Серебряный век оперетты

Серебряный век оперетты — промежуток времени в истории венской оперетты, наступивший после Золотого века оперетты. Длился с начала XX века до распада Австро-Венгерской империи в 1918 году.

Это время отличается новыми экономическими источниками финансирования, что стало поводом для строительства новых театров или изменений существующих (например, театр Иоганна Штрауса, Венский городской театр, Венский гражданский театр и т. д.). Это время также отличается возрастающей интернационализацией венской оперетты, в результате которой премьеры оперетт одновременно показывались в Вене, Берлине и Нью-Йорке.

Основными представителями Серебряного века оперетты являются Франц Легар («Весёлая вдова»,«Граф Люксембург», «Джудитта», «Паганини», «Страна улыбок», «Царевич» и множество других работ), Лео Фалль («Принцесса долларов», «Весёлый крестьянин», «Роза Стамбула» и «Мадам Помпадур»), Имре Кальман («Графиня Марица»,«Королева Чардаша») и Ральф Бенацки с его произведением «Гостиница „Белая Лошадь“».

Другими выдающимися композиторами этой эпохи были Оскар Штраус, Эдмунд Эйслер, Роберт Штольц, Эдуард Кюннеке, Пауль Линке, Нико Досталь и Рудольф Каттниг.

Конец серебряной эры завершился триумфальным шествием ревю равно как и кинофильмов в 1920-х годах. Последующие оперетты были названы «бронзовыми» или иронично «жестяными» (в переносном смысле — пустые, ничего не значащие).

Литература

• Friederike Ursula Eigler, Susanne Theresia Kord. “The” Feminist Encyclopedia of German Literature

Отрывок, характеризующий Серебряный век оперетты

– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!