Лазо, Сергей Георгиевич

Сергей Георгиевич Лазо
Заместитель председателя Военного совета Временного правительства Дальнего Востока — Приморской областной земской управы
Место рождения:	село Пятра, Оргеевский уезд, Бессарабская губерния, Российская Империя

Серге́й Гео́ргиевич Лазо́ (23 февраля [7 марта] 1894, село Пятра, Оргеевский уезд, Бессарабская губерния, Российская Империя — май 1920, станция Муравьёв-Амурский, близ города Иман) — русский дворянин, офицер военного времени Русской императорской армии, в период распада Российской империи — советский военачальник и государственный деятель, принимавший активное участие в установлении советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке, участник Гражданской войны. В 1917 году — левый эсер, с весны 1918 — большевик.

Биография

Родился 23 февраля (7 марта) 1894 года в селе Пятра Оргеевского уезда Бессарабской губернии (ныне — Оргеевский район Республики Молдова) в дворянской семье молдавского происхождения.

Учился в Петербургском технологическом институте, затем — на физико-математическом факультете Императорского Московского университета, участвовал в работе революционных студенческих кружков.

В июле 1916 года был мобилизован в Императорскую армию, окончил Алексеевское пехотное училище в Москве и был произведён в офицеры (прапорщик, затем — подпоручик). В декабре 1916 года был назначен в 15-й Сибирский запасный стрелковый полк в Красноярске. Там сблизился с политическими ссыльными и вместе с ними стал вести среди солдат пропаганду против войны. Вступил в Партию социалистов-революционеров, примыкал к левой фракции.

Февральская революция

2 марта 1917 года по Красноярску начали распространяться слухи о событиях в Петрограде.

Солдаты 4-й роты 15-го Сибирского стрелкового полка на своем собрании постановили отстранить от исполнения обязанностей командира роты подпоручика Смирнова, заявившего о верности присяге, и выбрали своим командиром прапорщика Сергея Лазо, избрав его одновременно делегатом в Красноярский Совет рабочих и солдатских депутатов. В ночь со 2 на 3 марта были проведены выборы в Совет почти во всех ротах.

3 марта в Красноярск из Иркутска вернулся губернатор Енисейской губернии Яков Гололобов.

4 марта из Петрограда пришло распоряжение об увольнении губернатора. Гололобов сказался больным и был взят под домашний арест. Представители Красноярского Совета — пять вооружённых отрядов под командованием прапорщика Лазо — арестовали губернатора Гололобова. Также были арестованы начальник жандармского управления и жандармские офицеры, полицмейстер. Полиция в Красноярске была расформирована и заменена милицией. Председатель окружного суда был отстранён от должности. Вечером собралась городская дума с участием представителей общественных организаций. Заседание думы происходило на сцене городского театра. Был создан комитет общественной безопасности. Власть перешла к бюро из представителей этого комитета и Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. Представителем бюро состоял известный общественный деятель доктор В. М. Крутовский.

В марте 1917 года 23-летний Сергей Лазо — член полкового комитета, председатель солдатской секции Совета. Председателем самого Совета был Яков Дубровинский.

В июне Красноярский Совет послал Сергея Лазо в качестве своего делегата в Петроград на I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Именно на этом съезде произошёл демарш Ленина и большевиков, которые были в меньшинстве, составив лишь 13,5 % делегатов Съезда. Речь Ленина произвела большое впечатление на Лазо, радикализм вождя большевиков ему очень понравился. Вернувшись в Красноярск, Лазо организовал там красногвардейский отряд.

27 июня 1917 года был образован губернский исполнительный комитет Красноярского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Осень-зима 1917. Красноярск. Омск. Иркутск

В октябре 1917 года — делегат I Всесибирского съезда Советов (16-23 октября 1917 года, Иркутск), на котором присутствовали 184 делегата, представлявших 69 Советов Сибири и Дальнего Востока.

24 октября в Петрограде началось вооружённое восстание большевиков, направленное на свержение Временного правительства. 28 октября в Красноярске на заседании исполнительного комитета Красноярского Совета блок большевиков, левых эсеров и анархистов (так называемый «левый блок»), ставя целью дальнейшее развитие революции, поддержал захват власти Советом. На этом заседании Совет поручил Лазо занять все правительственные учреждения и арестовать представителей Временного правительства в городе.

В ночь на 29 октября прапорщик Лазо поднял по боевой тревоге приверженные большевикам воинские части гарнизона. Они заняли все государственные учреждения, а высших чиновников заключили в тюрьму. Комиссар Временного правительства при Иркутском военном округе сообщал об этом в ставку верховного командования: «Большевики заняли казначейство, банки и все правительственные учреждения. Гарнизон — в руках прапорщика Лазо». 30 октября губернский ИК первым в Сибири заявил о переходе к нему всей власти в губернии.

