Серебряков, Михаил Васильевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Васильевич Серебряков
Дата рождения:

4 сентября 1879(1879-09-04)

Место рождения:

Тростянец, Ахтырский уезд, Харьковская губерния, Российская империя

Дата смерти:

12 июня 1959(1959-06-12) (79 лет)

Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Страна:

Российская империя
СССР

Научная сфера:

история, философия, юриспруденция

Место работы:

Ленинградский университет
Академия искусствоведения

Учёная степень:

доктор исторических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Санкт-Петербургский университет

Научный руководитель:

М. И. Туган-Барановский

Известные ученики:

А. М. Гендин

Награды и премии:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Михаил Васильевич Серебряков (1879—1959) — российский и советский историк и философ, ректор Ленинградского университета в 1927—1930 годах. Заслуженный деятель науки РСФСР (1947).





Биография

Родился в Харьковской губернии в семье инженера-технолога сахарного завода. В 1899 году сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости и поступил на юридический факультет Харьковского университета. За участие в революционном движении исключен из университета и арестован. После освобождения вновь включается в революционное движение, в 1903 году выслан в Сибирь на 2 года. Из ссылки бежал и в 1904 году выехал в Германию, откуда, воспользовавшись революционной ситуацией, в 1906 году вернулся в Санкт-Петербург и поступил на юридический факультет Петербургского университета. Одновременно с учёбой в университете Серебряков продолжал революционную деятельность — был членом Петербургского комитета РСДРП(б), организатором профсоюзов ремесленников и кустарей, впоследствии — депутатом Петроградского совета от профсоюза приказчиков[1]. В 1911 году окончил Петербургский университет (дипломная работа — «Значение каст и различных отраслей труда в Индии по законам Ману», научный руководитель — профессор М. И. Туган-Барановский), после чего в 1911—1916 годах служил в Главном управлении Общества взаимного кредита в Царском Селе[2].

После октябрьского переворота 1917 года М. В. Серебряков служил заведующим юридическим отделом Петрокомпрода, занимался обеспечением Петрограда продовольствием. С 1919 года служил в политотделе Балтийского флота, руководил флотской партийной школой, читал лекции, в 1919—1921 годах был ответственным редактором газеты «Красный Балтийский флот» и журнала «Красный балтиец», в 1922 году под редакцией Серебрякова вышел № 1 журнала «Красный флот». Параллельно с этим в 1919 году М. В. Серебряков стал одним основателей Научного общества марксистов, с 1920 по 1930 годы — руководителем этого общества и редактором «Записок Научного общества марксистов».

С 1921 года М. В. Серебряков — профессор Петроградского университета, входил в бюро группы левой профессуры (с 1922), проректор (1922), одновременно возглавлял факультеты общественных наук (1923), права (1925), в 1927—1930 годах — ректор университета. В 1925—1930 годах — член Правления РНБ.

В 1930—1935 годах М. В. Серебряков был ректором Академии искусствоведения, в 1935—1937 — профессором в этой академии, в 1937—1940 годах — профессором Всероссийской академии художеств, в 1940 — директором Института экономики, философии и права АН СССР, в 1941—1947 — деканом философского факультета ЛГУ. В 1941 году М. В. Серебряков защитил докторскую диссертацию по специальности «история» на тему «Фридрих Энгельс в молодости, история его умственного развития»[1].

Первую блокадную зиму М. В. Серебряков провел в Ленинграде. После эвакуации с университетом в Саратов организовал кафедру философии в Саратовском университете. В послевоенные годы продолжал преподавать в ленинградских вузах, до своей смерти занимал должность заведующего кафедрой истории философии в ЛГУ.

Умер в 1959 году, похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища[3].

Награды

Публикации

  • Новое о Вильгельме Вейтлинге //Книга и революция. 1921. № 7;
  • Фридрих Энгельс и литература // Книга и революция. 1921. № 10-11;
  • Макс Штирнер перед судом наших современников // Записки научного общества марксистов. 1922. № 4;
  • Фридрих Энгельс и младогегельянцы // Записки научного общества марксистов. 1922. № 4;
  • Основные проблемы исторического материализма // Записки научного общества марксистов. 1927. № 8 (2), 1928. № 1(9), 2(10);
  • Зомбарт и социологи // Известия ЛГУ. 1928. Т.1;
  • Поэт Гервег и Маркс. Л., 1949;
  • Из истории борьбы Маркса и Энгельса против мелкобуржуазных течений в 40-х гг. XIX века // Уч. зап. ЛГУ. № 168. Вып.5. Философия. 1955;
  • Фридрих Энгельс в молодости. Л., 1958.

Напишите отзыв о статье "Серебряков, Михаил Васильевич"

Примечания

  1. 1 2 [www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=159 Серебряков Михаил Васильевич]
  2. [tsarselo.ru/photos/photo39577.html#.VdK8lZfGM58 Серебряков Михаил Васильевич]
  3. [litmostki.ru/serebryakov/ Могила М. В. Серебрякова на Волковском кладбище]

Литература

  • Зверев В. М., Клушин В. И. Михаил Васильевич Серебряков. Л., 1968;
  • Кандель Е. П. История марксизма // Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1968. Т. 4;
  • Литературное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса: История публ. и изучения в СССР. М., 1969;
  • Клушин В. И. Борьба за исторический материализм в Ленинградском государственном университете (1918—1915). Л., 1970;
  • Клушин В. И. Первые ученые-марксисты Петрограда. Л., 1971;
  • История философии в СССР. М., 1985—88. Т. 5, кн. 1—2;
  • Чагин Б. А., Клушин В. И. Исторический материализм в СССР в переходный период 1917—1936. М., 1986;
  • Гончарова Р. М. Философско-методологический анализ теоретического наследия М. В. Серебрякова: (К историографии марксист. философии в СССР): Автореф. дис. … канд. филос. наук. Л., 1989.

Ссылки

  • [www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=159 Серебряков Михаил Васильевич]

Отрывок, характеризующий Серебряков, Михаил Васильевич

Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.