Кабрера, Серхио
Поделись знанием:
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
(перенаправлено с «Серхио Кабрера»)
| Серхио Кабрера | |
| Sergio Cabrera | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: |
кинорежиссёр, сценарист |
| Награды: |
премия Экуменического жюри Берлинского МКФ (1994), специальная премия жюри на МКФ Санденс (1995) |
Серхио Кабрера (исп. Sergio Cabrera, 20 апреля 1950, Медельин) — колумбийский кинорежиссёр, оператор и сценарист.
Содержание
Биография
Из актёрской семьи, эмигрировавшей от франкистского режима в Испании. В десятилетнем возрасте приехал с родителями в Китай. Окончил китайскую школу, затем Пекинский университет, где изучал философию. Был членом маоистских молодёжных бригад. С 1975 года изучал киноискусство в Международной киношколе в Лондоне. Начинал короткометражными документальными лентами, работал как кинооператор. Первый же его полнометражный игровой фильм Техника дуэли: Вопрос чести (1989) привлек внимание публики и критики, получил несколько призов.
1992 – преподаватель киноискусства в Университете Хаверьяна (Богота) 1999 – преподаватель Университета Росарио (Колумбия), в 2000 – заведует кафедрой в Международной школе кино на Кубе.
С 1999 живёт в Испании. Активно работает на телевидении.
Избранная фильмография
- 1989: Техника дуэли: Вопрос чести/ Técnicas de duelo: una cuestión de honor (номинация на премию Гойя, две премии на МКФ в Грамаду, первая премия за режиссуру на КФ в Боготе)
- 1994: Стратегия улитки/ La estrategia del caracol (премия Экуменического жюри на Форуме нового кино Берлинского МКФ, две премии на МКФ в Гаване, три премии КФ в Боготе)
- 1995: Орлы не охотятся на мух/ Águilas no cazan moscas (специальная премия жюри на МКФ Санденс)
- 1996: Илона приходит с дождем/ Ilona llega con la lluvia (по детективному роману Альваро Мутиса, номинация на Золотого льва Венецианского МКФ)
- 1998: Переворот на стадионе/ Golpe de estadio (номинация на премию Гойя)
- 2000 Северо Очоа. Завоевание Нобелевской премии /исп. Severo Ochoa. La conquista de un Nobel (TV)
- 2002: Гражданин Эскобар/ Ciudadano Escobar (документальный)
- 2004: Искусство терять/ Perder es cuestión de método (по роману Сантьяго Гамбоа, номинация на Большую премию обеих Америк Монреальского МКФ)
- 2005, 2006, 2007 Снял ряд эпизодов популярного испанского телесериала «Расскажи как это было»/ исп. Cuéntame como pasó (TV).
- 2010: Пола/ La Pola (о героине борьбы за независимость Колумбии Поликарпе Салаваррьета)
Оператор десяти полнометражных фильмов. Посетил Москву в 2002 году в связи с показом своих фильмов в Институте Сервантеса.
Интересные факты
- Серхио Кабрере об отъезде в Испанию:
Меня выбрали в парламент. Моя группа стала обладать серьёзным влиянием, а я стал вице-председателем палаты депутатов. То, что я говорил ранее как кинематографист, не трогало правых, но эти слова в устах видного политика обретали совсем другое значение. И вот мне прислали конверт, внутри приглашение: «20 апреля будет поминальная месса по Серхио Кабрере». Все это заляпано красными чернилами, и приложен такой маленький гробик, в котором лежит кусочек сгнившего мяса. Плюс письмо, где было написано, что моя деятельность несёт вред родной стране, и если я не покину её в течение нескольких дней, то приглашение на поминки уже есть. Мне пришли сотни таких писем[1].
- После теракта в Мадриде 11 марта 2004 был снят фильм «11 марта: мы все ехали в этом поезде», который состоит из 20 историй. Одну из них снял Серхио Кабрера, она называется «В подполье» и рассказывает историю любви двух мужчин, трудную и тайную, в которой один из них погибает во время теракта, а второй мучительно переживает не только его смерть, но и то, что не мог прийти на похороны жертв 11 марта, потому что свою любовь они держали в тайне. Сценарий базируется на реальной истории, которую рассказал режиссёру сам герой сюжета[2].
Признание
Номинант и лауреат национальных и международных премий.
Напишите отзыв о статье "Кабрера, Серхио"
Ссылки
- [www.cinelatinoamericano.org/cineasta.aspx?cod=21 На портале латиноамериканского кино] (исп.)
- [www.colombia.su/Cultura/cine.html Серхио Кабрера на сайте о Колумбии]
Примечания
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/351249 «С наёмными убийцами и повстанцами сложно общаться». Газета «Коммерсантъ», № 208 (2577), 16.11.2002]
- ↑ [www.polit.ru/news/2005/03/10/madrid/ В институте Сервантеса вспомнят жертв мадридского теракта]
Отрывок, характеризующий Кабрера, Серхио
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
