Сергацков, Василий Фадеевич

Василий Фадеевич Сергацков
Дата рождения	5 января 1898(1898-01-05)
Место рождения	Саратов, Российская империя
Дата смерти	24 февраля 1975(1975-02-24) (77 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя → РСФСР РСФСР → СССР СССР
Род войск	армия
Годы службы	1915—1961
Звание
Командовал	ротой, батальоном, полком, дивизией, корпусом, армией
Сражения/войны	Первая мировая война; Гражданская война в России; Великая Отечественная война
Награды и премии

Василий Фадеевич Сергацков (5 января 1898, Саратов — 24 февраля 1975, Москва) — советский военачальник, генерал-лейтенант (22.2.1944).

Биография

В 1915 г. призван в армию; в том же году окончил 1-ю Тифлисскую школу прапорщиков. В Первую мировую войну воевал на Западном фронте; был назначен командиром роты, произведён в поручики.

В апреле 1917 г. был избран командиром 300-го пехотного Заславского полка.

В феврале 1918 г. вступил в РККА. В Гражданскую войну воевал на Украине, Восточном и Южном фронтах; участвовал в операциях против украинских повстанцев, а также в карательных операциях на Кубани (1921—1922). Занимал должности командира 1-го Орловского отряда, командира батальона, помощника командира полка, командира полка.

После войны — помощник командира батальона, помощник командира, командир стрелкового полка. В 1928 г. окончил курсы «Выстрел». С января 1930 г. — командир и комиссар стрелкового полка, помощник командира стрелковой дивизии на Дальнем Востоке, с мая 1935 г. — командир и комиссар 57-й стрелковой дивизии. 28 ноября 1935 г. присвоено звание «комбриг» (Приказ НКО СССР по личному составу № 2488 от 28.11.1935).

С января 1937 г. — преподаватель общей тактики в Военной академии им. М. В. Фрунзе.

В сентябре 1939 г. назначен командиром 63-го стрелкового корпуса. В 1941 г. окончил курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при Военной академии Генерального штаба. 4 июня 1940 г. присвоено звание «генерал-майор» (Постановление СНК СССР № 945 от 04.06.1940). В мае 1941 г. назначен старшим преподавателем Военной академии Генерального штаба.

С декабря 1941 г. — на фронтах Великой Отечественной войны, начальник управления тыла — заместитель командующего 28-й армией, с января 1942 г. — заместитель по тылу командующего 30-й армией.

В апреле 1942 г. назначен командующим 46-й армией в Закавказье. В июне 1942 г., выполняя приказ о прикрытии перевалов через Главный Кавказский хребет, был вынужден перебросить дополнительные силы с советско-турецкой границы, оголив её. Несмотря на предпринятый манёвр, часть перевалов была потеряна. 27 августа 1942 г. был отстранён от должности представителем Ставки Л. П. Берией.

В октябре 1942 г. назначен командиром 351-й стрелковой дивизии. С января 1943 г. — командир 3-го стрелкового корпуса, 25 апреля — 14 октября 1943 г. — командир 22-го стрелкового корпуса. Освобождал Таманский полуостров в ходе Новороссийско-Таманской операции. С октября 1943 г. — командир 11-го гвардейского стрелкового корпуса, участвовал в Керченском десанте, боях в Крыму.

В январе 1944 г. назначен начальником кафедры общей тактики Военной академии им. М. В. Фрунзе. 22 февраля 1944 г. присвоено звание «генерал-лейтенант». В послевоенные годы был заместителем начальника кафедры оперативно-тактической подготовки, главным военным советником главнокомандующего Монгольской народно-революционной армией.

В 1948—1951 гг. — начальник факультета Военной академии им. М. В. Фрунзе.

С 1951 г. — генерал-инспектор Инспекции стрелковых и воздушно-десантных войск. С 1956 г. служил в Албании (главный военный советник министра обороны Албании, с 1959 г. — старший представитель Главного командования Объединённых вооруженных сил стран — участниц Варшавского договора в Албанской народной армии).

В 1961 г. уволен в запас.

Награды и признание

• орден Ленина
• три ордена Красного Знамени
• орден Суворова II степени
• орден Красной Звезды
• медали
• Почётный гражданин г. Пятигорска.

Ссылки

• [mozohin.ru/article/a-138.html Директива Ставки ВГК № 994172 командующему войсками Закавказского фронта о смене командования 46-й армии]. Органы государственной безопасности СССР в годы Великой Отечественной войны. — Т. 3, Кн. 2 (01.07.1942 — 31.12.1942). Мозохин.ru. Проверено 28 сентября 2012. [www.webcitation.org/6Br3ou7p2 Архивировано из первоисточника 1 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Сергацков, Василий Фадеевич

Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.