Сердца четырёх

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Сердца четырёх»
Жанр

мелодрама
комедия

Режиссёр

Константин Юдин

Автор
сценария

Алексей Файко
Анатолий Гранберг

В главных
ролях

Валентина Серова
Евгений Самойлов
Людмила Целиковская
Павел Шпрингфельд

Оператор

Николай Власов
Борис Арецкий

Композитор

Юрий Милютин

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

94 мин.

Страна

СССР СССР

Язык

Русский

Год

1941

IMDb

ID 0038533

К:Фильмы 1941 года

«Сердца четырёх» — художественный фильм, комедия, снят на киностудии Мосфильм в 1941 году режиссёром Константином Юдиным. Монтаж картины был завершен буквально накануне начала Великой Отечественной войны. Выход столь «легкомысленной» ленты, в которой командир Красной армии был водевильным персонажем, в тяжелейшее для страны время сочли неуместным, и картину выпустили в прокат лишь 5 января 1945 года, когда разгром нацистов был уже лишь делом времени.





Сюжет

В целом всё происходящее можно определить как комедию положений — классический водевиль. Действие сосредоточено вокруг двух обаятельных сестёр Мурашовых — строгой, своенравной Галины, доцента математики (Валентина Серова) и ветреной, несерьёзной студентки Шурочки (Людмила Целиковская). С другой стороны, важную роль по ходу сюжета играют персонажи-мужчины. Одного из них, подтянутого и остроумного военного, организовавшего на даче подготовку личного состава по математике — Петра Никитича Колчина (Евгений Самойлов), другого — чувствительного и интеллигентного, но несколько неловкого учёного-биолога — Глеба Заварцева (Павел Шпрингфельд).

События происходят в летней предвоенной Москве и за городом, куда отправляются обе сестры: одна для того, чтобы готовиться к переэкзаменовке, другая — проводить занятия по математике с военными из расположенных рядом с дачным посёлком «Юрьевских лагерей». Там же оказываются и другие герои. Все они попадают в различные смешные ситуации, прежде чем находят своё настоящее счастье.

О фильме

Необыкновенная лёгкость картины достигается виртуозной игрой актёров, отточенностью диалогов и реплик, восхитительной музыкой Ю. Милютина и текстами песен Е. Долматовского.

В 1945 году фильм вышел на экран и сразу же завоевал любовь зрителей, вызвав у них ностальгию по довоенному времени (в год выхода лента заняла 5-е место в списке лидеров проката — 19,44 млн зрителей).

После смерти Сталина в рамках борьбы с «культом личности» из картины были изъяты части эпизодов, в которых на заднем плане присутствовал «великий вождь» в виде портрета и статуи. При «восстановлении» фильма в 1988 г. все ранее изъятые моменты были возвращены в картину, но с переозвученной фонограммой. По телевидению в настоящее время показываются оба варианта.

В ролях

Съёмочная группа

Песни

В фильме две музыкальные темы, которые повторяются несколько раз. Первая из них — это песня, исполняемая Шурочкой, несколько строчек которой затем повторяет и Глеб Заварцев. Вторая тема — песня «Всё стало вокруг голубым и зелёным…» — сопровождает героев Серовой и Самойлова, а также является доминантой всего фильма в целом.

Технические данные

ч/б, 13 ч., 2569 м, восстановлен в 1988, 94 мин.

Напишите отзыв о статье "Сердца четырёх"

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Сердца четырёх (фильм)
  • Художественный фильм [www.youtube.com/watch?v=Nyy6W3F3Q6M «Сердца четырёх»] на сайте youtube.
  • [mega.km.ru/cinema_2001/Encyclop.asp?Topic=topic_segida_f6673 Фильм на сайте «Mega.km.ru»]
  • [www.imdb.com/title/tt0038533/ Фильм на сайте «IMDb.com»]
  • [progulkino.livejournal.com/3291.html Где снимали фильм? Москва как декорация.]

Отрывок, характеризующий Сердца четырёх

Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.