Сергеев, Николай Васильевич

Николай Сергеев
Имя при рождении:	Николай Викторович Сергеев
Дата рождения:	4 декабря 1894(1894-12-04)
Место рождения:	Курская губерния, Российская империя
Дата смерти:	8 января 1988(1988-01-08) (93 года)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Профессия:	актёр театра и кино
Награды:

Никола́й Васи́льевич Серге́ев (4 декабря 1894 год, Озерки, Курская губерния — 8 января 1988, Москва, СССР) — советский актёр театра и кино, Народный артист РСФСР (1971).

Биография

На сцене с 1920 года. В 1925 году окончил Московский театральный техникум имени А. В. Луначарского и до 1932 года был актёром в различных домах самодеятельности. В 1932-36 годах играл в Театре ВЦСПС, в 1936-59 гг. — в Центральном академическом театре Советской Армии. Хотя в кино Николай Сергеев впервые снялся в 1937 году, дебютировав ролью командира фашистской эскадрильи в фильме «Глубокий рейд», известность ему принесли роли возрастные. Этапной в этом отношении для него стала роль старого рабочего Басманова в картине Иосифа Хейфеца «Большая семья» (1954). В этой картине актёра заметил Михаил Швейцер и дал ему создать совершенно противоположный образ — скупого крестьянина Силантия Ряшкина в «Чужой родне» (1955). С этого момента Николая Сергеева стали приглашать ведущие советские режиссёры, и вскоре он оставил театр ради кинематографа.

Умер 8 января 1988 года в Москве. Похоронен на 26 участке Ваганьковского кладбища.

Признание и награды

• Народный артист РСФСР (1971).

Фильмография

Роли в кино

• 1937 — Глубокий рейд — командир вражеской эскадрильи
• 1944 — Родные поля — Унылый
• 1954 — Большая семья — Басманов
• 1955 — Дорога — парикмахер
• 1955 — Чужая родня — Силантий Ряшкин
• 1956 — Саша вступает в жизнь — Игнат Гмызин
• 1958 — Трудное счастье — Овсей Ермолин, деревенский староста
• 1959 — Отцы и дети — Василий Иванович Базаров
• 1959 — Василий Суриков — чернобородый
• 1959 — Снежная сказка — часовой мастер
• 1960 — Пять дней, пять ночей
• 1960 — Мичман Панин — капитан Сергеев
• 1960 — Воскресение — тюремный смотритель
• 1961 — Девять дней одного года — отец Гусева
• 1961 — Горизонт
• 1961 — Укрощение строптивой — старый учитель
• 1961 — Битва в пути — Василий Васильевич Сугробин, дедушка Сергея
• 1963 — Живые и мёртвые — Попков Зосима Иванович, сосед Маши
• 1963 — Домик в дюнах
• 1964 — Жили-были старик со старухой — бухгалтер
• 1965 — Авария — Алексей Николаевич, адвокат
• 1965 — Время, вперёд! — эпизод
• 1966 — В городе С. — мужик
• 1966 — Андрей Рублёв — Феофан Грек
• 1967 — Звёзды и солдаты — монах
• 1967 — Разбудите Мухина! — учитель физики, Галилей
• 1968 — Золотой телёнок — старик Синицкий
• 1970 — Бег — гробовщик
• 1970 — О друзьях-товарищах — Илья Ильич Великжанов, старый профессор-историк
• 1971 — Достояние республики — Данила Косой
• 1972 — Меченый атом — Афанасий Кузьмич
• 1973 — Нейлон 100% — Сольди
• 1973 — От зари до зари — старик, эпизод в конце фильма
• 1973 — Высокое звание — отец Шаповалова
• 1975 — Концерт для двух скрипок — дед Оли
• 1975 — Прошу слова — Степан Трофимович
• 1976 — Сказ про то, как царь Пётр арапа женил — Афанасий Ртищев
• 1977 — Риск — благородное дело — настройщик
• 1980 — Расследование — свидетель

Озвучивание мультфильмов

• 1973 — Детство Ратибора
• 1977 — Мальчик-с-пальчик — старик
• 1980 — Лебеди Непрядвы — Сергий Радонежский

Ссылки

• [animator.ru/db/?p=show_person&pid=4920 Николай Сергеев на сайте Аниматор.ru]
• [a-tremasov.ru/sergeev-nikolaj-vasilevich Николай Сергеев в Авторском проекте Алексея Тремасова]

Отрывок, характеризующий Сергеев, Николай Васильевич

«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.