальные государства на Балканах, 1985, с. 198.
- ↑ Чиркович, 2009, с. 18.
- ↑ Листая страницы сербской истории, 2014, с. 13.
- ↑ Руднева И.В., 2014, с. 92.
- ↑ 1 2 [www.eparhija-dalmatinska.hr/Manastiri-Krupa-E.htm Монастырь Крупа] (англ.). Проверено 21 октября 2015.
- ↑ 1 2 [www.eparhija-dalmatinska.hr/Manastiri-Krka-E.htm Монастырь Крка] (англ.). Проверено 21 октября 2015.
- ↑ Drago Roksandic, 1991, с. 8.
- ↑ Нишић, 2002, с. 125.
- ↑ Drago Roksandic, 1991, с. 10.
- ↑ [www.rastko.rs/rastko-hu/istorija/istorija/Cirkovic_Seobe.html Переселения сербов] (серб.). Rastko. Проверено 26 июля 2012. [www.webcitation.org/69jR6Besc Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ Нишић, 2002, с. 52.
- ↑ 1 2 Нишић, 2002, с. 53.
- ↑ Фрейдзон В. И. История Хорватии. Краткий очерк с древнейших времён до образования республики (1991 г.).. — СПб.: Алетейя, 2001. — 58 с.
- ↑ 1 2 3 Костић, 1990, с. 206.
- ↑ Костић, 1990, с. 205.
- ↑ Костић, 1990, с. 208.
- ↑ 1 2 Српска Крајина, 2011, с. 45.
- ↑ Српска Крајина, 2011, с. 58.
- ↑ 1 2 Хорватские земли и Воеводина, 2011, с. 84.
- ↑ Илић Ј., Николић Д., Влаховић П., Кицишев С. Срби у Хрватској: населјаванје, број и териториални размештај. — Београд, 1993. — С. 26.
- ↑ Васильева, Нина, Гаврилов, Виктор. Балканский тупик ? Историческая судьба Югославии в XX веке. — М.: Гея Итэрум, 2000. — С. 81. — ISBN 5855890635.
- ↑ Беляков, Сергей. Усташи: между фашизмом и этническим национализмом. — Екатеринбург: Гуманитарный университет, 2009. — С. 95. — ISBN 5774101153.
- ↑ Руднева И.В., 2014, с. 94.
- ↑ 1 2 Руднева И.В., 2014, с. 95.
- ↑ 1 2 Drago Roksandic, 1991, с. 119.
- ↑ [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/SERBIAN.HTM Создание югославского государства в 1918 г.: уроки истории] (рус.). Проверено 19 ноября 2015.
- ↑ Drago Roksandic, 1991, с. 120.
- ↑ 1 2 Руднева И.В., 2014, с. 97.
- ↑ Васильева, Нина, Гаврилов, Виктор. Балканский тупик ? Историческая судьба Югославии в XX веке. — М.: Гея Итэрум, 2000. — С. 78-79. — ISBN 5855890635.
- ↑ Drago Roksandic, 1991, с. 123.
- ↑ Žerjavić, Vladimir. Yugoslavia − Manipulations with the number of Second World War victims. — Croatian Information Centre., 1993. — ISBN 0-919817-32-7. (англ.)
- ↑ 1 2 Мане М. Пешут. Крајина у рату 1941−1945. — Београд, 1995. — С. 51.
- ↑ Ривели, 2011, с. 79.
- ↑ Tomasevich Jozo. War and Revolution in Yugoslavia, 1941-1945: The. — Stanford University Press, 1975. — P. 258. — ISBN 0804708576.
- ↑ Hoare Marko Attila. Genocide and Resistance in Hitler's Bosnia: The Partisans and the Chetniks. — Oxford University Press, 2006. — P. 331–332. — ISBN 0197263801.
- ↑ [www.bbc.co.uk/history/worldwars/wwtwo/partisan_fighters_01.shtml#four Partisans: War in the Balkans 1941—1945]
- ↑ Рат за опстанак Срба Крајишника, 2010, с. 142-143.
- ↑ 1 2 Руднева И.В., 2014, с. 99.
