Серон, Альфонсо
| Альфонсо Ceрон | |
| исп. Alfonso Cerón | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
после 1575 |
| Место смерти: | |
| Место проживания: |
|
Альфо́нсо Cеро́н (исп. Alfonso Cerón в других версиях — Zerone, Xerone или Girón[1], 1535, Гранада, Испания — после 1575, Жирона (?), Испания) — испанский священнослужитель, шахматист и шахматный теоретик.
Биография
О жизни шахматиста сохранилась крайне скудная информация. Родился Альфонсо Ceрон в Гранаде в 1535 году, что известно из заголовка написанного им шахматного трактата. Серон принял сан католического священника. Был каноником[2].
Альфонсо Ceрон считался одним из самых сильных шахматистов Испании в XVI веке. Принял участие в первом, считающимся в настоящее время международным, турнире, в котором участвовали четыре сильнейшие шахматиста Италии и Испании. Все принимавшие участие шахматисты были подданными испанского короля, так как Южная Италия, откуда происходили оба итальянских шахматиста, также входила в состав его державы[3][4].
Турнир состоял из серии партий, которые играли в разное время друг против друга Альфонсо Серон и Руй Лопес де Сегура от Испании и Паоло Бои по прозвищу «Сиракузец» и Джованни Леонардо ди Бона по прозвищу «Малыш» от Италии[5]. Турнир состоялся в 1575 году во дворце Эскориал вблизи Мадрида. На нём присутствовал король Филипп II. Альфонсо Серон показал худший результат среди участников[6][4].
Некоторые подробности турнира в Мадриде и биографии Альфонсо Серона сообщает итальянский шахматист и историк шахмат Алессандро Сальвио (около 1570—1640) в своём биографическом очерке «Путтино, или странствующий рыцарь», посвящённом Джованни Леонардо ди Бона. Вследствие преклонного возраста Серон ко времени турнира уже оставил шахматы и жил в деревушке недалеко от Мадрида. Несмотря на это, он продолжал пользоваться славой сильного шахматиста, ни в чём не уступающего Лопесу. Услышав, что Леонардо победил Лопеса, он вызвал Леонардо на поединок. Однако этот поединок закончился неудачно для Серона, он проиграл все партии. Леонардо, чувствуя свою силу, предложил Лопесу и Серону играть против него вдвоём, общими силами. Предложение было принято Лопесом и Сероном. Испанские аристократы стали заключать значительные пари на победителя в этом необычном соревновании. Джованни Леонардо одержал победу, а некие Родриго и Томазо Капуто, прозванный Россесом, соотечественники Леонардо, поставившие на него, выиграли крупные суммы денег[6].
Когда Леонардо играл против Лопеса и Серона, прибыл Паоло Бои, целью его было сразиться с Джованни Леонардо, с которым он уже прежде играл и счёт побед у них был равный. Леонардо уклонился от поединка из-за скоропостижной смерти на родине своей невесты и уехал из Мадрида. Алессандро Сальвио не сообщает детали последовавших за его отъездом событий, но из контекста становится понятно, что Паоло Бои после этого сыграл серию партий против сильнейших испанских шахматистов. Сальвио не сообщает подробности игры конкретно Альфонсо Серона против Бои, но пишет: «...Бои без труда обыгрывает Лопеса и Серона»[6].
Турнир изображён на картине Луиджи Муссини «Шахматный турнир при дворе короля Испании» (1883).
Наследие Альфонсо Серона
Английский историк шахмат и математик начала XX века Марри Гарольд Джеймс Русвен Мэррей утверждал, что партии Альфонсо Серона сохранились и находятся в книгах Джулио Чезаре Полерио «Manuscrito Buoncompagno» и «Trattato degli Scacchi dell'Abruzzese», которые представляют собой обобщение записей этого итальянского шахматиста и теоретика шахмат, сделанных между 1572 и 1584 годами, и посвящены герцогу Сора в 1594 году. Джулио Чезаре Полерио сопровождал Джованни Леонардо в Мадрид в 1575 году и был свидетелем шахматных поединков своего спутника[3][4].
Альфонсо Ceрон является автором шахматной руководства, которое было озаглавлено латинской версией его имени «Alfonsus Ceron, Granatensis» и названием на латинском и испанском языках — «De latrunculorum ludo o Del juego del Ajedrez». Оно было упомянуто библиографом Николасом Антонио в первом томе «Bibliotheca Hispana Nova», изданном в Риме в 1673 году через сто лет после смерти автора трактата. Та же информация о нём была напечатана и во втором издании этого тома. С тех пор трактат не привлекал внимания исследователей[7].
Напишите отзыв о статье "Серон, Альфонсо"
Примечания
- ↑ Hearst, Eliot; Knott, John. Мадридский турнир 1575 года // Blindfold Chess: History, Psychology, Techniques, Champions, World Records, and Important Games. — Jefferson: McFarland, 2009. — С. 19. — 436 с.
- ↑ Lionnais, François Le; Maget, Ernst. Alfonso Cerón // Dictionnaire des échecs. — Paris: Presses universitaires de France, 1967. — С. 66. — ISBN 978-0-786-3444-2.
- ↑ 1 2 Murray, Harold James Ruthven. Chapter XII. From Lopez to Greco // A History of Chess. — Oxford: Clarendon Press, 1913. — С. 900.
- ↑ 1 2 3 [www.edochess.ca/batgirl/Renplayers.html Chess and Chess Players of the Renaissance] (англ.). Edo Historical Chess Rating. Проверено 29 августа 2016.
- ↑ Мадридский турнир 1575 года // Шахматы. Энциклопедический словарь. Под ред. Анатолия Карпова. — М: Советская энциклопедия, 1990. — 624 с. — ISBN 5-85270-005-3.
- ↑ 1 2 3 Губницкий С. [www.sport.kharkiv.com/sg_chess/g-LIT-07.htm Сальвио, Алессандро. Путтино, или странствующий рыцарь. 1634] // Шахматы в мире художественной литературы. — Интернет-издание, 2007. — 53 с.
- ↑ Antonio, Nicolás. Alfonso Cerón // [www.bibliotecavirtualdeandalucia.es/catalogo/consulta/registro.cmd?id=7955 Bibliotheca Hispana Nova]. — Madrid, 1783. — Т. 1. — С. 17.
| ||||||||||||||||||||||||
|
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Серон, Альфонсо
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
