Серлио, Себастьяно
| Себастьяно Серлио |
Себастьяно Серлио (итал. Sebastiano Serlio; 6 сентября 1475 — 1554) — итальянский архитектор-маньерист позднего Ренессанса из Школы Фонтенбло. Один из ведущих теоретиков архитектуры своей эпохи.
Биография
Себастьяно Серлио родился в Болонье 6 сентября 1475 года. В 1514 году переехал в Рим, где работал в мастерской Бальдассаре Перуцци. В 1527 году после очередного завоевания Рима большинство строительных работ было приостановлено, и Себастьяно Серлио переехал в Венецию. Он не оставил значительного отпечатка на облике города, однако долгое время работал над задуманной серией из семи книг по архитектуре. Себастьяно Серлио не успел завершить свою работу над серией, только часть из книг были закончены и изданы в Антверпене. Первой увидела свет четвертая книга серии, озаглавленная «Общие правила архитектуры» (итал. Regole generali d'architettura). Эта публикация принесла архитектору известность, и он был приглашен во Францию, в частности для работы над Дворцом Фонтенбло.
Серлио является автором трактата в котором описан опыт проектирования и строительства закрытого театрального здания итальянского типа[1]. Также он впервые со времён Античности дал изображение египетского Большого сфинкса.
Себастьяно Серлио провел последние годы жизни в Лионе, где и умер, вероятно, в 1554 году.
Напишите отзыв о статье "Серлио, Себастьяно"
Примечания
- ↑ Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 2 — М.: Советская энциклопедия, Гловацкий — Кетуракис, 1963, 1216 стб. с илл., 14 л. илл.
|
Это заготовка статьи о деятеле искусства. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Серлио, Себастьяно
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