После большевистского переворота в Омске при участии кадетов и эсеров была создана антибольшевистская организация «Союз спасения отечества, свободы и порядка». 1 ноября 1917 года произошло выступление юнкеров Омской школы прапорщиков, которые поддерживали Керенского и входили в антибольшевистскую организацию «Союз спасения отечества, свободы и порядка». Они захватили склад вооружения одного из полков, заняли штаб округа и задержали вызванного в школу командующего войсками. Красногвардейские отряды, среди которых был и Сергей Лазо, подавили выступление юнкеров.

В декабре 1917 года в Иркутске произошло выступление юнкеров, казаков, офицеров и студентов. «Левый блок» направил на помощь большевикам Иркутска отряды красногвардейцев, которыми руководили В. К. Каминский, С. Г. Лазо, Б. З. Шумяцкий.

26 декабря в Иркутске шли самые ожесточённые бои. Сводный отряд солдат и красногвардейцев под началом С. Г. Лазо после многочасовой схватки захватил Тихвинскую церковь и повёл наступление по Амурской улице, пытаясь пробиться к Белому дому, однако к вечеру контратакой юнкеров красные части были выбиты из города, С. Г. Лазо с бойцами были взяты в плен, а понтонный мост через Ангару был разведён. 29 декабря было объявлено перемирие, однако в последующие дни советская власть в Иркутске была восстановлена. Лазо был назначен военным комендантом и начальником гарнизона г. Иркутска.

Гражданская война (1918—1920)

С начала 1918 года — член Центросибири, в феврале-августе 1918 года — командующий войсками Забайкальского фронта. В это же время Лазо перешёл от эсеров к большевикам.

Осенью 1918 года, после падения большевистской власти на востоке России, ушёл в подполье и занялся организацией партизанского движения, направленного против Временного Сибирского правительства, а затем — Верховного правителя адмирала А. В. Колчака. С осени 1918 года — член подпольного Дальневосточного областного комитета РКП(б) во Владивостоке. С весны 1919 года командовал партизанскими отрядами Приморья. С декабря 1919 года — начальник Военно-революционного штаба по подготовке восстания в Приморье.

Один из организаторов переворота во Владивостоке 31 января 1920 года, в результате которого была свергнута власть колчаковского наместника — главного начальника Приамурского края генерал-лейтенанта С. Н. Розанова и сформировано Временное правительство Дальнего Востока, подконтрольное большевикам, — Приморская областная земская управа.

Успех восстания во многом зависел от позиции офицеров школы прапорщиков на Русском острове. Лазо прибыл к ним от имени руководства восставших и обратился с речью:

«За кого вы, русские люди, молодёжь русская? За кого вы?! Вот я к вам пришёл один, невооружённый, вы можете взять меня заложником… убить можете… Этот чудесный русский город — последний на вашей дороге! Вам некуда отступать: дальше чужая страна… чужая земля… и солнце чужое… Нет, мы русскую душу не продавали по заграничным кабакам, мы её не меняли на золото заморское и пушки… Мы не наёмными, мы собственными руками защищаем нашу землю, мы грудью нашей, мы нашей жизнью будем бороться за родину против иноземного нашествия! Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрём, но не отдадим её никому!»

Эти слова увековечены в бронзе на памятнике Сергею Лазо во Владивостоке.

6 марта 1920 года Лазо был назначен заместителем председателя Военного совета Временного правительства Дальнего Востока — Приморской областной земской управы, примерно в это же время — членом Дальбюро ЦК РКП(б).

Арест и гибель

После Николаевского инцидента, во время которого был уничтожен японский гарнизон, в ночь с 4 на 5 апреля 1920 года Лазо был арестован японцами, а в конце мая 1920 года Лазо и его соратники А. Н. Луцкий и В. М. Сибирцев были вывезены японскими войсками из Владивостока и переданы казакам-белогвардейцам. Согласно распространённой версии, после пыток Сергея Лазо сожгли в паровозной топке живьём, а Луцкого и Сибирцева сначала застрелили, а затем — сожгли в мешках. Однако о смерти Лазо и его товарищей уже в апреле 1920 года сообщила японская газета «Japan Chronicle» — по версии газеты, он был расстрелян во Владивостоке, а труп сожжён. Несколько месяцев спустя появились утверждения со ссылкой на безымянного машиниста, видевшего, как на станции Уссури японцы передали казакам из отряда Бочкарёва три мешка, в которых были три человека. Казаки попытались затолкать их в топку паровоза, но они сопротивлялись, тогда их расстреляли и мёртвыми засунули в топку.

