Сергий I (патриарх Константинопольский)
| Патриарх Сергий I Πατριάρχης Σέργιος Α΄ | ||
| ||
|---|---|---|
| 610 — 638 | ||
| Церковь: | Константинопольская православная церковь | |
| Предшественник: | Фома | |
| Преемник: | Пирр I | |
| Смерть: | 638 Константинополь | |
Патриа́рх Се́ргий I (греч. Πατριάρχης Σέργιος Α΄; ум. в 638) — патриарх Константинопольский (610—638).
Происходил из миафизитской сирийской семьи. В 610 году был возведён на Константинопольский патриарший престол.
С 619 года и до самой смерти он был в дружеских отношениях с императором Ираклием, в отсутствие которого вместе с патрицием Вонозом управлял империей. В 613 году патриарх Сергий, впервые после принятия Кодекса Феодосия, дал императору согласие на его брак с племянницей.
В 626 году благодаря энергии патриарха Сергия Константинополь, осажденный аварами и славянами, был спасен. Патриарх Сергий в то время организовал крестный ход с иконой Пресвятой Богородицы вокруг городских стен, с которым православное предание связывает спасение города и возникновение благодарственного проимия акафиста ко Пресвятой Богородице, авторство которого иногда приписывают Сергию.
Будучи правой рукой императора во всех его начинаниях, патриарх Сергий всегда старался оставаться в тени и даже в церковных делах действовал именем императора. Так, о своем религиозном эдикте, «Екфесисе», Ираклий уже по смерти Сергия писал папе Иоанну IV: «не я диктовал его, а патриарх Сергий составил его еще за пять лет до моего возвращения с Востока и упросил меня издать его с моим именем и подписью».
По историко-богословской традиции халкидонитских церквей патриарх Сергий за проведение в жизнь т. н. «Монофелитской унии» считается еретиком-монофелитом, подпавшим анафемы Шестого Вселенского собора. Мысль о примирении халкидонитов (диофизитов) с антихалкидонитами (миафизитами) на основе объединяющей доктрины у Сергия появилась ещё в 610—617 годах. Изначально это была идея моноэнергизма — учения о едином действии Христа, которое отводило бы от диофизитов подозрения Севира Антиохийского в исповедании раздвоения во Христе. Однако, моноэнергизм входил в противоречие с учением папы Римского Льва, которое стало основой Халкидонского вероисповедания. Поэтому папой Римским Гонорием было предложено Сергию не затрагивать вопрос действий, но искать единства исключительно на основе исповедания единоволия. Объединяющее вселенскую церковь монофелитское исповедание через экфесис было официально провозглашено императором Ираклием в 640 году, только после смерти патриарха Сергия, папы Гонория и патриарха Софрония.
Напишите отзыв о статье "Сергий I (патриарх Константинопольский)"
Литература
- Давыденков О. В., прот. [azbyka.ru/vera_i_neverie/o_boge2/davudenkov_dogmatika_1g_20_all.shtml Догматическое богословие. Часть третья. О Боге в отношении Его к миру и человеку]
Отрывок, характеризующий Сергий I (патриарх Константинопольский)
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