- ↑ Кринка Видакович-Петрова. [serbianstudies.org/publications/pdf/Vol19_2Kosovo_Petrov.pdf Kosovo: Minority Rights versus Independence] (англ.) (PDF). Serbian Studies 233. North American Society for Serbian Studies (22 June 2005). — «Although the percentage of ethnic Serbs in Croatia was higher than the percentage of ethnic Albanians in Serbia, no Serbian autonomy in Croatia was even considered» Проверено 27 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GEHmCfN3 Архивировано из первоисточника 29 апреля 2013].
- ↑ Независимая Хорватия с независимыми сербами, 2011, с. 724.
- ↑ 1 2 [topics.nytimes.com/top/news/international/countriesandterritories/serbia/kosovo/index.html Косово] (англ.). The New York Times (23 июля 2010). [www.webcitation.org/69jJo0wVP Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ [www.nytimes.com/1988/07/31/world/yugoslavia-threatens-tough-moves-on-unrest.html Yugoslavia Threatens Tough Moves on Unrest] (англ.). The New York Times (31 мая 1988). [www.webcitation.org/6BdGQVDoS Архивировано из первоисточника 23 октября 2012].
- ↑ Henry Kamm. [www.nytimes.com/1985/12/08/world/yugoslav-republic-jealously-guards-its-gains.html?ref=croatia Yugoslav republic jealously guards its gains] (англ.). The New York Times. [www.webcitation.org/69jJprcuw Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat, 2006, с. 86-87.
- ↑ [lcweb2.loc.gov/frd/cs/yutoc.html#yu0130 A Country Study: Yugoslavia (Former): Political Innovation and the 1974 Constitution (chapter 4)] (англ.). The Library of Congress. [www.webcitation.org/69jJqopwk Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
- ↑ Frucht, Richard C. [books.google.hr/books?id=lVBB1a0rC70C Eastern Europe: An Introduction to the People, Lands, and Culture]. — 2005. — P. 433. — ISBN 1576078000. (англ.)
- ↑ Весна Пешич. [www.usip.org/publications/serbian-nationalism-and-origins-yugoslav-crisis Serbian Nationalism and the Origins of the Yugoslav Crisis]. — Peaceworks, 1996. (англ.)
- ↑ Drago Roksandic, 1991, с. 154.
- ↑ Drago Roksandic, 1991, с. 156.
- ↑ 1 2 R. Craig Nation, 2003, с. 98.
- ↑ 1 2 Гуськова Е.Ю., 2011, с. 781.
- ↑ 1 2 [hrcak.srce.hr/index.php?show=clanak&id_clanak_jezik=28840 Političko i vojno stanje prije i u vrijeme operacije Medački džep] (хорв.). Проверено 31 июля 2015.
- ↑ Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat, 2006, с. 106.
- ↑ David C. Isby, 2003, с. 95.
- ↑ Елена Гуськова. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 213. — ISBN 5941910037.
- ↑ Гуськова Е.Ю. Независимая Хорватия с независимыми сербами, 2011, с. 790.
- ↑ Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat, 2006, с. 221.
- ↑ Карла дель Понте. [www.icty.org/x/cases/slobodan_milosevic/ind/en/mil-2ai020728e.htm THE PROSECUTOR OF THE TRIBUNAL AGAINST SLOBODAN MILOSEVIC.] (англ.). ICTY (23 октября 2002). Проверено 9 марта 2012. [www.webcitation.org/684XQOjsv Архивировано из первоисточника 31 мая 2012].
- ↑ Независимая Хорватия с независимыми сербами, 2011, с. 781.
- ↑ Српска Крајина, 2011, с. 325.
- ↑ Српска Крајина, 2011, с. 326.
- ↑ Гуськова, 2001, с. 194.
- ↑ Српска Крајина, 2011, с. 304.
- ↑ Гуськова, 2001, с. 213.
- ↑ Независимая Хорватия с независимыми сербами, 2011, с. 846.
- ↑ 1 2 Amnesty International (2005-09-14). [www.amnesty.org.au/news/comments/539/ Croatia: European Court of Human Rights to consider important case for refugee returns]. Пресс-релиз. Проверено 2016-01-20.
- ↑ [www.srpska.ru/article.php?nid=4303 Операция "Олуя" - падение Сербской Краины] (рус.). Српска.ру. Проверено 7 января 2013. [www.webcitation.org/6DpOFrdOP Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
- ↑ [archive.svoboda.org/ll/polit/0805/ll.080405-2.asp 10 лет с начала хорватской военной операции «Буря»]
- ↑ 1 2 [www.hrw.org/reports/1996/Croatia.htm Доклад Human rights watch] (англ.). Проверено 14 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EjXlrbvs Архивировано из первоисточника 27 февраля 2013].
