Сергий (Никольский)

Епископ Сергий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Бузулукский, викарий Самарской епархии
осень 1927 — сентябрь 1929
Предшественник:	Павел (Введенский)
Преемник:	Митрофан (Поликарпов)
Епископ Ефремовский, викария Тульской епархии
23 марта 1925 — осень 1927
Предшественник:	Варлаам (Пикалов)
Преемник:	Арсений (Денисов)
Имя при рождении:	Михаил Александрович Никольский
Рождение:	1892(1892) село Ново-Никольское, Серпуховский уезд, Московская губерния
Смерть:	16 мая 1930(1930-05-16) Оренбург

Епископ Сергий (в миру Михаил Александрович Никольский; 1892, село Ново-Никольское, Серпуховский уезд, Московская губерния — 16 мая 1930, Оренбург) — епископ Русской православной церкви, епископ Бузулукский, викарий Самарской епархии.

Биография

Родился в 1891 году в семье протоиерея Александра Исидоровича Никольского. Внук митрополита Исидора Никольского.

Некая К. С., знавшая владыку Сергия во время его служения викарным епископом в городе Ефремове Тульской губернии вспоминает о своём знакомстве с ним и о жизни святителя до принятия им епископства следующее: «От родителей я узнала о некоторых моментах из его биографии <…> Еп. Сергий (Никольский) родом из Серпухова. Отец его, протоиерей Александр, служил в этом городе… В миру еп. Сергия звали Михаилом. Это был красивый, высокий и стройный молодой человек, к тому же обладавший прекрасным тенором. У него была невеста, он должен был вступить в брак. Все приготовления к свадьбе были закончены. Будучи в офицерском звании, ему пришлось участвовать в сражениях. Однажды жизнь его едва не оборвалась. Но Бог услышал молитву его и спас тогда от смерти. Молодой человек дает обет принять монашество и всю свою жизнь посвятить Богу».

Более достоверные биографические сведения приводятся в материалах следственного дела. В нём указано, что Михаил Никольский учился в Петербургской духовной семинарии, которую окончил в 1914 году по второму разряду.

С 1914 по 1917 годы служил в селе Дмитриевском Алексеевского уезда Тульской губернии народным учителем и псаломщиком, потом до июня 1918 года служил в 30 запасном пехотном полку в чине прапорщика.

После он поступил в архиерейский дом Тульской епархии, где принял монашество с наречением имени Сергий, а после был рукоположен в иеродиакона.

Епископ Ефремовский

23 марта 1925 года хиротонисан во епископа Ефремовского, викария Тульской епархии. Был хиротонисан во епископа Патриархом Тихоном за 2 дня до смерти святителя, став последним его ставленником. Хиротония совершена при совершении последней Божественной литургии, в храме Большого Вознесения, что у Никитских ворот в Москве. К. С. в своих воспоминаниях также приводит наставление новоиспеченному епископу Ефремовскому от Первосвятителя: «Патриарх Тихон любил еп. Сергия и, посылая его на трудную кафедру в уездный городок Ефремов, говорил: „Я надеюсь на тебя!“». О его служении в Ефремове она писала:

В то время в Ефремове было 7 храмов (все они позже разрушены). Еп. Сергий в субботу и воскресенье служил в кафедральном (Троицком — ред.) соборе, а остальные дни недели читал акафисты попеременно в других храмах города. Он был прекрасным, красноречивым проповедником. Говорил подолгу, горячо, увлеченно. Проповедь могла длиться полтора часа, и это было обычным явлением. Своими проповедями он стремился воспитать в народе любовь к Богу. Он любил свою паству, и паства его любила. Собой являл он образ апостола и таким остался в памяти у людей.

Некоторые проповеди говорились им специально для детей. Бывало, скажет: «Дети, прошу вас подойти вперед». И когда подходили они к нему ближе, он учил их слову Божию. Эти проповеди остались в памяти навсегда.

После всенощной владыка всех благословлял в отдельности и не уходил из храма до тех пор, пока не благословит последнего.

Протопресвитер Михаил Польский в книге «Новые мученики Российские» повествует: «С захватом государственной власти большевиками епископ Арсений [Жадановский] был выслан из города Серпухова в Москву и через некоторое время — в город Подольск под Москвою. По усиленному ходатайству его паствы ему было разрешено возвратиться в Серпухов, но владыка Арсений совместно с Ефремовским епископом Сергием вели открытую, смелую и самоотверженную борьбу с неверием».

По воспоминаниям К. С. «Наступил час, когда владыку стали часто вызывать в органы, беседовали с ним, отмечали его природные дарования, предлагали перейти на работу… в театр. Но местным властям не удалось оказать на него воздействия».