В последнем издании «Истории Дальнего Востока России» эта версия гибели Лазо описывается как легенда; указывается, что реально отверстие паровозной топки было очень маленьким (64х45 см.). Утверждается также, что американский паровоз 1917 года выпуска, в котором как считается был сожжен Лазо и который ныне воздвигнут на постаменте, в реальности был поставлен в СССР по ленд-лизу во время Второй мировой войны..

Как писал исследователь П. А. Новиков, казнь советских руководителей стала ответом белых за убийство красными на станции Верино в ночь на Пасху 25 апреля 123 офицеров, тела которых были сброшены в реку Хор.

• widths="200px"
• Parovoz-Ea-629.jpg

  Паровоз Е^л−629, в топке которого был сожжён Сергей Лазо, в 1972 году установлен как памятник на станции Уссурийск

• В топке этого паровоза.JPG

  Мемориальная табличка на тендере паровоза Е^л−629

Память

В годы советской власти именем Сергея Лазо были названы улицы во многих городах и посёлках на территории СССР. Массовое переименование улиц произошло в 1967 году в связи с 50-летием Октябрьской революции для увековечивания памяти её участников.

На Дальнем Востоке:

• После гибели С. Г. Лазо станция Муравьёв-Амурский Уссурийской железной дороги, где он погиб, была переименована в станцию Лазо.
• В Приморском крае есть Лазовский район, районный центр — село Лазо, в Дальнереченском городском округе — село Лазо.
• В Хабаровском крае — район имени Лазо.
• В Улан-Удэ есть посёлок в составе города с названием Лазо.
• В Амурской области есть село с названием Лазо.
• В городе Борзя (Забайкальский край) есть улица с названием Лазо, а также приблизительно указано его бывшее место жительства.
• Во Владивостоке в сквере рядом с Приморским драматическим театром на постаменте разрушенного памятника адмиралу Завойко установлен памятник Сергею Лазо.
• В Верхнебуреинском районе Хабаровского края в сельском поселении Алонка (одноимённая станция на БАМе) возле школы № 19 установлен бюст Сергею Лазо. Связано это с тем, что данный объект проектировала и строила Молдавская ССР.
• В городе Уссурийске Приморского края 25 октября 1972 года к 50-летней годовщине окончания Гражданской войны на Дальнем Востоке установлен паровоз-памятник Е^л−629, в топке которого были сожжены революционеры.
• В городе Чита установлен памятник Сергею Лазо и в его честь названа улица.
• В городе Спасске-Дальнем Приморского края есть микрорайон, названный в честь Сергея Лазо.
• В Москве естьулица Сергея Лазо.

В Молдавии:

• Бессарабское село Пятра, где он родился, после присоединения края к СССР было также переименовано в Лазо, а после обретения Молдавией независимости в 1991 году вновь переименовано в Пятра. Улицы Лазо в нескольких молдавских городах и Лазовский район бывшей Молдавской ССР после распада СССР были также переименованы.
• С 1944 по 1991 год молдавский город Сынжерея назывался Лазовск.
• В Кишинёве установлен памятник Сергею Лазо на пересечении улиц Дечебал и Сармизеджетуса.
• В советские годы в Кишинёве функционировал музей Котовского и Лазо, ликвидированный в 1990-е годы.
• Имя носил Кишинёвский политехнический институт.
• В Санкт-Петербурге есть улица в Красногвардейском районе, названная в честь Лазо

• A plaque to Sergey Lazo - Minsk.JPG

  Мемориальная доска в Минске, на улице Лазо

• Памятник Сергею Лазо.JPG

  Памятник Сергею Лазо во Владивостоке

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник Сергею Лазо в Переяславке (район им. Лазо, Хабаровский край)

• Board Blukher Rhab.jpg

  Мемориальная доска на здании штаба Восточного военного округа в Хабаровске.