- ↑ [daccess-dds-ny.un.org/doc/UNDOC/GEN/N95/246/21/PDF/N9524621.pdf?OpenElement Доклад Генсека ООН, представленный в соответствии с резолюцией 1009 (1995) Совета безопасности] (рус.). Проверено 14 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EiQrxjMi Архивировано из первоисточника 26 февраля 2013].
- ↑ Гуськова, 2001, с. 500.
- ↑ Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat, 2006, с. 289.
- ↑ [www.amnesty.org/en/library/asset/EUR64/002/2005/en/dom-EUR640022005en.html Croatia: Operation «Storm» — still no justice ten years on]
- ↑ 1 2 Руднева И.В., 2014, с. 103.
- ↑ [www.hrw.org/en/node/79189 «Croatia — Events of 2008»] (англ.). Human Rights Watch. [www.webcitation.org/6DAlmgIva Архивировано из первоисточника 25 декабря 2012].
- ↑ [hidran.hidra.hr/strankee/501int4.htm Политические партии Хорватии]
- ↑ Српска Крајина, 2011, с. 575.
- ↑ Независимая Хорватия с независимыми сербами, 2011, с. 776.
- ↑ [www.pravoslavie.ru/96953.html?utm_source=rnews В ЯСЕНОВАЦЕ ПОЧТИЛИ ПАМЯТЬ НОВОМУЧЕНИКОВ]
- ↑ [mospat.ru/ru/2016/09/13/news135704/ ИЕРАРХ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ПРИНЯЛ УЧАСТИЕ В МЕРОПРИЯТИЯХ, ПОСВЯЩЕННЫХ ГОДОВЩИНЕ ТРАГЕДИИ В ЯСЕНОВАЦЕ]
- ↑ [public.carnet.hr/fame/hrvat/hr-minor.html#hr-msr The Flags & Arms of the Modern Era]
- ↑ [krajinaforce.com/dokumenti/ustav_rsk.pdf Устав РСК] (серб.). Проверено 7 сентября 2014.
- ↑ Руднева И.В., 2014, с. 104.
Литература
- на русском языке
- Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — 720 с. — ISBN 5941910037.
- Листая страницы сербской истории / Отв. ред. Е. Ю. Гуськова. — М.: Индрик, 2014. — 368 с. — ISBN 978-5-91674-301-2.
- Марк Аурелио Ривели. Архиепископ геноцида. Монсеньор Степинац, Ватикан и усташская диктатура в Хорватии 1941−1945. — Москва, 2011. — 224 с. — ISBN 978-5-91399-020-4.
- Руднева И.В. Сербский народ в Хорватии — национальное меньшинство ? // Национальные меньшинства в странах Центральной и Юго-Восточной Европы: исторический опыт и современное состояние / Е. П. Серапионова. — М.: Институт славяноведения РАН, 2014. — 552 с. — ISBN 978-5-7576-0317-9.
- Раннефеодальные государства на Балканах Vi-XII вв.. — Москва: Наука, 1985. — 364 с.
- Чиркович Сима. История сербов. — М.: Весь мир, 2009. — 448 с. — ISBN 978-5-7777-0431-3.
- Гуськова Е.Ю. Независимая Хорватия с независимыми сербами // Югославия в XX веке: очерки политической истории / К. В. Никифоров (отв. ред.), А. И. Филимонова, А. Л. Шемякин и др. — М.: Индрик, 2011. — 888 с. — ISBN 9785916741216.
- Филимонова А.И. Хорватские земли и Воеводина // Югославия в XX веке: очерки политической истории / К. В. Никифоров (отв. ред.), А. И. Филимонова, А. Л. Шемякин и др. — М.: Индрик, 2011. — 888 с. — ISBN 9785916741216.
- на сербскохорватском языке
- Беговић Н. Живот и обичај Срба-граничара. — Загреб: Тискарски завод «Народних новинах», 1887. — С. 277.
- Ваничек Фр. Историја Војничке Крајине (од 1538 до 1873—335 година.). — Нови Сад: Штампарија А. Пајевића, 1878. — С. 132.
