Сергий (Васильков)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Сергий и фамилией Васильков.

Архиепископ Сергий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
2-й Архиепископ Новосибирский
8 мая 1935 — 29 июля 1937
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Никифор (Асташевский)
Преемник:	Варфоломей (Городцев)
Архиепископ Томский до 9 июля 1934 года — епископ
10 октября 1933 — 8 мая 1935
Предшественник:	Фостирий (Максимовский)
Преемник:	Борис (Шипулин)
Епископ Челябинский и Миасский
25 мая 1926 — 1927
Предшественник:	Аристарх (Николаевский)
Преемник:	Павел (Павловский)
Образование:	Санкт-Петербургская духовная академия
Учёная степень:	кандидат богословия
Имя при рождении:	Николай Нилович Васильков
Рождение:	5 (22) ноября 1861(1861-11-22) село Подоклинье, Порховский уезд, Псковская губерния, Российская империя
Смерть:	29 июля 1937(1937-07-29) (75 лет) Новосибирск, Западно-Сибирский край, РСФСР, СССР
Принятие монашества:	24 мая 1926 года
Епископская хиротония:	25 мая 1926 года
Архиепископ Сергий на Викискладе

Архиепископ Сергий (в миру Николай Нилович Васильков; 5 [22] ноября 1861, село Подоклинье, Порховский уезд, Псковская губерния — 29 июля 1937, Новосибирск) — епископ Русской Православной Церкви; с 8 мая 1935 года и до расстрела — архиепископ Новосибирский.

Биография

Николай Нилов Васильков родился в с. Подоклинье, Порховского уезда Псковской губернии, в семье протоиерея. В 1886 году со степенью кандидата богословия окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. По окончании два года был учителем церковно-приходской школы погоста Михайлова Псковской епархии. педагог.

6 ноября 1888 года рукоположён в сан иерея, назначен помощником смотрителя Рижского духовного училища. С 1891 года стал преподавателем в Уфимском духовном училище, с 3 октября 1906 года назначен его смотрителем. Позднее занимал должности смотрителя в Пинском (с 25 января 1908 года) и Арзамасском (с 24 января 1913 года) духовных училищах. С 20 ноября 1918 года по 24 мая 1926 года был приходским священником в двух сёлах Арзамасского уезда. В июне 1922 года овдовел. В 1924 году награждён митрой. После смерти жены священник Николай принял монашеский постриг под именем Сергия.

24 мая 1926 года пострижен в монашество, 25 мая того же года хиротонисан в Нижнем Новгороде во епископа Челябинского и Миасского.

6 июня 1927 года был арестован, осуждён постановлением Особого совещания ОГПУ к трёхлетней ссылке в город Ирбит. С 6 июня 1930 года после отбытия ссылки был отправлен на поселение в Шадринск, епископской кафедры не имел.

27 января 1933 года был вновь арестован по делу о контрреволюционной монархической организации в Челябинском районе Уральской области «Союз спасения России». 11 августа 1933 года следствие прекращено за недоказанностью.

10 октября 1933 года назначен на Томскую кафедру.

9 июля 1934 года по предложению митрополита Сергия (Страгородского) за многолетнее церковное служение возведён в сан архиепископа.

8 мая 1935 года назначен архиепископом Новосибирским.

17 марта 1936 года награждён крестом на клобук.

Последнее богослужение совершил 2 мая 1937 года на Пасху. 3 мая участвовал в погребении своего предшественника на новосибирской кафедре митрополита Никифора (Асташевского). В ночь с 4 на 5 мая архиепископ Сергий вместе с рядом духовенства и мирян был арестован. Ему было предъявлено обвинение в руководстве церковно-монархическим контрреволюционным центром, организации диверсий и повстанческих групп, контрреволюционной агитации. 25 июня или 25 июля 1937 года осуждён Тройкой УНКВД к расстрелу. 29 июля расстрелян в Новосибирске (вместе с ним были казнены архимандрит Сергий (Скрипальщиков) — настоятель Никольского храма с. Новолуговое Новосибирского района, Щукин Тихон Акимович — счетовод Вознесенской церкви Новосибирска и другие).

7 февраля 1958 года реабилитирован Военным трибуналом Сибирского военного округа.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5726 Сергий (Васильков)] на сайте «Русское православие»

Отрывок, характеризующий Сергий (Васильков)

Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.