Вскоре единомышленникам пришлось расстаться. Епископ Арсений в 1926 году был выслан в административном порядке в Нижегородскую губернию, а епископ Ефремовского Сергия вызвали в Москву, где заключили в Бутырскую тюрьму. Через некоторое время он был освобожден. Епископ Сергий хотел вернуться в полюбившийся ему Ефремов, но власти не допустили этого, и в 1927 году он был административно выслан в город Задонск Воронежской губернии.

В Задонске владыка служил в Скорбященском женском монастыре, поскольку кафедральный собор в принадлежал обновленцам. Проходя мимо него, епископ Сергий совершал поклон на собор, но туда не входил. По воспоминаниям старожила, прослужил святитель Сергий в Задонске только одно лето:

И когда его служба была, то не то, что обновленческие, а и все церкви в городе пустые стояли. Весь народ шел в Троицкий храм Скорбященского монастыря. Иной раз места всем не хватало. А служивал Сергий подолгу — обедню мог на 7 часов растянуть — ни одного положенного акафиста или молебна не сокращал и не пропускал. И все с ним до конца стояли — так он истово молился, что и другим не в тягость было. Да и проповеди читал — заслушаешься, оратор был хороший…" Память о нем местными жителями сохранилась на десятилетия. Многие верующие приезжали к нему в Задонск из Ефремова, чтобы только увидеть епископа.

Епископ Бузулукский

В Задонске он служил недолго. В 1927 году он был вызван в Москву. В Москве назначен епископом Бузулукским, викарием Самарской епархии. Ему позволили, но с тем условием, чтобы он не служил. Тысячи людей вышли на вокзал провожать своего бывшего владыку.

Нового владыку сразу же взяло под свою плотную опеку ОГПУ. Информаторы доносили: «епископ обладает хорошим красноречием, пользуется у верующих большим авторитетом, и массы слушают его со вниманием, влиять на последних он может очень сильно» (по информации П. В. Фролова); «надо стоять повсюду за Бога, ближе к Православной Церкви, ибо в данное время все построено против Бога, но придет время, когда безбожники покаются перед ним» (показания даны Т. Я. Лоскутовой после того, как она прослушала проповедь епископа).

Когда крестьян начали расселять по хуторам, устраивать коллективные хозяйства, он предупреждал людей, что на новых местах не разрешат строить храмы. Епископ Сергий сильно переживал из-за того, что детей не учат слову Божиему.

Отрицательно Воспринял Декларацию Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергия (Страгородского). По воспоминаниям К. С. «Много позже люди рассказывали, что в 1927 году после выхода декларации митрополита Сергия епископ Сергий в храме сам снял с себя епископское облачение и отказался следовать, как он считал, антиканоничным указаниям митрополита Сергия». Упоминание о епископе Сергии, как об одном из несогласных с позицией митрополита Сергия и порвавшем с ним церковное общение встречается в работе активного деятеля иосифлянского движения Г. А. Косткевича «Обзор главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 г. до наших дней», датированный 10 марта 1930 года, в котором епископ Сергий причислен к группе епископов, которая «составила незначительное меньшинство Епископов — открыто и последовательно объявивших Митрополита Сергия предателем и порвавших с ним всякое общение».

В июне 1928 года владыка Сергий выехал по делам в Самару, где 22 числа был арестован сотрудниками ОГПУ. Ему были предъявлены обвинения по статье 58.10 (контрреволюционная деятельность), и он внесудебным порядком, по постановлению Особого совещания коллегии ОГПУ, был лишен права проживания в Средне-Волжском округе (в состав которого входил Бузулук) и в крупных городах СССР: Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе с прикреплением к определенному месту жительства.

Отбывал ссылку в Уфе. По отрывочным данным, викарный архиерей не потерял связи с Бузулуком, где всё также прислушивались к его мнению.

25 марта 1930 года вновь арестован. Приговорён к высшей мере наказания.

16 мая 1930 года расстрелян в Оренбурге. Сохранилось предание, что казнь состоялась в Оренбурге на горе Маяк. Вместе с ним расстреляли еще несколько человек — монахов Бузулукского мужского монастыря.

Ссылки

• [213.171.53.28/bin/nkws.exe/no_dbpath/nopanel/ans/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuFdS0Xe8YU86qceeufvC4ee8YUX8XZc8Wf660fdOfVc8qYs8uWeCQd** Сергий (Никольский Михаил Александрович)]
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_968 Сергий (Никольский)] на сайте «Русское православие»
• [www.buzulukeparh.ru/history-eparchy/buzulukskie-episkopy Бузулукские епископы]

Отрывок, характеризующий Сергий (Никольский)

Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.