- Гавриловић С. Срби у Хабсбуршкој монархији: 1792—1849. — Нови Сад: Матица Српска, 1994. — С. 183.
- Костић Лазо. Спорне територије Срба и Хрвата. — Београд: Аиздосије, 1990. — 393 с.
- Крестић Василије. Историја Срба у Хрватској и Славонији. 1848 — 1914. — Београд: Завод за уџбенике, 2010. — 612 с. — ISBN 978-86-17-17047-7.
- Нишић Станко. Хрватска олуја и српске сеобе. — Београд: Књига комерц, 2002.
- Новаковић Коста. Српска Краjина: (успони, падови уздизања). — Београд; Книн: Српско културно друштво Зора, 2009. — 602 с. — ISBN 978-86-83809-54-7.
- Радослав И. Чубрило, Биљана Р. Ивковић, Душан Ђаковић, Јован Адамовић, Милан Ђ. Родић и др. Српска Крајина. — Београд: Матић, 2011. — 742 с.
- Рат за опстанак Срба Крајишника. Зборник радова 1. — Београд: Тело Принт, 2010.
- Штрбац, Саво. [www.jadovno.com/knjige-feljtoni/articles/rat-i-riјec-save-strpca.html Рат и ријеч]. — Бања Лука: Графид, 2011. — 190 с. — ISBN 9789993853749.
- Drago Roksandic. Srbi u Hrvatskoj. — Zagreb: Vjesnik, 1991. — 164 с.
- Radelić Zdenko, Marijan Davor, Barić Nikica, Bing Albert, Živić Dražen. Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat. — Zagreb: Školska knjiga i Institut za povijest, 2006. — ISBN 953-0-60833-0.
- на английском языке
- Nigel Thomas, Krunoslav Mikulan, Darko Pavlovic. [books.google.ru/books?id=G5Px01NrM7QC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Yugoslav Wars (1): Slovenia & Croatia 1991-95]. — Oxford: Osprey publishing, 2006. — 64 p. — ISBN 1-84176-963-0.
- David C. Isby. [books.google.ru/books?id=0AoPAAAACAAJ&redir_esc=y Balkan Battlegrounds: A Military History of the Yugoslav Conflict, 1990-1995]. — Washington: Diane Publishing Company, 2003. — Vol. 1. — 501 p. — ISBN 978-0-7567-2930-1.
- R. Craig Nation. War in the Balkans 1991-2002. — U.S. Army War College, 2003. — 388 p. — ISBN 1-58487-134-2.
Ссылки
На сербском языке:
- [www.snv.hr/ Српско народно вијеће] (серб.). Проверено 12 декабря 2015.
- [www.zvo.hr/ Заједничко Веће Општина] (серб.). Проверено 12 декабря 2015.
- [www.skdprosvjeta.com/ СКд Просвјета] (серб.). Проверено 12 декабря 2015.
- [rastko.rs/rastko-hu/istorija/istorija/Radonic_Kostic_Seobe.html Инвататорија цара Леополда I и привилегије српске] (серб.). Проверено 28 ноября 2015.
- [rastko.rs/rastko-hu/istorija/istorija/Cirkovic_Seobe.html Сеобе српског народа у Краљевину Угарску у XIV и XV веку] (серб.). Проверено 28 ноября 2015.
- [hrcak.srce.hr/index.php?show=clanak&id_clanak_jezik=189085 Hrvati i Srbi u hrvatskim zemljama godine 1861. između etnosa, naroda i nacije] (хорв.). Проверено 28 ноября 2015.
- [hrcak.srce.hr/index.php?show=clanak&id_clanak_jezik=52656 HRVATI, SRBI I TALIJANI U GRADOVIMA SJEVERNE DALMACIJE 1910-1991.] (хорв.). Проверено 28 ноября 2015.
- [hrcak.srce.hr/index.php?show=clanak&id_clanak_jezik=13317 Srpski nacionalni pokret u Dalmaciji u XIX. stoljeću] (хорв.). Проверено 28 ноября 2015.
На английском языке:
- [www.rastko.rs/istorija/srbi-balkan/jilic-croatia.html The Serbs in the Former SR of Croatia] (англ.). Проверено 17 января 2016.
| ||||||||||||||||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Гуськова Е.Ю., 2011, Гуськова Е.Ю. Независимая Хорватия с независимыми сербами, 2011 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Сербы в Хорватии
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.
Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.
– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
