Сергий (Шелонин)

Се́ргий Шело́нин (в миру Семён Михайлович Москвитин; ум. 1667, Соловецкие острова) — архимандрит Русской православной церкви, насельник Соловецкого монастыря, в 1646—1649 годы — настоятель Костромского Ипатьевского монастыря. Начётчик и писатель XVII века, агиограф.

Биография

Родился в Москве. Служил делопроизводителем (канцеляристом) в одном из московских приказов.

С 1617 года подвизался в Соловецком монастыре. К 1638 году, когда он уже был в звании инока и из числа «преимущих» в Соловецком монастыре.

Около 1646 года Сергий был посвящён в архимандриты костромского Ипатьевского монастыря, но оставался там недолго и вернулся в Соловки, где прожил до самой смерти (1667 год), занимаясь перепиской книг и составлением житий.

Церковный писатель

Переписанные Сергием книги составляют целую библиотеку, дающую возможность определить и интересы древнерусского любителя писаний, и размеры его книжной мудрости. Сергий не был простым переписчиком: он часто делал на полях поправки, заметки, сличения сходных мест и тому подобное, а иногда в конце «книги» присоединял «алфавитные указатели материй скорого ради обретения».

Наиболее его интересовали: «Псалтырь», в переводе Максима Грека. В переписанной Сергием рукописи имеется в конце и небольшое житие Максима, сочинённое самим архимандритом Сергием, «Небеса, или Богословие Иоанна Дамаскина», «Изложение о вере», поучения, «Сборник о священстве», разного рода жития, патерики, прологи и так далее.

Рукопись Сергия, содержащая в себе определения «о многоразличных церковных чинах» Стоглавого собора, признаётся одним из исправнейших епископов Стоглава.

Составленное Сергием «Сказание о новоявленных яренгских чудотворцах — Иоанне и Логгине», несмотря на свою чрезмерную витиеватость, считается образцом тогдашней агиографической литературы.

Второе составленное им в 1650-х годах житие носит следующее заглавие: «Сергия смиренного инока и пресвитера обители Пантократоровы, сущем понта окиана, иже на полунощной стране, на отоце Соловецком, слово на перенесение мощей иже в святых отца нашего Филиппа, митрополита московского и всея России чудотворца. Евлогисон патера». Оно примечательно тем тем, что представляет собой более биографическое произведение, нежели ораторское, панегирическое, и подробно следить за всей жизнью святителя.

Литература

• В. О. Ключевский «Древнерусские жития святых» (1862)
• П. Знаменский «Сергий Шелонин, один из малоизвестных писателей XVII века» («Православное Обозрение», 1882, № 2 и 4).
• Ольга Сапожникова «Сергий Шелонин — писатель и книжник XVII века: автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук», Институт русской литературы (Пушкинский Дом), 1999

Ссылки

• Сергий, инок Соловецкого монастыря // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [lexicon.dobrohot.org/index.php/%D0%A8%D0%95%D0%9B%D0%9E%D0%9D%D0%98%D0%9D_%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B8%D0%B9 ШЕЛОНИН Сергий]

Отрывок, характеризующий Сергий (Шелонин)

Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.