В искусстве

• В 1968 году был снят одноимённый художественный фильм-биография «Сергей Лазо». В роли Сергея Лазо — Регимантас Адомайтис.
• В 1980 году состоялась премьера оперы композитора Давида Гершфельда «Сергей Лазо», в которой одну из главных партий исполнила Мария Биешу.
• В 1985 году на киностудии «Молдова-фильм» был снят трёхсерийный художественный фильм режиссёра Василия Паскару «Жизнь и бессмертие Сергея Лазо». Фильм рассказывает о жизненном пути Сергея Лазо с момента крещения и до последней минуты жизни. Роль Сергея Лазо исполнил Гедиминас Сторпирштис.
• В СССР издательством «ИЗОГИЗ» была выпущена открытка с изображением С. Лазо.
• В 1948 году была выпущена почтовая марка СССР, посвященная Лазо.
• В песне «Вальс» рок-группы «Адаптация» упоминается одна из версий гибели Сергея Лазо.
• Смерть Сергея Лазо упоминается в песне «Птицы» рок-группы «Монгол Шуудан»: «Видел, как в печурке бьётся об угли Лазо».
• В повести Виктора Пелевина «[books.rusf.ru/unzip/xussr_mr/pelevv18.htm?5/6 Жёлтая стрела]» упоминается «гранёный флакон дорогого коньяка „Лазо“ с пылающей паровозной топкой на этикетке».

В филателии

• Stamp of USSR 0930.jpg

  Почтовая марка СССР, 1948 год

• Rus Stamp-Lazo SG.jpg

  Почтовая марка СССР, 1948 год

Семья

отец — Георгий Иванович Лазо (1865—1903). В 1887 году, в период репрессий царского правительства против революционно настроенных студентов, был исключён из Петербургского университета и переехал на постоянное местожительство в Бессарабию. Его родители — Иван Иванович Лазо (1824—1869) и Матильда Фёдоровна Фэзи (1833—1893). Их могилы сохранились до сих пор на погосте в селе Пятры, а в их бывшем имении находится действующий музей-усадьба. Мать Матильды — Мария Егоровна Эйхфельдт, урождённая Мило (1798—1855) — признанная красавица, была дружна с Пушкиным во время его пребывания в Бессарабии. Поэт упоминал её в своих стихотворениях. Мария Егоровна рано овдовела и вторично вышла замуж за выходца из Швейцарии Фёдора (Теодора) Фэзи. Матильда Фёдоровна воспитывалась в Киевском институте благородных девиц. 6 января 1873 года утверждена в должности начальницы Кишинёвской женской гимназии.

мать — Елена Степановна. Получила высшее агрономическое образование в Одессе и Париже. Много времени уделяла общественно полезной работе среди местных крестьян. В Кишинёве организовала общежитие для работниц. В доме Лазо была большая библиотека, которой свободно пользовались и дети. Родители не отгораживали своих детей от общения с крестьянами и деревенскими ребятишками, прививали им трудовые навыки, дисциплину, закаляли их физически, воспитывали в них честность и уважение к трудовым людям.

супруга — Ольга Андреевна Грабенко (1898—1971). Член ВКП(б) с 1916, историк, кандидат исторических наук, преподаватель Военной академии им. М. В. Фрунзе. Похоронена на Новодевичьем кладбище (3 уч.). Оставила воспоминания.

дочь — Ада Сергеевна Лазо (1919, Владивосток—1993, Москва). Филолог, редактор Детгиза. Подготовила книгу о своём отце: «Лазо С. Дневники и письма». — Владивосток, 1959. Супруг — с 1940 — Владимир Васильевич Лебедев (1891—1967), художник, признанный мастер плаката, книжной и журнальной иллюстрации, основатель ленинградской школы книжной графики.

В родственных связях с семьёй Лазо находились молдавский и румынский баснописец Александр Донич (1806—1866), известный молдавский писатель Алеку Руссо (1819—1859).

Сочинения

• [militera.lib.ru/db/0/pdf/lazo_sg01.pdf Лазо С. Дневники и письма. Владивосток, 1959.]

См. также

• Ушанов, Яков Васильевич

Литература

• Сергей Лазо. Воспоминания и документы. — Сб., М., 1938.
• Ярославский Е. М. Лазо. — М.: Молодая гвардия, 1956.
• Лазо О. Боевой путь Сергея Лазо. — М., 1938.
• Лазо О. А. Народный герой С. Лазо. — Иркутск, 1957.
• Лазо О. А. Сергей Лазо. — М.: ДОСААФ, 1965. — 64 с.
• Крушанов А. И. С. Г. Лазо // Этих дней не смолкнет слава. Владивосток, 1966.
• Сергей Лазо: воспоминания и документы / сост. Г. Е. Рейхберг, А. П. Шурыгин, А. С. Лазо. — 2-е изд. — М., Политиздат, 1985.

Ссылки

• [www.peoples.ru/military/hero/lazo/history.html Сергей Георгиевич Лазо]
• [www.photo.md/news_info.php?news_id=1382&lang=rus Фотографии музея Сергея Лазо в его родном селе]

Отрывок, характеризующий Лазо, Сергей Георгиевич

Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.